…ОН ВЛЮБЛЕН, И СТРАСТНО!..

В еврейских общинах России Николая Пропирного знают скорее всего как журналиста. Ему 35. За последние пятнадцать лет он умудрился так или иначе засветиться в доброй половине еврейских СМИ: в первом послеперестроечном еврейском информационном агентстве "Ма нишма", десять лет проработал в "Международной еврейской газете", последние три года выпускал газету "Еврейские новости". Утверждает, что почти любит свою работу. Не в последнюю очередь потому, что результат совершенно "конкретен", его можно подержать в руках ("Слова собираются в статьи, статьи и фотографии — в полосы, полосы — в газету. И вот оно — готовый продукт привезли из типографии! А дальше — прочитают ее от корки до корки, завернут в нее селедку или подстелят коту — какую-то пользу она наверняка принесет"). Те, кто знаком с Николаем ближе, знают, что он пишет стихи. Причем словесную игру (а что еще в конечном итоге представляет собой складывание слов в рифмованные строки?) считает главным делом своей жизни и гордится единогласным положительным решением приемной комиссии Союза писателей Москвы значительно больше, нежели членством в разнообразных журналистских объединениях. В его багаже три книжки стихов: "Прощальный полонез" (М.: А&Я, 1999), "Побег с Итаки" (М.: Эра, 2002) и вышедшая прошедшим летом "Пережить високосный год" (М.: Тровант). Уверяет, что сочиняет прежде всего ради себя и собственного удовольствия ("А что книжки? Это как с газетой. Вышла из печати — значит, завершен какой-то этап. Переходим к следующему"). Те, кто знаком с ним еще ближе, знают, что некоторые из своих стихов он исполняет под гитару. Раньше песенок было больше: подзаголовок первого сборника-"Песни и стихи", второго — "Стихи и песни", а третьего — уже "Сорок стихотворений". Признается, что писать начал, чтобы петь ("Поскольку петь ужасно любил с раннего детства, а музыкального образования никакого, стал писать свои песенки. Тут уж никто не скажет: "Мотив не тот! Аккорды не те!" Мое — как хочу, так и пою!") И только самые близкие знакомые знают, что он не только "еще и поет!", но и рисует. Некоторые основания для этих занятий у него, похоже, имеются ("Я восемь лет учился в художественной школе!!!" — как последний аргумент в споре о вкусах). О себе Николай Пропирный говорит кратко: "Родился в Москве. Вырос там же — между Тверским и Патриаршими прудами. Убежденный москвоцентрист. Окончил 20-ю спецшколу, а затем филфак МГПИ им. Ленина (о чем, кстати, любит вспоминать и напоминать). Накопленное — скверный характер и полный комплект вредных привычек. А главное — несколько друзей как следствие всего вышеперечисленного". И стихи с графикой, добавим от себя. У Николая есть хобби — он собирает фарфоровых собачек. Может, потому, что родился в год Собаки? Так что есть вероятность, что в наступившем году (а это опять же год Собаки) Николай Пропирный порадует друзей и почитателей не только новыми работами, но и новыми гранями своего таланта.

Кондотьеры Быстрокрылых ведут капитаны… (Николай Гумилев) Закованным в сталь кондотьерам Чужая обида чужда. Их гонят в сраженья не вера, Не ярость, не боль, не нужда. Их гонит пьянящее право Творить и кроить времена, Готовить и рушить державы, Лепить и сминать племена. Несутся вперед кондотьеры, Презрев многоточия ран… А дома ждут жены-мегеры И в кухне текущий кран…

Меламед уснул. Из цикла "Местечко"

Молитва Г-споди, дай утешенье идущим, Не возжелавшим жены и осла, Тем, кто посмертные райские кущи Рад променять на секрет ремесла, Тем, кто лоскутную пьяную славу Жадно отдаст за решающий штрих. Дай им отведать заветной отравы - Малую долю запасов Твоих. Г-споди, дай утешенье неспящим, Алчущим рифмы в голодной ночи, Тем, кто вседневно живет настоящим: Вдохом, глотком, огонечком свечи, Тем, кто наследие права и крова Жадно отдаст за трепещущий стих. Дай им услышать заветное слово - Слабое эхо напевов Твоих...

Адам и Ева

Прощальный полонез Густой искристой грустью наполнились бокалы, И гости пьют от скуки блаженный терпкий яд, Вселенная замкнулась в стенах огромной залы… Нас трое в этой зале - она, рояль и я. Она — немолодая брюнетка в черном платье, И разве для рояля представляет интерес, Но он влюблен, и страстно, торжественность утратив, Звучит в старинной зале старинный полонез. И словно оживают волшебные картины… Какое буйство красок, вот только чародей К изысканным костюмам времен Екатерины, Шутя, приставил лица сегодняшних гостей. Но, заставляя верить, скользнут паркетной гладью, На миг собой напомнив пианистку и рояль, Она — немолодая брюнетка в черном платье, А он — блестяще юный, elegante comme royal. Но вот исчезли маски, и ворвалась из мрака Совсем другая Польша, другой у звуков вес: Чарующая повесть мятежного поляка, С последней песней гетто смешался полонез. Растопленные звуком порассыпались стены, Взметнулись над свечами извивы дымных лент… А женщина рыдала, растаяв во Вселенной, И целовала пальцами усталый инструмент.

Бабий Яр

Пражское гетто По нездешней цифири Стрелка двинется вспять. Шаг — и полночь, и в мире Огонька не сыскать. Спит Жидовское Место, Полночь длится века. В мире тусклом и тесном Не сыскать огонька. Но в ночи без рассвета Пять веков напролет Серой улицей гетто Серый Голем идет. Безмятежный, безгрешный, Он бредет и бредет, Охраняя нездешний, Необычный народ… Небо скрывшие крыши, Переулки петлей, Справа стены кладбища Набухают землей. В черный саван одета, Смерть стоит возле створ, Зачумленному гетто Принеся приговор. От мала до велика - Всем готова постель, Но следит за Безликой Лива Бен Бецалель. Кость по списку прочертит Первый страшный итог, Но, рванувшись, у Смерти Лива вырвет листок. И народ не погибнет, Не исчезнет — пока… Гетто вымели ливни, Размололи века… И в двукрестном столетьи (не с того ль канитель?) Все играет со Смертью Лива Бен Бецалель. Смерть, обиду взлелеяв, Хлынет бурой чумой. Снова в гетто евреев Соберут на убой. Будут петли и пули, Но не сгинет Народ… От кладбища к Альтшулю Тихо Голем идет.