Строитель вечности

— Это стремление пришло из детства, от родителей? — Я из семьи, как бы это сказать… «средней красной интеллигенции». Папа был замдиректора научно-исследовательского проектного института, мама — инженер. Оба высококвалифицированные специалисты с добротным техническим образованием, с глубокими гуманитарными знаниями. Дед мой был председателем Центросоюза, с этой должности его сняли, арестовали и расстреляли как «врага народа». Краем памяти я вспоминаю просторную квартиру на улице Серафимовича в известном Доме на набережной. Но более отчетливо вижу десятиметровую комнату в коммуналке в Сокольниках, в которой мы оказались после ареста деда. В семье был культ книги. Одно из ярких детских воспоминаний: к нам в дом приходит книгоноша. Он с трудом протискивается в нашу маленькую комнату, снимает два своих вещмешка, которые нес спереди и сзади, достает из них тома собраний сочинений. Книжный шкаф, привезенный с прежней квартиры, еле помещался в маленькой комнате; он был набит до отказа, а когда места в нем уже не хватало, книги складывали на верхней крышке едва ли не до потолка. Моя жизнь не была простой. Приходилось вращаться рядом с дворовой шпаной, которой в Сокольниках было в изобилии. Культурную планку держала бабушка. Она заставляла меня обучаться игре на виолончели. Вот так через всю нашу улицу со всеми ее «прелестями» я важно вышагивал с инструментом, папкой для нот, в галстуке-бабочке — классический еврейский ребенок, многократно описанный в книгах. Мне знакомо это чувство с раннего детства: желание адаптироваться к улице и невозможность отбросить домашнюю среду. — Напряженная жизнь, надо сказать! — Может быть, это противоборство внутри меня и дало мне впоследствии способность к выживанию: в той среде я выжил, стало быть, выживу и в других. — Вероятно, возникали какие-то драматические сюжеты на национальной почве? — Я не был физически сильным мальчиком. Но все же понял, что необходимо давать отпор, когда меня пытались обидеть, оскорбить… Я сразу брал в руки дрын и смело шел вперед. Тогда еще у нас были дровяные печи, так что, если под рукой оказывалось полено, я не стеснялся его использовать. Это вызывало уважение… Позже я понял, что сваливать какие-то неудачи на свое еврейское происхождение — низко. Если ты чего-то не смог, не достиг, не добился, то оправдывать это тем, что ты еврей, мне было обидно. Я всегда убеждался, что причиной неудач, на самом деле, был я сам. — Это в отношениях с окружающими. А в семье помнили какие-то еврейские традиции? — Нет, этого не было. Идиш знала только бабушка. Мое воспитание было интернациональным, — к сожалению, как я сейчас понимаю. О еврейских традициях я ничего не знал до самого последнего времени. Но при этом я никогда не прятал своей национальности, никаких «Николаевичей» вместо «Натановича» не признавал. Просто было ощущение, что нельзя отказываться от того, что присуще тебе по самой природе. — А теперь позвольте сменить тему… Не всякий день выпадает возможность задать животрепещущий вопрос видному специалисту в области строительства. В Интернете я прочитал, что на одном из высоких экспертных совещаний вы весьма осторожно оценивали перспективы ипотечного кредитования. В чем причина столь медленного развития ипотеки в России? — Ипотека успешно развивается при низком банковском проценте — порядка 4%. У нас он гораздо выше. Российское банковское сообщество и управленческая элита не заинтересованы впускать на рынок жилья «дешевые деньги». Поэтому все разговоры о необходимости развития ипотеки так разговорами и остаются. Если бы банки давали дешевые кредиты, ипотечное строительство расцвело бы. Оно могло бы стать мотором экономического роста, осуществляющегося не только за счет нефтедолларов, но и на более демократической основе. Я думаю, что правильно построенная ипотека сыграла положительную роль в восстановлении послевоенной Германии… А у нас, к сожалению, ипотека часто поддерживается искусственно, за счет подпитки нерыночными деньгами из каких-то губернаторских фондов, чтобы банкам было выгодно кредитование. Это тормозит ее развитие. — В нашем журнале мы рассказывали о вашем участии в строительстве реабилитационного центра ХАМА. Что это для вас? Вложение капитала? Дань филантропическим традициям предков? Исполнение собственного долга? — Так сразу и не определишь. Как и многое в моей жизни, все произошло случайно. Несколько лет назад Владимир Иосифович Ресин (первый заместитель мэра Москвы — Ред.) предложил мне войти в состав Бюро президиума Российского еврейского конгресса. В РЕКе я познакомился с одним из руководителей ХАМА Гретой Елинсон. Это достойная организация; меня поразила постановка дела, скрупулезная честность руководства. Поэтому я решил оказать им спонсорскую помощь. Когда я познакомился с проектом реабилитационного центра, то понял, что могу помочь и в строительстве. В проект были вложены средства некоторыми организациями и частными лицами, в том числе и мной. Сегодня это красивое здание почти готово к эксплуатации. Вообще, как только началась эра новой экономики, как только у меня появились деньги, выходящие за пределы оплаты моих бытовых нужд, мне сразу захотелось кому-то чем-нибудь помочь… Это стало потребностью. P. S. Борис Либерман активно помогает Международному фонду «Маски», Российской театральной академии, ветеранам сцены. На вопрос о хобби отвечает, что досуга у него практически нет: только работа и общение с близкими людьми. А в прошлом спорт: лыжи и плавание. Всегда — книги и классическая музыка. Он считает, что жизнь делится на три части: молодость и зрелость надо отдать обществу, а пожилые годы — оставить себе. Но до этой, третьей части еще очень и очень далеко.