ЗНАМЕНИТЫЙ ПОРТНОЙ АЛИК ЗИНГЕР ПРИОТКРЫВАЕТ ШТОРЫ ЭЛИТНЫХ ПРИМЕРОЧНЫХ

В переводе с идиша «зингер» означает «певец». Но «Зингер» еще и всемирно известная фирма швейных машинок. Он выбрал второе. Чтобы обслуживать первых. В костюмах элитного портного Алика Зингера щеголяли едва ли не все звезды советской эстрады и кино 70-х. А когда Алик эмигрировал из Советского Союза, его клиентами стали знаменитые Симона Синьоре, Вупи Голдберг и Даниэла Стил. Но дело даже не в говорящей фамилии, а в династии. Отец Алика обшивал первых лиц государства 50-60-х. Почти все сталинское и хрущевское Политбюро пользовалось услугами Рубина Зингера. Теперь Рубин Зингер работает с самым известным американским модельером Оскаром де ла Рента. Но это уже сын Алика. О знаменитой династии элитных портных и об их звездных клиентах рассказывает ныне американский гражданин Алик Зингер. Охранники Хрущева и Дом моделей от Микояна — Рубин Зингер — личность легендарная, — с легким американским акцентом начинает свой рассказ Алик. — В 50-60-е годы в Союзе он однозначно был портным номер один. Известен буквально всем: обшивал МХАТ и Вахтанговский театр. Плюс почти все сталинское и хрущевское Политбюро: Ворошилов, Микоян, Молотов, Фурцева... А история у отца вообще из разряда фантастических. Он родился в Польше, к концу 30-х владел собственной фабрикой. Имя Рубина Зингера знало пол-Европы, его вещи покупали во Франции, Швейцарии, Германии. Но разразилась война... Кончилось тем, что отец, спасаясь от фашистов, буквально пешком пришел в Россию. Где его тут же, как беженца, спустили на работу в шахту. После первого же рабочего дня отец сказал своим начальникам: «Больше туда не пойду». Рубину грозил или расстрел, или ссылка. Но нашелся человек, который признал в нем известного портного. И отец снова стал шить. Уже для советской элиты. — Сталин тоже был его клиентом? — Эта тема у нас дома была под строжайшим запретом. Знаю, что шил, а что и как — не скажу. Но у отца и без Сталина хватало высокопоставленных заказчиков. Помню, однажды возвращается домой — на нем лица нет. «Все, — говорит, — кончено, к Хрущеву больше не поеду». Мы все не на шутку перепугались. «Что случилось?» Оказалось, Никите Сергеевичу срочно понадобился плащ. Отец приехал к Хрущеву на дачу, снял с него все мерки. И только полез в карман за мелком, чтобы прочертить размеры, как на него вдруг накинулись охранники. В один момент скрутили, бросили на пол и наставили пистолеты. Видимо, отец слишком резко сунул руку в карман, и те на всякий случай решили подстраховаться. Так или иначе, но после того случая отец старался избегать встреч с Хрущевым. — Кто из первых лиц государства считался в ту пору главным модником? — Микоян. Он же, соответственно, был и главным клиентом отца. Анастас Иванович не пропускал ни одного западного журнала, был человеком осведомленным, образованным. Очень хитрым и умным. В 53-м именно Микоян спас отца от тюрьмы. В ту пору в Союзе носили исключительно жесткие, тяжелые пиджаки — на вате, с подплечниками. А отец, первым в стране, начал шить так называемые мягкие пиджаки, скроенные по фигуре. По тем временам это было чудовищно смело. Разумеется, отца тут же обвинили в космополитизме. И непременно посадили бы, не заступись за него Микоян. Он вмешался в это дело, и вместо тюремного срока Рубин получил в свое распоряжение Московский дом моделей при Министерстве культуры. — У членов ЦК были какие-то особые требования к пошиву костюмов? — Лишь одно — чтобы эти костюмы были от Зингера. Все знали: если костюм шил Рубин, в нем продумана каждая мелочь. Но основной стандарт, конечно, — чтобы сидя человек выглядел презентабельно. Это и до сегодняшнего дня большая редкость. Подружка Магомаева и длинные пиджаки — Алик, при таком отце, наверное, вас не мучили сомнения: кем стать? — Это уж точно. Когда мне исполнилось 14 лет, отец прокатил меня по всем старым московским мастерам. Например, был такой брючник Маркелов, который при царе Николае владел собственным пошивочным двором. Уникальный мастер — всю жизнь шил одни только брюки. Но в этом плане равных ему не было. Был еще Марков — тот пальто делал. Его фирменный знак — абсолютно потрясающая подкладка: эстетически очень интересная и невероятно удобная. В течение четырех лет я смотрел за работой этих асов, набираясь ума-разума. В 25 лет я ушел от отца и устроился художником-модельером в экспериментальный цех при Доме моделей. Там Славка Зайцев работал, другие известные мастера. Это был от кутюр Советского Союза — все, что мы делали, шло только на подиум. Но и без частных заказов я не оставался. Постепенно клиенты отца, который к тому времени уже начал серьезно болеть, становились и моими клиентами. Кто привык одеваться у отца, тот хотел костюмы только от Зингера. Не Ворошилов с Микояном, конечно, но практически вся эстрада 70-х была моей. — Наверное, артисты, в отличие от партаппаратчиков, — непаханое поле для экспериментов? — Да, здесь уж модников хватало. Один Муслим Магомаев чего стоил. Популярен был жутко. Прогуливаться с ним по улице — настоящее несчастье: все бабы буквально ложились поперек дороги, кричали, визжали. Мы с Муслимом часто ходили на улицу 8 Марта: так уж получилось, что и моя, и его девушка жили в одном доме. Только моя была маленькая и худенькая, а его — большая и высокая. Может, из-за этого Муслим любил длинные пиджаки из блестящей ткани. Ему казалось, что в них он выглядит выше и стройнее. — Сколько у Магомаева было костюмов? — Не знаю, но уж точно куда меньше, чем у Эдди Рознера — руководителя знаменитого в ту пору джаз-бэнда. Эдди был жутким щеголем — поливался духами так, что от него пахло за два квартала. У Этуша было много шмоток, у Астангова. Но у кого я больше всего видел костюмов — так это у моего отца. Около сотни. Если перед какой-то поездкой он заезжал домой, пусть даже на пять минут, — первым делом переодевался. — Звезды не устраивали скандалы, если им что-то не нравилось в вашей работе? — До скандалов, к счастью, не доходило. Правда, переделывать по несколько раз доводилось. — Кому, если не секрет? — Нине Веселовской — была такая заслуженная артистка. Еще Тиграну Петросяну, чемпиону мира по шахматам. Уж очень он был придирчивый. Пришел как-то ко мне вместе со своим другом, композитором Арно Бабаджаняном. Арно ждет пять минут, десять, пятнадцать... В конце концов, не выдержал: «Слушай, сколько можно крутиться перед зеркалом?! Габардин не фанера — все равно мяться будет». Это выражение с тех пор со мной и живет. Если кто пристает, мигом отсекаю: «Габардин — не фанера». Но подобные истории — скорее исключение. В основном, конечно, благодарили. Например, Никита Михалков. Он еще молодой был и в первый раз поехал на Каннский фестиваль. В моем костюме, разумеется. А по возвращении, когда мы встретились, протянул мне фотокарточку Джины Лоллобриджиды. На ней знаменитая итальянка написала: «Лучше всех одетому мужчине фестиваля». Эту карточку Никита мне подарил. Или Евгений Леонов — чрезвычайно интересный, мягкий, добрый и смешной человек. Перед моим отъездом из страны, а это был большой секрет, он зашел ко мне и шепотом сказал: «Алик, сделай мне столько костюмов, сколько ты сможешь. Чтобы надолго хватило». Живот Симоны Синьоре и ланч с Даниэлой Стил — Алик, почему вы все-таки решили уехать? — Из любопытства. — Но у вас и в Союзе вроде все неплохо складывалось. — Все замечательно, все устраивало. Я же говорю, из любопытства. Сначала — поехал во Францию. Андрон Кончаловский как-то познакомил меня с одной женщиной, у которой был кутюр-бизнес в Париже, и она пригласила меня поработать. Но мне еще и очень повезло. Когда я ушел из фирмы, так сказать, на вольные хлеба, то с первого же платья получил сразу аж сорок заказов. В том числе и от звезд французского кино. — С ними сложнее, чем с нашими, доморощенными? — Не сказал бы. Симона Синьоре, например, невероятной теплоты и доброты женщина. До этого я видел ее в фильмах и даже представить себе не мог, что когда-нибудь она станет моей заказчицей. Но ей я делал только классические костюмы, платьев она принципиально не носила. Причина? У нее была очень смешная фигура. Если смотреть анфас — абсолютно стройная женщина, но в профиль... У нее живот вылезал, такой большой смешной живот. Наверное, этого никто особенно и не замечал, разве что портные. В Нью-Йорке ко мне частенько забегает за шмотками Вупи Голдберг. А с Даниэлой Стил, знаменитой американской писательницей, мы вообще добрые приятели. В свое время она могла прийти ко мне и заказать на 35-40 тысяч долларов. А потом мы с ней могли пойти на ланч. Вопроса цены для нее не существовало — ее муж, Тернер, тогда владел железной дорогой. — А ваш сын не выбился из династии портных Зингеров? — Нет, он сейчас работает с самым успешным дизайнером в Америке — Оскаром де ла Рента. — Почему бы вам не наладить семейный бизнес? — С сыном? Ни за что! Я еще помню наши с отцом конфликты. Нет, он молодой, у него совершенно другое видение. Даже не моды. Меня-то учили всему: сверху донизу, до самого корня. А сын считает: если он умеет рисовать модели, то этого ему вполне достаточно. А я считаю, если человек что-то рисует, он должен уметь это и скроить. Только тогда будет толк.