ВОЛШЕБНИК РУССКОГО РОМАНСА

Из двух выдающихся российских концертмейстеров минувшего века, каковыми большинство знатоков и специалистов считают Давида Ашкенази и Бориса Мандруса, по части прижизненной известности и посмертной славы последнему повезло куда меньше. Причина этого не столько в громкости и обилии артистических имен, с которыми работал Ашкенази (А. Вертинский, К. Шульженко, И. Архипова, Л. Зыкина, И. Кобзон), сколько в его виртуозной, ярко индивидуальной манере, нередко выводившей Ашкенази в герои концертного номера. Мандрус в этом плане был менее заметен и более традиционен, но тем и предпочтительнее для вокалистов. Его выступления с такими певицами, как Е. Юровская, К. Шульженко, Е. Разина и Э. Жерздева, оставили нам в наследство немало шедевров романсового искусства. Увы, нынче не лучшие времена для русского романса. К несправедливо забытым именам можно отнести не только Е. Юровскую (в 20-30-е гг. самую популярную эстрадную певицу страны), но и двух последних "любимиц" Бориса Мандруса: Е. Разину (с неизменным успехом они выступали с 1970 по 1974 гг.) и Эльмиру Жерздеву (эту лебединую песню русского романса минувшего века!), с которой он работал с 1975-го до самой кончины. Вместе с ними в числе "забытых имен" оказался и сам Борис Яковлевич. В 1947 году 35-летний концертмейстер пришел на работу в Госконцерт. Эстрада, концертный зал с юных лет были для Мандруса любимым местом приложения творческих сил. Выходец из большой небогатой еврейской семьи, на момент его рождения в 1912 году проживавшей в глухом провинциальном Саранске, талантливый музыкальный мальчик стал студентом Московской консерватории по классу фортепиано, которую в силу материальных обстоятельств так и не окончил. Проработав несколько лет тапером в московских и ленинградских кинотеатрах, он в конце 30-х годов знакомится со звездой советской эстрады Екатериной Юровской и становится ее концертмейстером. Помимо многочисленных гастрольных выступлений, в 1939-1940 годах они успевают записать несколько шеллаковых пластинок, выпущенных на заводах "Ленмузтрест", Ногинском и Апрелевском. Среди них особо выделяется известный шлягер Ежи Петербургского на слова Я. Галицкого "Синий платочек". Думаю, именно интерпретация Юровской и Мандруса сделала эту песню столь популярной и практически народной, что в годы войны появился так называемый военный вариант "Платочка" (наиболее яркое отечественное исполнение принадлежит К.И. Шульженко, зарубежное — Саре Горби). В 1948 году пианистка Раиса Брановская, в первые послевоенные годы аккомпанировавшая К. Шульженко, начинает самостоятельную творческую деятельность, и Клавдия Ивановна какое-то время остается без постоянного концертмейстера. Руководство Госконцерта рекомендует прославленной певице Бориса Мандруса. Надо признать: трудно было сделать лучший выбор. Среди исполненных бесчисленное количество раз песен и романсов я бы выделил мировой шлягер Себастиана де Ирадиера "Голубка", испанскую народную песню "Простая девчонка", романс-песню О. Фельцмана "Поверь" и романс И. Жака "Руки". К концу 60-х годов концертные выступления Клавдии Ивановны в силу возрастных причин утрачивают прежнюю интенсивность. Дабы не потерять и без того в невысоком заработке рядового концертмейстера (звание заслуженного артиста РСФСР он получил лишь в 1984 году в возрасте 72 лет!), Борис Мандрус вынужден все чаще выезжать на гастроли с другими исполнителями. Однажды, вернувшись в Москву, он узнал, что Шульженко выступает с Давидом Ашкенази. Это огорчило Бориса Яковлевича, но, вняв дружеским уговорам певицы, он согласился попробовать аккомпанировать ей "на пару". Однако после двух концертов в "Лужниках", когда рояли Мандруса и Ашкенази стояли друг напротив друга, но при этом игравшие на них мастера так и не составили равноправного дуэта, раздосадованный Борис Яковлевич ушел не попрощавшись. Их разрыв с Клавдией Ивановной продолжался более шести лет, и примирение состоялось лишь в 1976 году на юбилейном концерте певицы в Колонном зале, куда Мандрус, уже активно работавший с Эльмирой Жерздевой, все же пришел и был за руку выведен Клавдией Ивановной на сцену со словами: "Это мой любимый концертмейстер, с которым я проработала более 20 лет!" Но вернемся в конец 60-х, когда давно ушедшая со сцены Тамара Церетели (королева русского романса 30-х годов), искавшая себе замену, обратила внимание на артистку Москонцерта Евгению Разину, исполнявшую в то время песни советских композиторов. Что-то в исполнительской манере, а возможно, в личной трагедии Евгении Константиновны, после войны восемь лет безвинно проведшей в лагерях, подсказало Тамаре Семеновне, что из этой немолодой исполнительницы (Разиной в ту пору было 47 лет) может получиться настоящая романсовая певица. Церетели знакомит Разину с Мандрусом, делится своим богатейшим репертуаром, редчайшими нотными партитурами и благословляет их, не откладывая, начать репетиции. Вскоре Т.С. Церетели умерла. Следуя ее завету, к концу 1969 года Разина и Мандрус подготавливают двухчасовую концертную программу из русских романсов и в 1970-м начинают совместные выступления. Впоследствии к ним присоединяется дуэт гитаристов, благодаря чему концерты Разиной становятся все интереснее и разнообразнее. К 1973 году она достигает зенита успеха, чем, безусловно, в немалой степени обязана своему концертмейстеру. Вскоре выходят в свет две долгоиграющие пластинки русских романсов, где Разина и Мандрус, а также приглашенные ими для участия в звукозаписи гитаристы Н. Морозов и Ю. Чучин, скрипач А. Якулов и арфистка Э. Москвитина предстают во всем блеске своего мастерства. "Сияла ночь" Ширяева, "Я влюблена в одни глаза" Вилинского, "Прощай, любовь моя, прощай" Прозоровского — вершины сотрудничества этих удивительных артистов. К сожалению, дуэту Разина — Мандрус не была суждена долгая творческая жизнь. В 1974 году, после выступления певицы в Зале им. Чайковского, имевшего сенсационный успех, разделенный с Борисом Мандрусом, ей запрещают сольные концерты. Таково было решение руководства Минкультуры СССР, поддержавшего коллективные жалобы артистов-завистников. В порыве отчаяния певица решает эмигрировать, о чем ставит в известность своего ближайшего друга и концертмейстера Бориса Мандруса. Он же, будучи "невыездным", ни разу не бывавший за границей, ничего не мог ей посоветовать. Вторым посвященным в ее замысел человеком стала артистка Москонцерта Эльмира Жерздева. Почему именно она? Как вспоминает Эльмира Сергеевна, в отношении к ней Разиной смешались восторженное уважение и ревнивый страх, хотя Жерздева не была ее соперницей по жанру, а пела так называемую малую классику и песни советских композиторов. Кроме того, у нее было высокое сопрано — голос, мало подходивший для романсов. Тем не менее, как некогда Т. Церетели склоняла саму Разину на "романсовую стезю", так и Разина в 74-м, ввиду скорого отъезда, стала уговаривать Жерздеву перейти на русский романс и составить с Борисом Яковлевичем новый творческий дуэт. Одобрение и мягкая улыбка Мандруса, к которому Разина ее повела за поддержкой, возымели действие. В конце 70-х Эльмира Жерздева становится на родине первой — по неоспоримому мастерству, но, увы, последней в ХХ веке — русской романсовой певицей. И как не воздать должное в этом взлете замечательной артистки ее концертмейстеру! "Великолепный знаток и талантливый интерпретатор этого жанра, — пишет в аннотации к их пластинке "Ночные цветы" музыкальный критик Т. Пономарева, — Борис Мандрус помог Эльмире Жерздевой подобрать программу старинных романсов, что всегда для исполнителя представляет определенную трудность... Жерздева и Мандрус нашли точные и аккуратные штрихи, драматургически обыграли содержание произведений..." Истинным шедевром в их интерпретации, на мой взгляд, является известный романс М. Пуаре "Я ехала домой". Исполняя его, Жерздева и Мандрус представляют петербургскую аристократку с картины И. Крамского "Неизвестная", возвращающуюся утром по Невскому проспекту со светского раута. Передавая фортепианными средствами то звучание утреннего колокола, то порхание ласточки, Борис Мандрус предстает здесь не только как выдающийся аккомпаниатор, но и как живописец. Вскоре Евгения Разина, едва придя в себя после парижского шока (первые годы эмиграции стали сплошным разочарованием), умирает. Однако незадолго до кончины певица успела увековечить тайно вывезенные на Запад фонограммы их романсовых записей на двух долгоиграющих пластинках, вышедших в Канаде, — "Женя Разина. Старинные русские и цыганские романсы". На конверте одной из пластинок значилось имя Мандруса в качестве аккомпаниатора. Таким образом, "выезд" выдающегося советского пианиста за рубеж все же состоялся. Вскоре умирает другая многолетняя спутница Бориса Яковлевича по песенно-романсовому творчеству — К.И. Шульженко. На ее гражданской панихиде Мандрус и Ашкенази сидели рядом — уже не соперники, а два усталых пожилых человека, объятых горем. Спустя четыре года, в 1988-м, и сам Борис Яковлевич, бездетный, овдовевший, в одиночестве скончался в своей квартире на Маломосковской улице. Прощание с пианистом проходило в помещении Москонцерта. Проводить Б. Мандруса в последний путь приехали из другого города его сестра Циля Яковлевна и ее внучка Лидочка, любимица дедушки Бори. К сожалению, мне так и не удалось выяснить, где сейчас покоится прах музыканта, так как, по сообщению Э. Жерздевой, все близкие родственники Бориса Яковлевича в разные годы покинули СССР, а эмигрировавшая вместе с Лидочкой в Израиль Циля Яковлевна высказывала намерение вывести его прах для перезахоронения в Святой земле. Как это часто случается, при жизни большинство окружавших Бориса Мандруса людей впоследствии рассказывали о нем не столько как о музыканте, сколько как о душе компаний и послеконцертных вечеринок, весельчаке, незаурядном рассказчике анекдотов, мягком и отзывчивом человеке. А когда и где он родился, с кем из великих артистов выступал, какие произведения аранжировал, сочинил — поведать об этом смогла лишь Эльмира Жерздева, до сего дня сохранившая благодарную память о любимом аккомпаниаторе. По ее словам, "только теперь стало ясно, что за музыкальная глыба был этот человек".