Пустите вдову замуж (часть 2)

Оставалось самое простое – уговорить Енту выйти замуж. Но как часто случается в жизни простота оказалась кажущейся. Ента отсидела по мужу семь траурных дней и, полностью сменив гардероб, стала холить только в черных, вдовьих нарядах. Надо сказать, что эти наряды ей очень шли, и, если раньше на улице она оставалась практически незамеченной, сейчас на каждом шагу ловила восхищенные мужские взгляды. 
«Какая мерзость, – говорила себе Ента. – Разве можно с такой жадностью пялиться на незнакомую женщину в траурном наряде. И что в голове у этих мужчин? Где страх перед Небом, где почтение к чужому горю, где, наконец, обыкновенная порядочность?!»
Говорить-то она говорила, но от этих откровенных взглядов внутри у Енты патокой растеклось незнакомое доселе чувство признания. 
Тем не менее, от предложения отца она отказалась наотрез.
– Ну, не будем спешить, детка, – заметил Мотл. – Пока просто подумай.
Ента сжала зубы и отрицательно замотала головой. Продолжи отец этот разговор, она бы решительно объяснила, что после Кивы у нее больше никого не будет, что ее женская жизнь закончилась, и теперь ей осталось воспитывать сына и хранить память о погибшем муже. 
К счастью, Мотл не стал продолжать разговор. У слов есть инерция, иногда очень внушительная. Произнеси тогда Ента то, что хотела произнести, два месяца спустя ей было бы почти невозможно начать думать о новом замужестве, а спустя полгода дать согласие. 
Как деловой человек, изрядно понаторевший в переговорах, Мотл знал, что клиенту нужно время для созревания. У одних этот процесс может занять полтора-два часа, у других несколько дней, а у некоторых и пару месяцев. Нужно правильно расставить силки и вооружиться терпением. 
Когда Ента, смущаясь и краснея, сообщила ему о своей готовности начать новую жизнь, Мотл немедленно приступил к решительным действиям. Активно удобрять и унавоживать почву он начал сразу после первого разговора с Ентой. С тех пор не было ни одного сбора денег для бедняков Рознова, в котором Мотл не принял бы самого деятельного участия. Он прекрасно понимал, что имена щедрых жертвователей доносятся до слуха раввина города, и тот, обладая феноменальной памятью, не может не обратить внимания на Мотла. 
Нет, Мотл не подкупал раввина, жертвуя деньги беднякам, Мотл просто создавал хорошие условия для начала разговора. И вот этот час настал. 
Как Мотл и рассчитывал, у раввина он оказался почти без проволочек. Правда, секретарь недоуменно поднял брови, услышав, что Мотл хочет срочно поговорить с раввином.
– Рав Хаим-Мордехай работает над новой книгой и никого не принимает, – строго произнес он. Поднятые вверх мохнатые брови секретаря шевелились слово две заползшие на лоб гусеницы. – Завтра приходи.
– А ты спроси раввина, – потребовал Мотл, знавший секретаря еще с их общего сопливого детства в хейдере. – Может, он по-другому решит. 
Секретарь нехотя поднялся и зашел в кабинет. Когда он, спустя минуту, вернулся обратно, его брови заняли приличествующее им положение, а на губах играла смущенная улыбка.
– Проходи, – сказал секретарь. – Раввин тебя ждет. 
Сдержать торжествующую ухмылку стоило Мотлу немалых усилий. Но кто знает, возможно, именно эта сдержанность была оценена на Небесах выше его щедрых пожертвований. 
– Так чего ты хочешь? – спросил раввин, выслушав рассказ Мотла. 
– Счастья для дочери, – отозвался Мотл.
– Да, подлинное счастье – это разрешение сомнений, – сказал раввин. – Пусть твоя дочь придет ко мне завтра после полудня.
Ента шла к раввину как невеста под хупу. Ей представлялось, будто раву Хаиму-Мордехаю понадобится несколько минут для того, чтобы справится с ее делом. Еще бы, раввина она знала с самого детства, именно он женил ее с Кивой и, несомненно, знал про них все, что нужно знать. 
Мотл степенно шествовал рядом с дочерью. В отличие от Енты он хорошо знал, что подобного рода дела требуют не одной встречи с раввином и немалого времени для выяснения всех обстоятельств. Но он полностью полагался на рава Ролара. 
Секретарь, знавший о назначенной встрече, предложил Мотлу и Енте немного подождать, пока спросит у раввина, можно ли им войти. Из кабинета он вышел с обескураженным видом.
– Раввин просил передать, что сейчас очень занят и не может вас принять. Приходите на следующей неделе. 
 – Но как же так? – вскинулась Ента. – Он же сам сказал…
– Спасибо, – перебил ее отец. – Мы придем в воскресенье с утра.
– Я предупрежу раввина и внесу вас в список посетителей, – вежливо ответил секретарь, еще не успевший стереть с лица гримасу удивления. Видимо такой ответ раввина и его застал врасплох. 
– С раввином не спорят, – выговаривал Мотл дочери по дороге домой. – Пойми, мы полностью в его руках. Вся твоя будущая жизнь, счастье твоего сына, твое и мое счастье висят на кончике его пера. Поэтому надо быть чрезвычайно любезной и, упаси Боже, не раздражать рава Ролара. 
– Папа, да разве мало раввинов в Румынии? – возмутилась Ента. – Давай обратимся к кому-нибудь другому.
– И знаешь, какой первый вопрос тебе зададут? – Мотл посмотрел на свою наивную дочь и ответил вместо нее. – Вы приехали из Рознова? А что считает по этому поводу раввин вашего города, известный авторитет по вопросу агунот?
Хуже-лучше, быстро-медленно прошли будние дни, пронеслась суббота, и воскресным утром, выждав час после завершения утренней молитвы, Мотл и Ента отправились к раввину. Секретарь встретил их у порога.
– Рав Хаим-Мордехай просит прощения, но он не сможет вас принять. 
– А когда прийти? – спросил Мотл.
– Через неделю.
– А раньше нельзя?
– Увы, – секретарь развел руками. 
Когда спустя неделю секретарь встретил их той же самой фразой, Мотл понял, что дело неладно. Видимо у раввина, известного своей деликатностью, были серьезные причины вести себя таким образом. Но отступать Мотл не собирался. Всю свою жизнь он руководствовался двумя правилами. Первое из них гласило: проблема, которую не получается решить с помощью силы, надо решать с помощью еще большей силы. 
Второе звучало так: обстоятельств, перекрывающих столбовую дорогу, редко хватает на то, чтобы перекрыть и боковые тропинки. 
До сих пор следование этим правилам всегда приводило к цели. На этот раз Мотл вооружился вторым правилом. 
Еврейское милосердное сердце, старые знакомства и деньги способны многое изменить в нашем мире. Ну, если не коренным образом, то, по меньшей мере, повлиять. Возможно, порядок перечисления должен быть иным, но уже на следующий день к раввину городка начали один за другим приходить уважаемые члены общины Рознова. И все, словно сговорившись, просили его помочь несчастной вдове. В глазах евреев городка гибель Кивы была состоявшимся фактом, а отсутствие галахических обоснований для ее признания выглядело досадным недоразумением, которое нужно как можно скорее преодолеть. 
К вечеру рав Ролар послал секретаря за Ентой. По дороге к дому раввина Мотл изо всех сил сдерживал торжествующую улыбку и это усилие, несомненно, было записано на Небесах серебряными чернилами в золотую книгу жизни. 
По своему обыкновению рав Хаим-Мордехай подошел к делу со всей серьезностью. К сожалению, исследовать было нечего, кроме письма от фронтового товарища Кивы и кисета с Боаз и Яхнин. Фронтовому товарищу была отправлена длинная телеграмма с оплаченным ответом. Раввин попросил Енту принести все письма Кивы и внимательно прочитал их, рассчитывая отыскать хоть какие-нибудь дополнительные сведения. 
Товарищ ответил через два дня, полностью подтвердив то, что уже сообщил, а изучение писем Кивы не принесло никакой пользы. Спустя неделю рав Ролар решил считать Киву погибшим, признать Енту вдовой и тем самым разрешить ей новое замужество. Он назначил день и час завершения процедуры расследования и пригласил Енту с Мотлом.
Пришли всей семьей: Мотл с женой и Ента с сыном. Раввин подробно рассказал, на какие галахические источники он опирался, и сел писать постановление. Взяв ручку, он обмакнул перо в чернильницу, аккуратно стряхнул лишнее и поднес ее к чистому листу бумаги. 
В этом момент случилось неожиданное: ручка выпала из пальцев раввина, покатилась по столу и упала на пол, сломав перо. Как назло, все перья в доме раввина закончились, а у гостей ручки не оказалось. Раввин тяжело вздохнул и перенес процедуру на следующий день. 
Мотл пришел, рассовав по карманам три новые ручки и коробочку с перьями, жена принесла в своей сумочке чернильницу и баночку чернил, а Ента пачку бумаги. Все случайности были учтены, Мотл решил не дать судьбе даже одного шанса на неудачу.
Мотл решил… Охо-хо, охо-хонюшки! Люди постоянно что-нибудь решают, думая, будто в их силах преодолеть рок или изменить предначертание. Еврейские мудрецы в старых книгах оставили несколько рецептов против злой доли, но ни чернила, ни пачка бумаги, ни коробочка с перьями в них не упоминаются.
Раввин Хаим-Мордехай был особенно осторожен. Крепко держа ручку, он осторожно опускал перо в чернильницу, аккуратно выводя строку за строкой на белоснежном листе бумаги. Опыт, феноменальная память и острый аналитический ум позволили раввину уместить на одном листе весь ход рассуждений и окончательное заключение. 
Мотл с женой и Ента – мальчика на сей раз оставили дома, – затаив дыхание, смотрели на работу раввина. Тот закончил писать постановление и, готовясь поставить свою подпись, протянул перо к чернильнице. Пальцы раввина наткнулись на ее гладкие бока, чернильница опрокинулась прямо на лист бумаги. Черные пятна и полосы в мгновение свели на нет труды раввина. 
– Но это же чернильница-непроливайка! – вскричал секретарь. – Вчера специально купил! Как же так?!
Рав Голар встал из-за стола.
– Ента, я не могу признать тебя вдовой, – сказал он. – С Небес мешают мне это сделать. Мотл, когда ты с дочерью пришли ко мне на первое рассмотрение дела, я вдруг почувствовал, что не могу им заниматься. Мне было очень неловко отменять мною же назначенную встречу, но, увы, я ничего не мог с собой поделать.
Тогда я решил попробовать через неделю, предполагая, будто время что-либо изменит. Увы, ни первая, ни вторая отсрочка не помогли. 
Когда еврейская община города начала хлопотать за Енту, мне показалось, будто Небеса изменили свое решение. Но сегодня я вижу, что все осталось по-прежнему.
Мотл поблагодарил раввина, и семейство отправилось по домам. Вид у всех был, как у побитых собак. Решение Небес было столь явным и наглядным, что разговор о пересмотре дела у другого раввина даже не возник. 
Прошли три месяца. Наступила зима. Сильных морозов в Рознове сроду не бывало, но постоянная ледяная сырость мучила больше, чем стужа. Лицо и руки постоянно оставались красными и влажными. Дом приходилось протапливать два раза в день. Ента сама не справлялась и наняла истопника. Тот с грохотом вываливал на крыльцо охапку дров, пугая Енту, а потом стучал в дверь. С тех пор, как Киву забрали, Ента всегда держала щеколду задвинутой. 
В то утро стук раздался в обычное время, но без предшествовавшего ему грохота брошенных дров.
«Наконец-то он научился не шуметь», – подумала Ента и пошла открывать. 
На крыльце стоял незнакомый мужчина. Ента испугалась, и начала закрывать дверь, как мужчина заговорил знакомым до сердечной боли голосом.
– За полтора года в плену я сотни раз представлял себе нашу встречу, Ента, а ты даже не хочешь пустить меня в дом. 
Ента присмотрелась, и без чувств упала на руки мужа. 
Яков ШЕХТЕР