БОРИС СМОЛКИН: "ВСЮ ЖИЗНЬ ДОКАЗЫВАЮ, ЧТО Я — ЛУЧШИЙ"

Вот он — звездный час. Еще пару лет назад об актере Борисе Смолкине знали разве что записные театралы, и то питерского пошиба, да всезнающие киноманы — из тех, кто постарше. Теперь Смолкин, а вернее, его дворецкий из сериала про прекрасную няню, для миллионов телезрителей едва ли не любимый член семьи. Куй железо пока горячо. Разрываясь между Петербургом и Москвой, он пытается выжать из этой жизни все. До последней капли. В Северной Пальмире у Смолкина дом, молодая жена и шестилетний сын. Ну а в Москве — работа, работа и еще раз работа. — Борис Григорьевич, сколько вам лет? — 57. — Вашей супруге? — О, господи…. Наверное, 34. — Светлана — ваша первая жена? — Вторая. С первой мы прожили 10 лет и расстались. Хотя до сих пор общаемся — у нас взрослый сын. Со Светой у нас тоже сын, ему 6 лет. — Как приятно давать интервью журналу, который пишет о жизни евреев. — Борис Григорьевич дарит мне свою фирменную улыбочку. — По этому поводу я могу рассказать кое-что интересное из истории моей семьи. Мой папа Григорий Алексеевич, как и его отец, читал и писал на иврите. Причем выучился этому, не удивляйтесь, в еврейской школе в Белоруссии. — Разве в советское время были еврейские школы? — Были. Их закрыли в конце 20-х годов, но мой папа успел там поучиться. Ну а как, скажите на милость, еврей мог не знать иврита, если вся религия построена на чтении Торы? Поэтому и народ образованный. — Хотите сказать, и вы знаете иврит? — Нет, отец меня не научил. Жаль, конечно… Ведь в нашей семье отмечались все еврейские праздники: Пурим, Песах. Мой папа переехал в Ленинград в 1926 году, там жили его родственники — дяди и тети. И ребенком меня часто привозили к ним на Песах. Помню, что-то повторял за ними вслух. Молитву, наверное. Задавал вопросы и иногда попадал впросак. Однажды приехали к ним в гости, и когда все сели за стол, я не увидел хлеба. Мне это показалось странным. Попросил горбушку. Дядя Лева усмехнулся и сделал замечание отцу: мол, почему не объяснил ребенку, что на Песах едят не хлеб, а мацу. Кстати, мои родители и женились, в точности соблюдая еврейские традиции. На квартире моего дяди, в обстановке строжайшей секретности, сделали хупу. А когда родился я, отец настоял, чтобы мне сделали обрезание. На все той же конспиративной квартире. — Знаю, что в вашей семье были актеры. Интерес к сцене вам передался, как говорится, на генном уровне? — Возможно. В начале XX века родной брат моей бабушки по маминой линии сбежал из дома с бродячим цирком. Его фамилия Гольдин, но выступал он под псевдонимом Жорж Рощин. Здесь, в Москве. А на генном уровне мне передался интерес не только к театру, но и к музыке. Моя мама Раиса Ефимовна всю жизнь металась между двумя страстями. Она окончила музыкальное училище, прекрасно пела и стремилась к оперной сцене. Но профессиональной певицей не стала — что-то ее остановило. Окончив институт иностранных языков, мама всю жизнь занималась изучением английской филологии и преподаванием. А папы моего на этом свете нет уже 28 лет. После войны он был главным архитектором одного из районов Ленинграда. А потом родился я, нужно было зарабатывать деньги. И он начал заниматься тем, что модно сейчас, — оформлять интерьеры. В магазинах и на выставках. — Получается, вы в маму. Тоже разрываетесь между двумя страстями? — Я занимался в музыкальной школе. Но бросил в пятом классе. И иностранные языки изучал. Помню, когда мне было четыре года, я занимался с группой ребят немецким языком. Именно там я впервые столкнулся с антисемитскими настроениями. Среди детей. Мне запомнилась такая история. Возвращаюсь как-то после очередного занятия домой и заявляю родителям: "Яйца есть больше не буду, потому что они начинаются на букву "е". Я до сих пор не понимаю, почему вдруг мне пришло в голову будто слово "яйца" начинается на букву "е". Но точно помню, что имел в виду слово "еврей". А все из-за ребят — внушили, наверное, что самые плохие слова начинаются на букву "е". Вот это, считаю, результат антисемитских настроений, которые витали в нашей группе, где учились дети разных национальностей… Да и потом я неоднократно сталкивался с негативным к себе отношением. В семь лет меня не приняли в английскую школу. И это несмотря на то, что я уже вовсю шпарил по-английски. Придрались к пустяку — у меня в одном глазу зрение 0,9. В общем, бред какой-то. Однако это не помешало мне окончить физико-математическую школу при университете. Но в сам Ленинградский университет меня не приняли из-за пятого пункта. — Переживали? — Наверное, переживал. Но, как и весь наш народ, стремился доказать, что я лучший. А прекратилась это все… даже не прекратилось, а утихло, когда я поступил в театральный институт. Там к пятой графе относились спокойно. — А как в вашей семье отнеслись к тому, что вы пошли в актеры? — Да плохо, конечно: кричали, орали. Но у меня с детства было такое желание — стать артистом. — Говорят, что некоторые идут в артисты из-за желания перебороть свои комплексы? — Ну а как же? И у меня, естественно, были комплексы: маленький рост, например. Но я всегда старался свой недостаток компенсировать живостью характера. Что называется, распускал павлиний хвост: шутил, острил, дружил с девочками, которые выше меня ростом. — Однако в театральный вы поступили не с первого раза. Не успели попрощаться с мечтой? — Ни в коем случае. Хотя в приемной комиссии один профессор мне сказал: "Вам нечего делать в советском театре". Нет, отчаяния не было. Были унизительные моменты, когда самолюбие буквально растаптывали. Но до суицида не доходило, я же не истерик. К тому же встречались и те, кто верил в меня и помогал. Меня же в Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии привел Илюша Резник, у которого я занимался самодеятельностью. — До "Прекрасной няни" вашей самой звездной ролью в кино была роль Старичка-боровичка в сказке "Новогодние приключения Маши и Вити"… — О, да. Фильм снимал замечательный режиссер Усов. Музыку написал Гена Гладков, с которым мы на этом фильме и познакомились. Когда мне предложили эту роль, я — молодой артист — жутко обрадовался. Фильм-то какой — сказка, да еще музыкальная! И снимался с однокурсниками: Мишей Боярским, Валей Косогубской, сыгравшей бабу-Ягу, замечательным актером Боярским-старшим. Право, все это было превосходно. Там я спел песенку: "Старичок-боровичок зацепился за крючок". Интересно, что она была написана на октаву ниже. Когда пришел к Гладкову, и он сыграл мне эту песенку, я предложил: "Гена, а давайте я спою на октаву выше, наверное, будет забавно". Спел — получилось действительно очень жалобно. — А правда, что вы озвучивали многих известных актеров? — Да, а уж пел и вовсе во всех опереттах, которые снимали на "Ленфильме". В "Сильве" — за Виталия Соломина, в "Летучей мыши" — за Игоря Дмитриева. Ну и озвучивал, конечно, очень много. Даже этот идиотизм — "Звездные войны". — Живете вы в Питере, а работаете в основном в Москве? — Мотаюсь между Петербургом и Москвой. Я для себя придумал одну формулу, чтобы легче было переносить переезды и разлуки с семьей: будто живу в пригороде Москвы. Если приезжаю в Москву на длительное время, студия, которая снимает сериал, арендует для меня квартиру. А если краткосрочная поездка — останавливаюсь в гостинице. — Знаю, не так давно вы купили квартиру в Петербурге. Значит, работа в сериале неплохо оплачивается? — Грех жаловаться. Я купил трехкомнатную квартиру в самом центре города. Можно сказать, вернулся в свой родной город. Ведь много лет до того жил на выселках — в спальном районе. И это время вспоминаю с ужасом. А теперь выхожу из дома и понимаю — вот он, мой город. Но все вполне объяснимо. Я ведь покупал квартиру после рождения младшего сына. Тесновато стало нам в моей холостяцкой однушке. — Ваша жена намного моложе вас. Расскажите, как познакомились? — Светлана работала в нашем Театре музыкальной комедии концертмейстером. Она сразу приглянулась мне. Но я не мог позволить себе ухаживать за ней — ведь она на 23 года моложе меня и к тому же была замужем. Однажды я все же осмелился и пригласил ее в театр. Потом пошли в ресторан, где провели чудный вечер. Второй раз я осмелился пригласить ее месяц спустя. Понимаете, мне нужно было время, чтобы все хорошенько обдумать. Конечно, я пытался произвести на нее впечатление: стихи читал, даже романсы пел. Ну а поженились мы только за месяц до появления на свет нашего сына Глеба. — И как живется с молодой женой, Борис Григорьевич? — Приблизительно так же, как и со старой. Дело в общем-то не в возрасте женщины. — Но вы же представители разных поколений? — Конечно, есть вещи, которые осложняют жизнь. Но, думаю, они преодолимы. При соблюдении чего-то взаимного. Не будем пафосно называть это любовью. Будем так говорить, при соблюдении взаимной симпатии. — Глеб, как и вы в детстве, учит иностранные языки и занимается музыкой? — Знаете, у меня ведь уже вырос один сын. Думаю, личный пример в воспитании детей, пожалуй, лучшее средство. Глеб занимается английским языком и музыкой. А еще фигурным катанием, что для меня явилось полной неожиданностью. Но это была инициатива жены. Как видно, свои неудавшиеся мечты она хочет воплотить в сыне. — На роль Константина в сериале "Моя прекрасная няня" вас утвердили сразу? — Да. Но мне об этом не говорили, и поэтому девять месяцев я ездил в Москву пробоваться с актрисами, которые претендовали на роль няни. В свое время я даже сбился со счета, но, кажется, их было около трехсот. — Слава пришла с некоторым опозданием. Не обидно? — Почему человеку должно быть обидно, что пришла популярность, его стали узнавать на улицах? Ведь этого могло вообще не быть. И сколько среди моих друзей замечательных артистов, к которым это так и не пришло. А ко мне пришло. И что же, я должен еще и обижаться? — Ваш Константин — ироничный циник, но великодушный и добрый человек. Вы похожи на него? — Не нужно сравнивать артиста и его персонаж. Хотя с другой стороны, у артистов нет других красок, кроме личных наблюдений. Думаю, я не менее ироничный. Но моя ирония на грани скептицизма, пессимизма, сарказма. В жизни я более раздражен, более разочарован. — То есть при случае можете вспылить? — Могу, конечно. — И матом выругаться? — Обязательно! Наверное, это одна из причин, по которой не репатриировался в Израиль. Хотя сегодня там тоже, наверное, уже ругаются матом. — Кстати, Борис Григорьевич, как же получилось, что вы не репатриировались? Вы же все знаете: и про хупу, и про обрезание, и про Песах… — Как получилось? Очень легко. Никаких усилий для этого я не прилагал. Я не хотел эмигрировать. С моей профессией можно жить только в России. — Может, перед вами был пример Михаила Козакова? Он уехал в Израиль и все же вернулся. — Нет-нет. Я ни с кем себя не сравниваю. Может, я бы нашел себе там несколько иное применение, чем Козаков. Но дело совсем не в этом. У меня профессия связана с языком. Родным языком. На котором я думаю, разговариваю. А мой родной язык — русский. — И даже не тянет на историческую родину? — Не поверите, даже не был там никогда. Хотя у меня в Израиле столько сестер, братьев, теть… Раньше для поездки не было денег, теперь времени. Честно говоря, и сейчас не представляю, откуда взять это свободное время. Я бы с удовольствие исправил эту ситуацию. Только бы немножко разобраться с делами. И тогда…