ТЫ ОДЕССИТ, СЮТКИН?!

Интеллигентный, элегантный, остроумный, уверенный в себе. Такой он — "стиляга из Москвы", известный певец Валерий Сюткин. Правда, как выяснилось, столица в лице Валеры получила уже, так сказать, готовый продукт. Генетически вызревавший в "жемчужине у моря". Со всеми вытекающими… — Валерий, у вас довольно редкое отчество — Миладович. Расскажите о своих корнях. — Это очень интересно. Мой отец родился в Перми, так что корни моей фамилии уральские. По нашей семейной легенде, был такой крестьянин Никифор Сюткин. Когда-то он нашел самый большой золотой слиток в этом крае. А еще знаю, что в стародавние петровские времена, когда Демидов верховодил на Урале, один из моих предков был у него правой рукой. Вообще говорят, что на Урале и в Коми фамилия Сюткин довольно распространенная. — А с отцовским именем-то — что? Что-то марксистко-ленинское, типа Вилен, Владлен, Марлен или… — Нет. Когда мой папа только родился, он был довольно симпатичным. По крайней мере, так казалось моей бабушке. Она и решила назвать его вот таким редким именем. Скорее всего, оно произошло от слов "милый", "миловидный". Кстати, когда мы с Меладзе встречаемся, все время на этот счет друг другу улыбаемся. Потому, что он Валерий Меладзе, а я Валерий Миладович. Мой отец Милад окончил в Перми техникум с отличием, и его направили учиться в партийную школу. Но вместо этого — а в те времена в цене была профессия военного — папа поступил в Военно-инженерную академию. После выпуска его, как лучшего ученика, оставили в ней преподавать. И он всю жизнь там проработал. — Ну а мама, если не ошибаюсь, у вас коренная москвичка. — Да. Мама родилась в Москве, на Самотеке. Ее девичья фамилия Бржезидская, она польских и одесских кровей. Если не сказать прямее (смеется). Так что я нормальный польский одессит. — Что значит "одессит"? Валер, давайте без головоломок: у вас есть еврейские корни? — Ну конечно! По маме… — И вы знакомы с национальными традициями? — Знаком — я стараюсь общаться с людьми остроумными. Знаете, я делю юмор на две категории: блестящий и матовый. И тяготею к блестящему юмору. Поэтому своими учителями считаю Жванецкого, Карцева, Довлатова, Ильфа, Петрова. Всех их очень люблю. Мне близка такая категория юмора, и не важно: одесская она, или чисто еврейская, или родом из Израиля. — Валера, насколько я знаю, ваши родители развелись, когда вы были подростком. Сильно переживали? — Да, развод родителей прошел для меня достаточно болезненно. Мне было лет 13-14. Ко всему прочему, и возраст, скажем так, не самый приятный. Переходный, одним словом. После развода родителей даже какое-то время с отцом не разговаривал. Совсем. И то, что через несколько лет мы снова стали нормально общаться, произошло, конечно, по моей инициативе. Просто позвонил однажды ему, в гости приехал. А у отца к тому времени уже другая семья. И поначалу я чувствовал с его стороны какую-то настороженность по отношению ко мне: мол, раз приехал, чего-то нужно. А мне кроме общения от него ничего и не было нужно. Я ведь взрослым стал очень рано, в смысле финансов — лет с 14-ти уже играл на танцах и обеспечивал себя сам. — Я так понимаю, росли вы с отчимом? — Нет, мама замуж так и не вышла. Кстати, интересно, что сегодня мои родители общаются, дружат и друг за другом, если можно так выразиться, ухаживают. Просто после того как жена отца умерла, он остался совсем один. И как-то так вышло, что моей супруге Виоле удалось снова помирить моих родителей. Живут они, конечно, раздельно, но встречаются почти каждый день… — Валерий, сколько вам было лет, когда начали заниматься музыкой? — Лет 13. Помню, гостил в Перми у бабушки и услышал, как ребята на танцах играют. Мне так понравилось! А в доме бабушки была семиструнная гитара, и я прямо там же попробовал что-то на ней сыграть. Вернулся в Москву, а во дворе мои друзья, из тех, кто постарше, организовали музыкальную группу. Свободно было только место ударника, поэтому поначалу я играл на барабане. Позже — на бас-гитаре. Это настолько меня увлекло... Вот бывает же хобби у молодых людей, правда? А тогда все поколение было помешано на гитарах, самостоятельно даже выпиливали. Мне хотелось закрепить свой авторитет в глазах девушек и одноклассников. То есть нужно было как-то себя проявить. И я годам к пятнадцати три раза в неделю, как уже было сказано, играл на танцах — за деньги. Отец ведь уже не жил с матерью, и материально в нашей семье было не очень-то благополучно. В общем, когда летом все ребята уезжали на курорты, я устраивался на танцульки подрабатывать. И мне это безумно нравилось. — Наверное, считали, что достигли вершины успеха? — Кстати, однажды от Эдварда Радзинского я услышал очень меткую фразу: "Иногда успеха добивается человек, который хочет добиться собственно успеха. Чаще — такой же человек, но обладающим еще и талантом. И всегда — тот, у кого есть идея заниматься чем-то определенным в жизни". То есть когда человек выбирает одно дело и только им целеустремленно занимается. Это мой вариант. Я что сделал? Выбрал направление, которому решил посвятить жизнь. Научился играть на всех инструментах, пел в основном вторым голосом, бэк-вокалом. А когда вокалист как-то заболел, я заменил его, и дело пошло. — А у вас не было шансов пойти не той дорожкой? — Я был абсолютно дворовым парнем, и от дурной компании меня спасла именно музыка. Я ведь рос на Хитровке — это на стыке Покровских ворот и Чистых прудов. В те времена этот район считался самым бандитским. Наверное, поэтому только в моем классе учились трое второгодников. Так они всех наших ребят в страхе держали. Хорошо еще, придерживались правила: музыкантов не трогать. Не хотели себя же удовольствия лишать. Поэтому меня, конечно, не трогали. Но были и вполне благополучные школы. Например, напротив нашей, в Малом Вузовском переулке, — 35-я английская спецшкола. Там учились исключительно еврейские дети. Кстати, до сих пор встречаюсь с некоторыми из них: с Имблером, Кацем, Хилем Женей… — А вы почему не пошли в эту школу? — Это у родителей нужно спросить. Возможно, они решили, что мне тяжело будет. Хотя первые шесть лет в своей школе я учился на одни пятерки. Это потом, когда рок-н-ролл начался, успеваемость резко поползла вниз — прогуливать стал. — Валерий, вы в армии служили? — А как же — на Дальнем Востоке. И играл там в самодеятельности — в ансамбле "Полет". Очень высокого класса ансамбль, между прочим. Это подтверждает хотя бы тот факт, что в "Полете" в разное время выступали многие известные музыканты. Алексей Глызин, например. — Насколько я знаю, в музыкальное училище вы все же поступили. Правда, не в Москве, а в Кирове. Почему? — Это долгая история. Рассказываю. После армии я продолжил играть со своими дворовыми пацанами. А это, помимо всего прочего, еще и крепкая дружба. Меня приглашали на работу, наверное, в четыре коллектива. Но я всегда говорил: приду, но только со своими ребятами. И конечно, получал от ворот поворот. А дело в том, что создать свой ансамбль по тем временам было практически невозможно. Легальным музыкантом, перед которым открывались бы все площадки страны, можно было стать только в том случае, если ты устраивался в так называемый ВИА. Однажды я со своим армейским дружком выступал на фестивале в Долгопрудном. В числе зрителей был известный музыкант и артист Михаил Ножкин, который обратил на нас внимание. Кому-то замолвил за нас словечко: мол, ребята простые, но в них что-то есть. И нас пригласили в Кировскую филармонию. Очень удобно: оставляешь там трудовую книжку, а сам гастролируешь по всей стране. Ну а в местное музучилище мы поступили так, скорее для галочки. Помните же, раньше приходишь на работу устраиваться, там спрашивают: "Ваше образование?" И если среднего специального нет — до свидания. Даже если здорово играешь. А так мы с друзьями организовали коллектив "Телефон", стадионы собирали. Потом я ушел оттуда, два года ездил по стране с труппой Михаила Боярского в качестве разогревающего… — А как в "Браво" попали? — Шел 90-й год, и однажды Женя Хавтан — а мы были давно знакомы — сказал мне: "У меня сейчас проблемы с вокалистом, приходи к нам, давай попробуем вместе поработать". Вот так, собственно говоря, все и началось. Мой приход в группу совпал с началом новой эпохи — перестроечной. И то, что было нелегальным и запрещенным, стало нормой. Мы написали песен 15-20, которые до сих пор звучат в радиоэфире. Это о чем-то говорит? — Безусловно. Но как вас приняли поклонники группы? Ведь до того в "Браво" пела несравненная Жанна Агузарова. — Надо сказать, что к моменту моего прихода в группу "Браво" потерялось практически до невидимого состояния. Многие даже думали, что коллектив распался. А потом… Ну, я вам так скажу: я начал работать в группе осенью 90-го, а уже в начале 91-го мы собирали любой Дворец спорта. Просто выдали порядка десяти шлягеров подряд, и вплоть до моего ухода, а это случилось в 95-м, "Браво" входило в тройку лучших групп страны. — А почему вдруг решили уйти? — Просто к тому времени все, что можно было написать, было уже написано. Потом, мы с Женей по-разному видели будущее группы. Мне кажется, все хорошо в определенном возрасте, и с годами нужно меняться, искать что-то новое. Хавтан был создателем и лидером группы, поэтому нужно было либо соглашаться с его мнением, либо пытаться в споре родить истину. А спор не получался. Я считал, что нужно делать оркестровое звучание с духовыми инструментами, играть более взрослую музыку, не заигрывать с молодой аудиторией. Не очень-то я верю, что 45-50-летний человек может быть полноценным кумиром молодежи. А Женя в тот момент болел молодежной музыкой. Он вообще больше любит с молодежью общаться, а я — со взрослыми людьми. Он любит выступать в клубах, а мое любимое направление — танцы для небедствующей интеллигенции. — Так получается, в жизни вы не были тем лихим стилягой, своим в доску парнем? — Скорее всего, я и тогда был ближе к тому образу, который у меня сейчас. Надеюсь, я не лишен интеллигентности, поэтому не думаю, что меня можно было назвать эдаким пижоном. Конечно, я вырос в эпоху хиппи и длинных волос. Когда пришел в "Браво", изменил прическу — подстригся. Но это ни о чем не говорит. Просто я полностью погружаюсь в любую новую работу. Я же все-таки артист. — Надо признать, "Браво" до сих пор не может оправиться после вашего ухода. — Ну, я бы так не сказал. Времена изменились. Может, они и сейчас достаточно востребованы, но не все об этом знают. Просто Женя Хавтан никогда не умел делать, как это сейчас принято, массовый наглый пиар. "Браво" всегда была такой, знаете, спокойной группой — просто делала свое дело, и все. К тому же в конце 80-х — начале 90-х было особенное время — люди сами тянулись к новой музыке, и любой концерт становился событием. Но я думаю, "Браво" и теперь не бедствует. — А вы уверенно себя чувствуете? — Абсолютно, меня все устраивает. У меня есть коллектив "Сюткин Бэнд", я сам принимаю решения. Вот знаете, человек счастлив, здоров и выглядит хорошо, когда он делает только то, что хочет и считает нужным. Если бы я остался в "Браво", мне пришлось бы делать то, чего я не хочу. Пришлось бы лишать себя радостей жизни. — Валер, а вы дорогой певец? — Не бедствую. Ничего не стоит взвинтить гонорар до любых пределов. Но в этом случае сегодня будет густо, а завтра, возможно, и пусто. Я предпочитаю золотую середину и стабильность. — С женой Виолой вы вместе уже 13 лет. Счастливый брак. Но я слышала — не первый. — С юридической точки зрения — не первый. Но я не хочу распространяться на эту тему. Виола — самая любимая женщина в моей жизни. Нашу встречу определило небо — мы познакомились в самолете и именно там решили быть вместе. Кстати, наша дочка уже третий год занимается музыкой. Пусть даже музыка и не станет профессией моей дочери. Однажды я сказал ей: "Поверь мне, умение играть — это обязательная программа для каждого человека. Это же огромное удовольствие: приходишь домой, а у тебя в комнате инструмент. Открываешь крышку фортепьяно, ставишь на подставку ноты — хоп: Сергей Васильевич Рахманинов…" — Все же в душе вы романтик. Вы были во многих странах — где, по-вашему, самые красивые девушки? — У нас, в России. А если совсем по-честному, то самые красивые девушки — родом из СССР. А уж где они сегодня живут, как их жизнь разбросала — не важно. — Дочка тоже красавица? — Надеюсь, моя дочка возьмет лучшее от своих родителей. А поскольку красивее моей супруги нет никого, думаю, дочка будет девушкой симпатичной. — И умной — в папу? — Умной? Это было бы нескромно. Скорее — остроумной.