«ЛОЛИТЫ» ВЛАДИМИРЫ НАБОКОВА

Создатель одного из самых известных и в то же время скандальных произведений XX века, автор "Лолиты" Владимир Набоков провел свои последние годы в Швейцарии. Человек, который вывел запретный образ нимфетки, вопреки всем домыслам, отнюдь не был распутником. Напротив, он был истинным романтиком в юности и сохранил этот романтизм до конца дней. Под солнцем Ривьеры Швейцарской Ривьерой называют северное побережье Женевского озера, которое местные жители именуют Леман. А жемчужиной этого поистине райского уголка считается небольшой курортный городок Монтре. Его доминанта — величественное здание отеля "Монтре Палас", отделенного от озера тенистым бульваром. В разное время в этом отеле останавливались многие мировые знаменитости. Но главная достопримечательность этого фешенебельного отеля, его своеобразный бренд заключен в том, что здесь прожил 16 своих последних лет великий русский писатель Владимир Набоков. Он занимал целое крыло на шестом этаже, и поныне именуемое "этажом Набокова", о чем напоминает мемориальная табличка. На стенах коридора развешаны семейные фотографии, запечатлевшие писателя и его жену Веру. C Набоковым встречаешься сразу, едва переступив порог вестибюля. Рядом со стойкой консьержа — бронзовая скульптура писателя работы скульпторов отца и сына Рукавишниковых. Это дар правительства Москвы городу Монтре, приуроченный к столетию со дня рождения Набокова. В главном холле — постоянная выставка, посвященная памяти Владимира Владимировича. Старший бармен Антонио Тригера в те далекие годы был официантом, именно он обычно обслуживал знаменитую чету. Как вспоминает Антонио, в своих апартаментах месье, как правило, не принимал посетителей. Только самых близких к нему людей. С остальными встречался в музыкальном салоне. "За этим столиком, — уточняет он, — где сейчас сидим мы с вами". По его словам, Набоков практически не употреблял спиртного. Разве только иногда кружку пива или бокал местного сухого вина. А еще запомнились Антонио трогательные отношения между супругами. Но об их браке — речь впереди. Первая любовь До встречи с Верой у Владимира было немало романов, в том числе весьма серьезных, хотя те, кто увидели в "Лолите" автобиографию любителя нимфеток, жестоко ошибались. "Не думаю, чтобы я в зрелом возрасте даже когда-нибудь разговаривал с 12-летней школьницей", — говорил Набоков, в реальной жизни совершенно не похожий на Гумберта — героя романа. Так что пассий самого писателя, в которых он был влюблен до женитьбы, можно лишь образно назвать его "Лолитами". Будучи по природе натурой романтичной, Владимир уже в детстве не раз переживал состояние влюбленности, это описано в автобиографическом романе "Другие берега". Первая любовь пришла к нему в юности. Девочка, названная им в "Других берегах" Тамарой, в жизни — Валентина Шульгина. Ему тогда исполнилось 16, она — на несколько месяцев моложе. Ей посвящен первый его поэтический сборник 1916 года. "Она была небольшого роста, с легкой склонностью к полноте, что, благодаря гибкости стана да тонким щиколоткам, не только не нарушало, но, напротив, подчеркивало ее живость и грацию... Ее юмор, чудный беспечный смешок, быстрота речи, картавость, блеск и скользкая гладкость зубов, волосы, влажные веки, нежная грудь, старые туфельки, нос с горбинкой, дешевые сладкие духи, все это, смешиваясь, составило необыкновенную, восхитительную дымку, в которой совершенно потонули все мои чувства..." Роман зародился и развивался в летние месяцы, когда Набоковы жили на даче, а неподалеку снимала дачу и мать Тамары — Валентины Шульгиной. "Жизнь без Тамары казалась мне физической невозможностью, — писал позднее Набоков, — но когда я говорил ей, что мы женимся, как только окончу гимназию, она твердила, что я очень ошибаюсь или говорю глупости". Грянула революция, разметавшая их судьбы. Вот как Набоков описывает последнюю встречу: "После целой зимы необъяснимой разлуки вдруг, в дачном поезде, я опять увидел Тамару. Всего несколько минут, между двумя станциями, мы постояли с ней рядом в тамбуре грохочущего вагона. Я был в состоянии никогда прежде не испытанного смятения; меня душила смесь мучительной к ней любви, сожаления, удивления, стыда, и я нес фантастический вздор". Через несколько лет, 29 апреля 1922 года, Набоков пишет стихотворение к В.Ш. — о гипотетической возможной встрече, "если ветер судьбы, ради шутки поможет им найти друг друга". Больше они не виделись. Его младшая сестра Елена Владимировна Сикорская (в эмиграции она жила в Женеве), с которой писатель был очень дружен, рассказывала, что однажды получила письмо от дочери Валентины Шульгиной. Та писала, что мать во время революции тоже бежала из Петрограда, встретилась с каким-то чекистом и вышла за него замуж. Умерла в 1967 году. Владимир Владимирович, разменявший к тому времени седьмой десяток, не произнес ни слова, когда сестра рассказала ему о письме. Но по выражению его лица она поняла, что печальное известие взволновало его, всколыхнуло в нем спрятанные в глубине души чувства. Неудачное сватовство В эмиграции Набоковы обосновались в Германии, а Владимир вскоре уехал учиться в Англию, в Кембридж. Вернувшись во время отпуска домой, он познакомился со Светланой Зиверт, одной из первых красавиц русской колонии в Берлине. Отец Светланы был горным инженером, занимавшим прекрасную должность. В семье с самого начала настороженно отнеслись к роману их 16-летней дочери с молодым человеком без ясных видов на будущее. Набокова же пленили грациозность, живость и особенно глаза девушки — они воспеты в его стихах, украсивших альбом этой "смеющейся царевны":

Сладостный разрез твоих продолговатых атласно-темных глаз, их ласка и отлив чуть сизый на белке, и блеск на нижнем веке, и складки нежные над верхним, — верь навеки останутся в моих сияющих стихах…

Стихи венчали книжку, озаглавленную "Ты". Пахнущий типографской краской экземпляр автор преподнес той, кого считал невестой. Но через несколько дней, во время очередного визита к Зивертам, хозяин дома пригласил Владимира в кабинет, где объявил, что семья не считает возможным доверить будущее дочери человеку, у которого нет ни профессии, ни средств. А потому, дабы не компрометировать девушку, ухажеру надлежит прекратить всякие контакты с ней. Барышня Зиверт в итоге сделалась мадам Андро де Ланжерон. И вот он встретил свою музу Судя по всему, сердечные раны, нанесенные неудачным сватовством, оказались не очень глубоки. Прошло немного времени, и Набоков наконец нашел ту, которая стала спутницей его жизни на последующие полстолетия, — Веру Слоним. Итак, Берлин 1923 года. Май. Цветут каштаны. Молодой литератор Владимир Набоков, утомленный светской болтовней на балу, вышел подышать теплым весенним воздухом. Ну, где же она? Где та таинственная незнакомка, написавшая ему письмо, в котором процитировала его стихи? И вдруг, словно по заказу, возле него оказалась женская фигура. Высокая, стройная, с пышными светлыми волосами и в черной шелковой маске, что больше всего поразило его. Девушка остановилась перед ним так близко, что он слышал ее дыхание. "Твой будет взлет неизъяснимо ярок, а наша встреча творчески тиха", — глядя ему в глаза из-под маски, произнесла она строки его недавнего стихотворения. Набоков потом вспоминал: "Я понял, что вновь влюблен!" Для некоторых из его родственников женитьба Владимира Набокова, представителя старинного дворянского рода, на дочери лесоторговца-еврея Евсея Слонима была явным мезальянсом. Сам же Владимир, с детских лет начисто лишенный национальных предрассудков, и слышать не хотел увещевания противников этого брака. Если не считать некоторых недоброжелателей, все, кто близко знал семью писателя, убежденно говорили, что Вера стала его музой и вдохновительницей, заботливой матерью, его первой читательницей, секретарем и машинисткой, а еще литературным агентом и даже шофером. По свидетельству их единственного сына Дмитрия да и многих людей, знавших семью Набоковых, Вера Евсеевна была женщиной незаурядной. Она знала в совершенстве нескольких европейских языков, обладала несомненным литературным даром, блестяще училась в Сорбонне. Но замужество стало для нее смыслом жизни. Она отдала любви все — свой литературный талант, возможность реализовать себя как личность. Отказалась от какого-либо социального самоутверждения, став только помощницей своего мужа, и никогда об этом не пожалела. Воспитала прекрасного сына. Дмитрий, которому сейчас 72 года, вспоминает, что с мамой можно было говорить обо всем. Именно она уже в раннем детстве усмотрела в нем определенные музыкальные способности. И не случайно — Дмитрий Набоков стал известным оперным певцом. Кстати, карьеру он начинал на сцене Ла Скала вместе с Лучано Паваротти. А тогда, в 1923-м, после очень скромной свадьбы, Набоковы отправились на курорт. Свободных мест в отеле не оказалось. Расстроенные, они зашли в бар, чтобы укрыться от жары и выпить чего-нибудь холодного. В этот момент туда вошел нетвердо стоявший на ногах мужчина лет сорока с красным лицом, в ковбойской шляпе. На Владимире его взгляд не задержался, а молодую женщину он принялся рассматривать с особым интересом. Потом подошел, положил ей руку на талию и спросил "Ты откуда, красотка?" Вера резко сбросила его руку. "О, да ты строптивая", — захохотал пьяный и попытался обнять Веру. В ту же секунду " ковбой "рухнул на пол, получив прямой удар в челюсть. Юношеские занятия боксом пригодились Набокову. Позже он опишет этот эпизод в романе "Король, дама, валет". Впрочем, на ясном небосклоне даже самых счастливых браков нет-нет да попадаются грозовые облачка. Однажды, когда Набоков был в Париже, у него произошло романтическое знакомство с Ириной Гваданини. Ей шел 32-й год. Она принадлежала к семье Кокошкиных, видных деятелей русского либерализма. Их роман продолжался несколько месяцев, и о нем знал ограниченный круг лиц. Когда слухи докатились до Веры, у супругов состоялось решительное объяснение. В результате Набоков больше никогда не встречался с Ириной. И за все последующие 40 лет угрозы их семейному союзу не было. "Никогда не отказывайтесь от своего счастья", — скажет потом Вера в интервью американской журналистке. …6 декабря 1953 года Владимир Набоков записал в своем дневнике: "Поставил точку под "Лолитой", которую начал писать 5 лет назад". Впоследствии он назвал ее своей любимой книгой. "Лолита" стала самой знаменитой книгой писателя. Кстати, с легкой руки Набокова в "Лолите" впервые появился неологизм "нимфетка", вошедший в словари. Мало кто знает, что самому факту появления этого романа на свет мы во многом обязаны Вере Евсеевне. По свидетельству Дмитрия Набокова, был момент, когда писатель, находясь в состоянии депрессии, пытался сжечь рукопись. Жена буквально выхватила ее из огня. "Лолита", ставшая бестселлером, была поставлена в театре, несколько раз экранизирована и сделала Набокова состоятельным человеком. Многие удивлялись, почему он не построил дом, а предпочел провести последние годы жизни в отеле. Сестра писателя уже после его смерти объяснила просто, имея в виду брата и Веру Евсеевну: "Им было скучно покупать мебель". По словам Елены Владимировны, она была счастлива, когда брат с женой поселились в Монтре. "Я была очень дружна с Верой, — говорила она, — потому что Вера и он были одно лицо, это было одно существо". Антонио Тригеро, преклонявшийся перед личностью Набокова, рассказывал мне, что некоторые нюансы в поведении автора "Лолиты" смущали людей, знавших его недостаточно хорошо. К примеру, он не любил телевидение, а посему телевизор появился в их апартаментах лишь однажды, когда американцы полетели на Луну. Но как только программа "Аполлон" была завершена, телевизор возвратили в магазин. А еще Набоков никогда не питался в ресторане отеля, хотя тот славится прекрасной кухней, предпочитая домашнюю пищу, которую готовила приходящая кухарка. И конечно же, все знали об увлечении писателя энтомологией. Его часто можно было видеть в окрестных горах, где он с сачком охотился за бабочками, как и в любой части мира, где ему доводилось бывать. Составленные им каталоги получили высокую оценку специалистов. ...В пригороде Монтре на местном кладбище Кларанса нашли последний покой Владимир Владимирович и Вера Евсеевна Набоковы. Они лежат рядом, и на мраморной плите выбиты даты их жизни. Под фамилией Набокова одно поясняющее слово: писатель. Слово, как и фамилия, написано по-французски, на языке той части Швейцарии, где находится Монтре. На надгробии, увы, нет никаких примет причастности нашего великого соотечественника к России, в которой он родился, жил, любил. И которую никогда не забывал. Поэтому-то сегодня почти как самоэпитафия звучат его щемящие строки:

Но как забавно, что в конце абзаца, корректору и веку вопреки, тень русской ветки будет колебаться на мраморе моей руки.