ДОСТАТОЧНО ЛИ ОДНОГО ШАГАЛА?

О праве на еврейское лицо Портрет в изобразительном искусстве — огромная, неисчерпаемая и до сих пор не вполне оцененная тема. Изображение еврейского лица, так сказать, его социальная “легитимизация” – это с давних пор даже в просвещенной Европе представляло непростую проблему. Не случайно не только у художников академического направления, но даже в лубочных картинках еврей скорее изображался по приметам одежды и житейской или религиозной ситуации, чем по его столь ярко выраженному антропологическому типу. И вот в европейское и мировое искусство пришел Мастер из Витебска. Сегодня, кажется, нет в мире художника более известного и более любимого, чем Марк Шагал. Что за наваждение, знак, символ, мираж — лицо человека? Немалую роль в этих исканиях “сказочного”, “романтического”, да еще и “летающего” еврея сыграл именно Шагал, один из немногих художников, сумевших сохранить гармонические ряды своей фантазии. Он с завидной, небывалой свободой и веселостью рассыпал своих местечковых коз, музыкантов, мелких торговцев в своем малом “витебском космосе”. И вдруг из этого “хаоса иудейского” (Мандельштам) стал поразительно ярко, могущественно и национально проступать всемирный еврей! Вот он стоит под звездами и для одних звезд играет “Кол нидрей”; вот он — чуть меньше падающей пизанской башни, не умещаясь на узких местечковых улицах, идет вдоль горизонта, выше храмов всех конфессий — со своей ношей: великий и неостановимый; вот он, не скрывая своих древних, данных самим Всевышним прав, стоит независимо, грозно, неприступно в своем талесе и тфилин. Шагал придал своим персонажам такой одновременно узнаваемый и непривычно-новый облик, почти кубистический чеканный стиль, что этот вчера еще “маленький человек” стал приобретать не только гражданский, отечественный, но и правовой международный статус. Марк Шагал нашел свой, еще не вполне постигнутый нами идеал еврейской красоты — совсем не боттичеллиевского толка. Он показал красоту некрасоты. Он постиг правду этой “некрасоты” — прекрасной в своей глубинной сущности. Он увидел в этом новое достоинство искусства. Очарование этих лиц, порою поспешно воспринимаемых в чисто фольклорном ключе, непреходяще. В это вложено большое, огромное волевое, на грани экстаза озарение любви ко всей полноте проявлений еврейского национального гения — во всех его духовных, исторических и карнавальных формах. Это только на первый взгляд — пуримшпиль, карнавальные маски! Это, в самом деле, подчас странноватый “театр марионеток”, но театр особого рода. За внешней управляемостью, податливостью, покорностью судьбе скрывается хорошо читаемая, однако, независимость, закрытость, отстраненность от всего чуждого и недостойного. Здесь дана заявка, хотя и не очень акцентированная, на менталитет, который неплохо сохранился и не так просто поддается реконструкции. Однажды художник сказал простое и важное: “И ничего не могу поделать — люблю людей”. Однажды он сказал: “Я не еврейский художник”. Как расшифровать эту фразу? В ней кроется, пожалуй, как возможное, и такое: в современном засоренном мире, среди неполного, невнятного и постоянно реформируемого кашрута трудно сохранить свои природные черты, включая и антропологические... Шагал — зачинатель и апологет нашего национального искусства, подтверждение того, что оно реально возможно. Но скажем и другое. Великий мастер из Витебска — не только вершина нашего искусства, но и преграда на его пути. Он стал явлением всемирным, космическим. Он прошел, кажется, все возможные версии еврейского стиля в искусстве, синтезировал — неброско, но зримо! — почти все новаторские течения в живописи XX века. Его выставляют кубисты. Могут выставить и сюрреалисты. Он исчерпал все еврейские сюжеты, религиозную символику и атрибутику; о еврейских текстах, включенных в его картины, написаны исследования. Что после него?! В 90-е годы на одной московской выставке еврейского художника, выбравшего “путь Шагала”, в книге отзывов записали: “Уже есть один Шагал”. Художники-евреи, работающие в фигуративном стиле, чувствуют над собой тень могучего дерева, имя которому — Шагал. Куда ни посмотри — всюду эпигоны... Когда-то Гоголь, спустя десять лет после смерти Пушкина, написал, не побоялся: “надо (цитирую по памяти) вырваться из круга, очерченного его гением!” Это предстоит и современному еврейскому искусству, если оно не хочет выродиться в совершенную пародию а ля М. Ш.