Везучий человек

Другие расскажут, что Лариса была вице-мэром Иерусалима и на этом посту сделала немало хороших дел и вообще много занималась общественной деятельностью. Наверняка найдутся те, кому известно, что она жена знаменитого Эдуарда Кузнецова, того самого, который отсидел 17 лет в советских лагерях за антисоветскую деятельность и за так называемое «самолетное» дело, благодаря которому из СССР в Израиль (и не только в Израиль) смогли вырваться несколько сот тысяч советских евреев. Вместе с Кузнецовым Лариса жила в Мюнхене, работала на радио «Свобода» и вела специальный семинар в американской разведшколе. А те, кто бывали в доме у Герштейн, вспомнят, какая она мастерица и рукодельница, что и мебель может своими руками сделать, и чуть ли не дом построить. А все несомненно отметят, что наша героиня красивая, харизматичная и талантливая женщина.
Все сказанное будет совершенно справедливым, как и то, что она человек везучий и удачливый. Ведь далеко не всякому эмигранту удается достигнуть в новой стране таких высот.
И потому мы говорили с Ларисой о том, с чего ей пришлось начинать, через что пройти и чем поступаться, прежде чем она стала тем, кем стала .

- Лариса, как вполне благополучной девушке из интеллигентной еврейской семьи пришло в голову в начале 70-х репатриироваться в Израиль? Вы уже вели какую-то еврейскую деятельность?
- Да, я была очень вовлечена в эту жизнь. Еврейские мальчики и девочки ходили в подпольные кружки по еврейской истории. Учили иврит по книжечке «Элеф милим», читали «Эксодус»… У меня вся комната в Ленинграде была увешана фотографиями еврейских бойцов. Тогда появлялось множество публикаций об израильской военщине. Я повесила у нас в Дачном на стену одну такую фотографию. «Мой» боец был очень красивый, настоящий Грегори Пек. И «самолетный» процесс произвел на меня грандиозное впечатление. Появился шанс уехать… Так я вышла замуж за одного парня из этого круга и уехала с ним в Израиль.

- Как начиналась ваша жизнь в Израиле? Трудно было?
- Конечно, не просто. Но тогда, 70-е годы, в стране был другой общественный климат. Нас все любили. Селили в Центры абсорбции, давали комнату с душем и туалетом. Кормили четыре раза в день. Учили ивриту… Какое это было чудесное время! Но примерно раз в три месяца обязательно находились недовольные. Кстати, они и по сей день благополучно процветают в нашем государстве. Эти недовольные выходили на голодовку с матрасиками, прямо перед входом Центра абсорбции – а чего далеко ходить? – и с огромными плакатами и транспарантами «Так убивают алию!». Претензии были разные, в основном, что часто на обед давали курицу. Страна в то время была бедная, но кур много. Хотя курицу давали и жареную, и вареную. Так вот этот самый недовольный народ лежал на матрасах и голодал. Часа по три, наверное, голодал, не меньше. Пока журналисты с фотокамерами не набегут, и время обеда не настанет. Меня обзывали штрейкбрехером, потому что я в этих забастовках никогда не участвовала.

- С чего началась Ваша любовь к Израилю? Вы ведь жили в Советском Союзе, и Израиль от вас был очень далеко! Во всех смыслах .
- Я ведь всегда была абсолютная еврейка. Я много ездила и в Европу, и в Америке выступала. И иногда добросердечные люди, без всякой подковырки, говорили мне: «Приезжайте к нам, вас здесь так любят! Зачем вам Израиль?» Он мне затем, что здесь я цельный человек. Я никому ничем не обязана. Это не Европа, где я незваный гость. Здесь я не эмигрантка, я местная. Это мое место со всеми его невероятными недостатками. Мы народ истерический, психопатический. У нас это интегральная часть национального характера. Деться от этого некуда, и я не собираюсь куда-то деваться. Это как еврейские анекдоты. Некоторым евреям они кажутся антисемитскими. А мне нравятся! Мне жутко смешны наши недостатки, хотя меня они бесят, но это мое, это мои недостатки.

- А с чего в Израиле началась Ваша карьера певицы?
- Не поверите — это была чистая алчность. Мне очень хотелось немного заработать. Денег не было совсем. А у меня была мечта - купить хот-дог. Знаете, это такая ватная булочка с сосиской и кислой горчицей. Нам давали в месяц сто десять лир, а хот-дог стоил десять – очень много! Тогда найти какую-то чёрную работу, типа уборки, было невозможно. Все убирали сами, страна, как я уже говорила, была бедная.
Через полгода пребывания в Израиле у меня появилась подработка в семье, которая была в стране уже года три. Я была бэби-ситером и иногда сидела с их довольно взрослой девочкой. Девочка, кстати, когда выросла, стала нашим послом в России. И я пела романсы ее отца, Юрия Эдельштейна, которого уже нет с нами. 
Юрий Эдельштейн был очень талантливый инженер-кораблестроитель. По-моему, был даже лауреатом какой-то технической премии. Эдельштейн был одержим музыкой и, не зная нот, сочинял романсы. И я тоже не знала нот и со слуха учила все, что он мне напевал. Кстати, я до сих пор все учу со слуха. И со слуха, с голоса, спою вам все, что угодно…
Так вот. Пришла ко мне наша соцработница, Шушана Фишер, и говорит: «Рядом есть клуб пенсионеров. Ты все время бренчишь на гитаре. Иди туда, спой что-нибудь. Сто лир дадут!» А у меня на иврите в репертуаре было всего две песни. Одну я выучила еще в Ленинграде. Это «Гэвэйну шалом алейхем». Второй была «Гинэ ма тов уманаим» («Как хорошо братьям быть вместе»). Музыке я не училась. У меня брат учился, и я видела, как моя мама часами стояла с указкой возле него. В восемь лет я сломала руку – и все, привет. Как говорится, Бог уберег. И вот в этот клуб я не шла, а бежала. Это ж сто лир! Мама дорогая! Бегу и думаю, что я из песни «Шалом алейхем» знаю только два куплета. Несолидно. И тут же придумала третий – «Шана хазот би Ерушалаим», то есть в этом году в Иерусалиме. А в третьем куплете я просто повторила первый. Так получилась достойная по продолжительности песня. Кстати, потом ее в моем исполнении использовали в качестве сингла— заставки израильского радио на Россию, потому что в ней слышался и акцент русский, и внутренняя цыганщина, которая у меня есть и от которой я избавляться не собираюсь.
Потом Шушана мне ещё один концерт устроила. Это была изумительная женщина. Она приходила в общежитие, где мы жили, и каждому говорила: «Ты такой талантливый, такой красивый! Ты всего добьёшься в этой стране, ты даже не представляешь, чего ты добьешься!» Она дожила почти до ста лет. Я любила ее, чего там – я ее обожала! Сколько народу пришло на ее похороны, мама дорогая! Толпы, просто толпы! Когда ей было 99, я поехала специально в Хайфу попеть ей. Я тогда уже была известная певица. Вот она-то мне и вбила в башку, что таких как я просто нет, и таких успехов, которых я добьюсь, просто вообще не бывает. А Вы говорите— Б-г любит. Это правильный подход к делу. И когда я стала работать с новыми репатриантами, я тоже говорила им: «Вы такой способный, Вы явно можете и то, и это. Идите учиться на электрика, бухгалтера и у вас получится!»

- Уроки Шушаны Фишер помогли Вам впоследствии в вашей общественной деятельности?
- Конечно. Я и сегодня дико сочувствую людям, приехавшим в страну. Это чисто психиатрический слом. Если ты еще совсем молодой, то это не так мучительно. А если тебе надо сжигать мосты вокруг себя? Мы-то ехали навсегда, думая, что никого из родных не увидим больше. Сегодняшним намного легче – остаётся какой-то тыл, друзья, родные, возможность подработать на прежнем месте. У меня огромное сочувствие к этим людям. И дело не в оптимизме и вере в себя. Знаете, Черчилль всегда говорил: «Не нужно желать здоровья и счастья. Нужно желать удачи. 
На «Титанике» все были богатые и здоровые, а выплыли не все». Так и мы – выплыли не все. Кстати, интересно, что среди репатриантов в 70-е было очень много идейных людей: мы приехали строить страну, и у нас не было амбиций. У меня тоже не было амбиций. Я не собиралась становиться знаменитой певицей.
...

Полный текст материала - в PDF

Элла МИТИНА