СТО ЛЕТ В ПУТИ

Выставка «Общая тетрадь. Три поколения семьи Аксельрод», с успехом прошедшая в московском Музее частных коллекций — филиале Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина, оставила радостное впечатление прикосновения к празднику еврейской культуры прошлого и нынешнего веков. В первом разделе была представлена живопись замечательного художника прошлого века Меера Аксельрода в сопровождении стихов его брата — идишского поэта Зелика Аксельрода. Это сопоставление не выглядит натянутым. Меер и в самом деле иллюстрировал книги брата, но выставка — это попытка уловить какие-то контекстные параллели, которые сразу не очевидны. И если творчество Меера Аксельрода в общем хорошо знакомо публике, то имя его брата почти полностью забыто. Зелик Аксельрод родился в 1904 году в местечке Молодечно Виленской губернии. Учился в Литературно-художественном институте им. Брюсова в Москве. Активно печатался в идишской периодике, минской и столичной, издал несколько поэтических сборников.

Пеленки облаков смахнула туча. Фонарь — пустой подсвечник под листвою. Ночь выпросталась из-под балдахина, Как бабка, шепчется сама с собою. Ополоснулся полуобморочный месяц И виснет у земли бездомной в изголовье, До задней улочки едва доплелся нищий, Припал к забору, сон заблудший ловит…

(Перевод с идиша Е. Аксельрод)

Официальная критика упрекала его в буржуазном уклоне и еврейском национализме. Он и в самом деле, как мог, протестовал против произвола, за что был арестован, а затем и расстрелян в минской тюрьме в 1941 году. Выставка в Москве дает хороший повод взглянуть еще раз на канувший в лету архипелаг еврейской духовности — так называемую местечковую культуру, высшим выражением которой по праву считается творчество великих Марка Шагала и Шолом-Алейхема. Второй раздел экспозиции представлял живопись внука М. Аксельрода Михаила Яхилевича в соединении со стихами его матери, дочери Меера, Елены Аксельрод. В 1991 году они уехали в Израиль и ныне живут в небольшом городке Маале-Адумим близ Иерусалима. «Театральный художник по образованию и многолетней российской практике в различных театрах, Яхилевич после переезда в Израиль во многом сохранил в своем творчестве стремление выстраивать собственное пространство…», — пишет российский искусствовед Вильям Мейланд. Живопись его и в самом деле по-театральному декоративна и вербальна. Интересно, что у М. Яхилевича и Е. Аксельрод уже был опыт совместного творчества: в 2000 году в Иерусалиме вышла в свет книга «Стена в пустыне», включающая стихи Елены и живописные работы Михаила. Елена Аксельрод, автор семи поэтических сборников и многих детских книжек, одна из самых тонких, самых тревожащих поэтесс русскоязычного Израиля. Дина Рубина отмечает, что ее стихи «полны исконным и неистребимым трагизмом — трагизмом существования человека на земле…»

Мой раскаленный дом оледенел. Под люстрой бьется мотылек, как парус. В отчаянии плотном нету пауз. Нет воздуха. Весь мир оцепенел. Неужто весь? В окно мое летит Речь неразборчивая, шепот шины, И снова я с настырностью мышиной Скребу пером. Бумага шелестит.

Тем, кто решит поближе познакомиться с поэзией Е. Аксельрод, стоит прочесть ее «Избранное» — книгу, вышедшую в С.-Петербурге в 2002 году. Комментируя выставочную экспозицию, Михаил Яхилевич отметил, что «старшему поколению семьи Аксельрод, выходцам из еврейского местечка, выросшим в еврейской культуре, так и не удалось увидеть Израиль». Последующие поколения, принадлежавшие к ассимилированному еврейству, в зрелом возрасте все же пришли к живительному колодцу еврейской духовности. Через сто лет…