ПОСЛЕ ШКОЛЬНОГО РОМАНА

Как корабль назовешь, так он и поплывет. С человеком сложнее. И все же… Свою фамилию Наталья Штурм оправдывает на все сто процентов. Ее бравый походный марш по отечественной эстраде не заметил разве что слепой. Ее погоня за личным счастьем стремительна и неотвратима. Недавно снова стала молодой мамой… Да, иногда после штурма бывают отступления. В ее случае – лишь для того чтобы, отдышавшись, в очередной раз броситься в атаку. Сейчас Наталья Штурм штурмует новую высоту. Певица пишет книгу, обещающую стать громкой и скандальной. Начинается она так: “Мы учились в одном классе с Ромой Абрамовичем в школе номер 232 города Москвы. Рома был влюблен в меня, а мне нравился мальчик Женя из параллельного класса – он был симпатичнее. Если бы я приняла ухаживания Ромы…” — Теперь понятно, о ком была песня «Окончен школьный роман». Чего же раньше молчали? — Очень смешно получилось. Когда после окончания школы прошло лет десять, и все давно уже забыли, с кем учились, мы, бывшие одноклассники, собрались встретиться на обычную годовщину выпуска. Подружка одна говорит: «Ну, Ромка, конечно, не приедет, но наверняка пришлет поздравления». «Какой Ромка?» — спрашиваю. «Абрамович». — «Какой Абрамович? Что-то фамилия знакомая, чего-то там в связи с Ельциным фигурирует». — «Так это он и есть». — «Да брось ты!» — «Ты что, — удивилась она, — он же в тебя еще был влюблен…» Мне сказали, я его даже помучить умудрилась… — Что же, мальчика Рому Абрамовича не помните совсем? — Нет, вспомнила сразу. Да, Ромка! Он был очень тихий, скромный и все время безобидно, скажем так, улыбался. Очень компанейский мальчик и очень щедрый. На каникулы он уезжал к дяде в Ухту и всегда привозил оттуда какие-то вещи: костюм спортивный «Адидас», джинсы. И давал их носить всем, пока ребята не занашивали одежду до дыр. Учился он, кстати, не очень хорошо. — Зато сейчас!.. Локотки-то небось покусываете? — Я-то? Знаете, я, честно говоря, об этом и не думаю. Просто понимаю: даже не тем он хорош, что стал олигархом, а тем, что все у него в порядке с личной жизнью. У него четверо детей, у него крепкий стабильный брак, он не участвует ни в каких скандалах, никакой сок никому в лицо не выплескивает. Живет себе, работает, любит спорт. Мозги у него хорошо варят. По-моему, ни с кем особенно не ссорится. Замечательная голова у человека. — И такие мужчины вам нравятся? — Ну, скажите, какая женщина отказалась бы выйти замуж за Абрамовича? Да, я считаю, он — образец для подражания. Не только из-за финансов, но и по своим человеческим качествам. — Ваша книжка, так понимаю, задумывается весьма смелая. Наверняка там будет масса откровений, кому-то, может быть, не слишком приятных. Не боитесь потерять расположение кого-то из сильных мира сего? — Волков бояться — в лес не ходить. Каждый пишущий человек понимает, что угодить всем невозможно. В любой, даже самой невинной фразе, кто-то может найти для себя заковырину. И даже из-за того что ты не упомянул его, — уже обидится. Лучше не обращать внимания и стараться делать все качественно, конечно, никого не обливая грязью походя. Понимаете, есть люди, которые не могут держать в себе отрицательные эмоции по отношению к чему-либо. Я понимаю, что не могу пройти мимо того или иного явления. Этот диссонанс внутренний, он и заставляет меня свои мысли, переживания изложить на бумаге. И по-другому я не могу, мне хочется это сказать. А обидится человек, не обидится — это его личное дело. — С таким характером врагов много себе нажили? — Дело в том, что я человек терпеливый. Если до сих пор ничего не написала и пишу только сейчас — с моим-то характером! — значит всё: уже предел. Моя писанина — это своего рода рупор. Хочется, чтобы люди обратили внимание на какие-то моменты. Чтобы девушки молоденькие не бросались очертя голову замуж за богатых мужчин, считая, что на этом проблемы их будут решены. Наоборот — проблемы их могут только начаться. Это раз. Хочется сказать о несправедливости государственной системы. О судебной системе, далеко не совершенной. Ну и о каких-то моментах в жизни артистов. Потому что принято считать, что артист живет, по большому счету, как сыр в масле катается. А это ведь далеко не так… * * * — Полагая, в детстве вы были весьма амбициозной девочкой? — Нет, скромной. Достатка в семье особого не было, у меня были интеллигентные и очень образованные родители. Мама, Елена Константиновна Штурм, работала редактором в издательстве «Высшая школа». Оттуда, кстати, у меня владение языком и любовь к литературе. Я вообще не представляю прожитого дня без прочитанных хотя бы нескольких страниц. — Штурм, значит, не псевдоним, как многие думают? — Нет, это моя родная фамилия. А что касается папы… Папы как такового не было. Раз уж мы заговорили о нем, звали его Игорь Зиновьевич Нэлин, и он не принимал никакого участия в моей жизни. Вообще никакого. Он оставил маму еще беременной, то есть сразу сказал, что дети ему не нужны. Это совершенно не еврейская черта, практически все евреи — великолепные семьянины. Семья для них — святое, и чем больше детей, тем лучше… И кстати, евреи — самые лучшие мужчины (смеется). Насчет этого я не могу удержаться, это выше меня… — Папу своего не видели вообще? — Нет, папу я видела, недавно он умер, царство ему небесное. Но отношений у нас никогда не было, по сути своей он не являлся мне отцом. Мама рассказывала, что его папа, то есть мой дедушка, работал в НКВД, занимал какую-то высокую должность, а в 37-м году его расстреляли. — Откуда же взялась фамилия Штурм? — Это не еврейская фамилия — немецкая. Мой дед Константин Николаевич Штурм был певцом, служил в Большом театре. Его дед — действительный статский советник, обрусевший немец, получивший дворянство. Одна из моих теть — Вера Муромцева, жена Ивана Бунина. И вообще, вся эта ветка восходит далеко-далеко корнями к Владимиру Старицкому, который был казнен Иваном Грозным. Вот отсюда, наверное, моя неуживчивость с мужьями. — А страсть к пению, следовательно, от деда? — Я начала петь, как только родилась. Училась на оперную певицу в консерватории у Зураба Соткилавы. Потом ушла в музыкальное училище им. Октябрьской революции, которое теперь колледжем им. Шнитке называется. И окончила Институт культуры, факультет искусствоведения. — Каким же образом вас занесло в Камерный еврейский музыкальный театр? (КЕМТ, худрук Юрий Шерлинг. — Ред.) — На последнем курсе музыкального училища все стали устраиваться на работу. Кто-то из ребят-студентов сказал: сходи в театр к Глузу. Я пошла, меня сразу же взяли. Это была очень хорошая практика: смотрела, как работают другие, работала сама. Единственный минус — чтобы спеть главную роль, надо было дождаться, пока все основные солистки заболеют. А болеть никто не собирался, выходили даже с температурой, поэтому до меня очередь доходила долго. — Национальный колорит успели прочувствовать? Никакая струнка в душе не дрогнула? — О, это мне нравилось всегда безумно. Как только начинались первые звуки еврейской мелодии, слезы сами градом шли из глаз. Я настолько жалею, что у нас в России сейчас не так развито это направление, разве что ребята из хора Турецкого поют еврейские песни, и поют блистательно, я в восторге от них… Даже на конкурсе «Шоу-королева-91», с которого и началась моя эстрадная карьера, я пела еврейскую песню «Варничкес». Я пела, а у меня мороз по коже. От музыки, от этих вот переливов, сумасшедших совершенно. Я не знаю ни одной песни, пусть это будет итальянская, грузинская, украинская — считается, что именно у этих народов самые мелодичные песни, — которая бы сравнилась с еврейской. Я отвечаю за свои слова, скажу это где угодно, хоть на русском народном хороводном празднике. И когда спела эту песню, в зале началось что-то сумасшедшее, такой успех! — А правда, что в еврейском музыкальном театре практически вся труппа состояла из русских? — Нет, это неправда. Там были и грузины, и украинцы. Кстати, в этом театре работали и Долина, и Укупник. Но они старше все были намного — я никого из них не застала. Единственное — вместе со мной работал Яша Явно. Пел просто потрясающе, в его голосе звучала вся грусть еврейского народа. В него влюбиться можно было, когда он пел… Потом меня взяли в коллектив Виктора Лензона, в ансамбль «Мицва». Там уже у меня была сольная программа: первое отделение на идише, второе — на иврите. Мы гастролировали по России, несколько сольных концертов у меня было в Театре эстрады. — Ну, прямо настоящая еврейская певица. — Такое будущее мне и прочили. На моих концертах просто яблоку негде было упасть. Приезжали настоящие евреи, говорили: «Наша девочка, наша девочка…» Но сложилось иначе. Многие авторитетные люди тогда уверяли, что у еврейской песни в России перспективы небольшие… — В том числе и Александр Новиков, который сказал когда-то, что певицу Наталью Штурм он выиграл в карты? — Новиков очень любил в состоянии алкогольного опьянения говорить мне: «Жидовская морда, когда-нибудь ты поймешь, что жила с великим человеком». Эту фразу я хорошо запомнила… А тогда, увидев мой успех в Театре эстрады, как человек, не особо любящий эту нацию, Новиков сразу сказал, что все эти песни надо выбросить, он мне напишет замечательные и прекрасные, будет заниматься моим продюсированием и для меня откроются новые горизонты. Они действительно открылись… Но даже сейчас на своих концертах одну — две еврейские песни всегда пою. И мне все равно, как на это реагируют. Меня даже не раз предупреждали: в этой компании, например, губернатор-антисемит, лучше не пой еврейские песни. А я все равно пою.