Почему болит душа

Известие о поджоге центра горских евреев «Товуши» невольно напомнило о его создателе – Светлане Ароновне Даниловой, историке - специалисте по этнографии и самоидентификации горских евреев, активистке Независимого еврейского движения в годы Перестройки в СССР, а потом в России, участницы Всемирного еврейского конгресса горских евреев в Израиле, авторе множества книг, журналисте, общественном деятеле.
 
Со Светланой Ароновной Даниловой, двадцать лет назад переехавшей в США, мы встретились в Бруклине на прибрежном променаде Брайтон-Бич.
- Как Вы с Вашим опытом и знанием народа Нальчика оцениваете произошедшее? Вписывается ли оно в то, как Вы до сих пор видели свой родной край?
- Я нальчанка во всех поколениях. Мои дедушка с бабушкой жили в Нальчике. «Портрет горской еврейки», для которого моя бабушка позировала художнику-толстовцу Митрофану Алехину, находится в местном краеведческом музее, а портрет дедушки кисти Ильи Давыдова выставлен в Музее изобразительных искусств. Я корнями связана с этим краем. И то, что происходит сегодня, очень больно.
Не знаю, как сформировались мои интересы. Не исключаю, что сказалось влияние дедушки-сиониста, который до революции учился в Вильно, знал иврит и идиш, был автором языка горских евреев. А вот отец мой был ярым коммунистом, безгранично преданным той системе. Удивляюсь, как стала другой. Хотя и отцу я многим обязана.
Он был удивительным человеком. Отца репрессировали за то, что первый секретарь обкома партии Бетал Калмыков, сам попавший в опалу, продвигал его как талантливого человека. Отец поехал в Москву, к Жданову, и добился оправдания. В 1938-м он сажал деревья возле дома и наткнулся на клад: ларец с червонцами – и все сдал. Моя бабушка, его мама, умоляла дать ей хоть одну монетку – не дал. А в 1941-м ушел добровольцем на фронт. Не погиб, но вернулся с ранением и открытым туберкулезом. Умер в 47 лет. Мама, овдовевшая в 37 лет, больше замуж не вышла. Так что я у нее одна.
В Кабардино-Балкарском университете Нальчика все пять лет учебы нас было двое: европейская еврейка, великолепно игравшая на скрипке, и я – горянка. Все знали, что я еврейка, и всегда хорошо ко мне относились.

- Горские евреи ведь обособленно жили в Нальчике - в Колонке. Вы тоже оттуда?
- Нет, мы с мамой жили среди русских. Но раз в неделю шли в Колонку – навещали дедушку и бабушку, обходили родных. Мама сознательно влила меня в эту общину. В Колонке была школа, которую основал мой дедушка, там и отец работал, пока здоровье позволяло. Там было 97% евреев. Директорами всегда были евреи. А вот учителя не все были лояльны к евреям. Знаю это доподлинно. Сама я в той школе не училась, но по окончании университета меня туда распределили пионервожатой и учителем истории. Тогда-то я и услышала антисемитские высказывания учителей. Естественно, взбунтовалась, сказала, что им тут не место и пригрозила жалобой в горком партии. Тогда я еще не была членом партии, потом вступила. А вот дедушка ни на какие уговоры не поддался – никогда коммунистом не был. Он был сионистом. Помню, как во время Шестидневной войны он слушал радио - «ловил голоса». Я была с ним, но маловато понимала в происходящем. По сей день жалею, что многое из его рассказов упустила.
 
- Когда же Вы углубились в изучение горских евреев?
- Еще в молодости. Работу школьного учителя я сменила на преподавание в ПТУ и попутно выступала на радио и на телевидении - рассказывала о представителях нашей горскоеврейской общины. Это разрешалось.
А в 1987 году, во время Перестройки, я написала статью «Почему болит душа». Всю жизнь у меня болит душа… Эту статью не пропускали, но кабардинская журналистка Белгорокова с этой статьей пошла к первому секретарю обкома партии – подействовало, статью опубликовали.
В ней я писала, что история нашей общины в Нальчике насчитывает 200 лет, что нас многое связывает с кабардинцами и балкарцами, но мы живем компактно и обособленно, о нас не знают ни местные народы, ни за рубежом. Нам нужно развивать язык, традиции, культуру.
- Болит душа? – сказал мне первый секретарь Борис Зимаков, с ним я училась в университете. – Дадим тебе аварийное здание в центре Колонки. Действуй.
И мы открыли Еврейский общественно-политический центр, определив своей целью защиту прав еврейского народа. Назвали центр Товуши, что в переводе с нашего северного горскоеврейского диалекта фарси означает свет. Мы хотели света, просвещения.

- Помню гастроли одноименного детского танцевального ансамбля.
Упор я сделала на защиту прав нашей общины и на культурные программы для детей. Тогда мы и создали этот ансамбль. Мы, как теперь говорят, были инклюзивны – принимали детей других национальностей, но для наших детей центр и ансамбль стали школой самоидентификации - в них росло чувство гордости за свой народ, принадлежности к нему.
 
- Удивительно, община же жила обособленно. Неужели она нуждалась в укреплении идентичности?
- Конечно! Был страх, всегда были драки между местными и евреями. Не рискну сказать, что там никогда не было антисемитизма. Я историк и в архивах много работала. Но ярого бытового антисемитизма не было, он был в большей мере государственным – и подкармливал чернь.
 
- С Перестройкой государственный антисемитизм ослаб. Но значительная часть общины эмигрировала. Почему? Вспоминаю, как Вы мучительно принимали это решение, и в конечном итоге уехали.
 - Уехала. Сердце мое было в Израиле, но мы с мужем поехали за детьми в Америку.
И до сегодняшнего дня у меня, во-первых, не проходило чувство ностальгии, а во-вторых, было чувство вины, что я всей своей деятельностью способствовала репатриации наших евреев в Израиль, где идет война.
Сегодня этого чувства нет!
В 1990-е, когда был беспредел, евреи поднялись и поехали. У горских евреев очень тесные родственные и общинные связи, они тянутся друг за другом.
Ехали во все стороны – в Израиль, в США, в Канаду, даже в Австралию.
 
- То есть бежали от криминала?
- Да, жуткий криминал у нас был. Общий, не антисемитский. Земляки мне открыто говорили: вам есть куда ехать, а нам – некуда. Министр МВД негодовал: «Светлана Ароновна, Вы что хотите, чтобы я к каждому еврею приставил охрану?».
Не скрою, хотела. По дороге в аэропорт в Минводы людей грабили. Я ездила в Пятигорск на встречи с представителями Сохнута или израильского посольства с игрушечным пистолетом в кармане.
Были попытки вымогательств. Забыть не могу, один бандит-кабардинец, который грабил евреев, пришел к нам в центр с балкарцем и потребовал, чтобы я им собрала 70000 долларов. Якобы он спас одного горского еврея, приехавшего из США в Нальчик, чтобы продать свою лачугу. Он был похищен и освобожден гэбистами, а этот бандит решил воспользоваться случившимся. Я говорила с ним около часа, показала танцевальные костюмы и объяснила, что шили их нам кабардинцы: зажиточных евреев в Нальчике больше не осталось – вы всех выжили. Он приглашал меня «на стрелку», я ответила, что я – женщина, горянка, занимаюсь культурой и на разборки не езжу.
Еще один случай помню. Он произошел незадолго до моего отъезда, в 2001 году. Я ведь долго не уезжала, а когда собралась, мэр города мне сказал: на кого Вы общину бросаете? Тогда казалось, что почти вся община уже уехала. Сегодня ясно, что не вся.
Так вот, правительство тогда пригласило меня выступить на митинге, посвященном возвращению балкарцев в Нальчик из Средней Азии, куда их Сталин выслал. Я не боялась, я мужа с собой звала, членов общины – никто не захотел пойти, отвечали коротко: жить хотим. Я выступила, вручила им пожертвование для музея балкарского народа, спустилась с трибуны и тут ко мне подошел вахабит – они тогда у нас появились - молодой парень с бородой, и на ухо сказал: «Ничего, Гитлер на вас придет». Пришел!
 
- Так что же там сейчас произошло? В Нальчике, наверное, сохраняется горскоеврейская община, если строится новое здание общинного центра, которое и подожгли?
- В ту пятницу я ехала домой из центра для пожилых людей на такси. Разговорилась с таксистом, бывшим москвичом, неевреем, рассказывала ему, среди какого прекрасного народа я жила в Нальчике, как местные люди защитили нас в годы нацистской оккупации: кабардинцы прятали горских евреев в домах, в селах, рискуя своими жизнями. Горских евреев они не выдали. В конце декабря 1942 года было решено уничтожить горскоеврейскую общину, составлялись списки, готовили рвы. К счастью, не успели: 3 января 1943 года к Нальчику подошла Красная армия. Ашкеназских евреев расстреляли на ипподроме в первые же дни нацистской оккупации, а с горскими разбирались – решали, евреи они или нет. В конечном итоге, решили, что евреи. Нас с мамой не было во время войны в Нальчике, мы эвакуировались, а семья моего мужа оставалась под оккупацией. Мама была женой воюющего комиссара, ее бы выдали. И выдали – к дедушке приходили, проверяли, не прячет ли он маму. Но многие спасали нас и оттянули расправу. Я могу рассказывать об этом бесконечно – у меня собрано много рассказов, бывает, просыпаюсь по ночам от звука этих голосов.
В таких воспоминаниях я приехала домой, а у нас меня дочь ждет и по телевизору горит недостроенный центр «Товуши», украшенный надписью «Смерть евреям».
Я была в шоке, первые сутки думать ни о чем не могла. А потом начала анализировать, нет, не анализировать – кричать: как такое могло случиться в Нальчике! Все наши знали кабардинский язык. До революции кабардинцы приезжали на рынок, стучались в незнакомые еврейские дома и просились на постой: они знали, что евреи их не накормят свининой. Что с людьми случилось!?!
Я как историк пришла к выводу: разумеется, по всему Северному Кавказу идет исламизация и растет число фанатиков-отморозков, но на этот раз, как мне кажется, была дана команда сверху. И не надо меня убеждать, что Путин не антисемит. Антисемит.
 
- Вам удалось связаться с кем-нибудь из своих в Нальчике?
- Да, я позвонила родным – у меня там двоюродные брат и сестра, они ни в какую не захотели уезжать. Жена брата практически шепотом мне сказала, видно, в страхе: «Света, мы дрожим, не знаем, чего нам еще ждать».
Правда, мне кабардинец написал, что в синагогу пришел старик-кабардинец с внуком и просил прощение за то, что они не смогли воспитать молодежь. Но это один такой нашелся.
Говорят, что в Нальчике осталось 300 горских евреев. Не думаю. По моим данным, не больше 150 – 200 человек. Молодежь уезжает на заработки, потом возвращается к старикам, которые не хотят бросать могилы. Я тоже очень страдаю от того, что не могу поклониться родительским могилам.
И уверена: лучше не будет. Те единицы, что остались, тоже уедут.
Еще до этих погромов иммиграционного приема в израильском посольстве в России ждали 17000 человек.
 
- Ну да. Вот Вы уехали, поселились в Бруклине, здесь живут Ваши дети и внуки. Помню, как Вы радовались и гордились, что Ваш внук поступил в Гарвард. Что Вы сегодня об этом думаете, когда читаете о пропалестинских, точнее антисемитских акциях в том самом знаменитом Гарварде?
Конечно, радовалась, гордилась: где Нальчик – где Гарвард. Но еще тогда, лет пять назад внук мне рассказывал, что им, студентам-евреям, в общежитии под двери подсовывали листовки: «Уезжайте в свой Израиль». Там уже процветал антисемитизм. Моя старшая дочь живет в Канаде. Там жуткий антисемитизм. Власти боятся выборов, боятся, что мусульмане за них не проголосуют – и они лапки вверх подняли. Это не кончится хорошо. Для них тоже.
Кого защищают эти пропалестинские демонстранты? Варваров, нелюдей, насилующих девочек, обезглавливающих детей. Это фашизм. Я написала это 7 октября. И сегодня со мной согласны многие. Плохо.
Напоследок расскажу, как ко мне в «Товуши» пришла женщина, лет пятидесяти, не помню, кабардинка ли, балкарка. Она встала передо мной на колени и просила: «Уговорите своих людей не уезжать. С ними нас покинет берекет».
Берекет – по-кабардински благословение.
 
- Интересно. Это же явно однокоренное с нашим словом «браха». Чем ближе, тем непримиримей…
Беседовала Наоми ЗУБКОВА