Ирина Ясина: «Сегодня чувствуешь себя современником Пушкина»

– Ира, когда я готовилась к интервью, заранее расстраивалась, ибо с тобой очень хотелось вести неторопливую беседу у камина, в котором, помню, так уютно потрескивают дрова, и за окнами приветливо покачиваются ветки огромных дачных великанов, а тут надо как-то уместиться в определенный формат. Потому решила без предисловий начать с главного вопроса, который до этого никому не осмеливалась задавать прямо сходу: в чем смысл жизни?
– В самопознании, самосовершенствовании…. Мы в молодости ничего о себе не знаем. Ну а потом бывает, как обычно в жизни: новые повороты, другие траектории, и ты вдруг оказываешься в обстоятельствах, которые требуют от тебя не сломаться, не обвинить других, не предать и тому подобное. Но главное, человек с возрастом должен становиться добрее, щедрее, спокойнее, терпимее. Короче, ближе к смерти ты должен быть лучше, чем в начале пути…. Если в течение жизни так будет вести себя каждый, зла в мире станет меньше.
Это то, что я для себя давно продумала, придумала, чтобы не обозлиться, не обзавидоваться.

– Только с тобой можно говорить об этом. Твои книги я бы прописывала отчаявшимся, недовольным собой и другими - в качестве лекарства от зависти, недовольства, озлобленности, хандры или, наоборот, суеты…
– Спасибо за такую оценку. У меня просто появилось много времени, чтобы постичь главное. Вопрос о смысле жизни  ты явно задавала с опаской.

– Конечно, боялась, ты отмахнешься.
– Ну почему же, как раз этот вопрос у меня обдуман, передуман, облизан со всех сторон.

– В твоей жизни заключены две судьбы. В первой – любовь, карьера, множество контактов, стремительное течение лет. Первая жизнь была похожа на быструю горную реку, несущуюся с огромной скоростью с брызгами и шумом.
– И бездумно.

– Вторая судьба, словно море – большое, глубокое, сильное.
– Ну… сила появилась не сразу. Сначала было очень-очень тяжело. Важно понять, что это тебе для чего-то дано. Не за что-то, а для чего-то… По своему опыту и наблюдая за опытом других людей, я поняла, что человеку нужно полтора – два года, чтобы приспособиться к любому жизненному выверту. Будь то болезнь, как в моем случае, будь то смерть любимого человека или родителей – выбивает надолго. И еще, эмиграция: полтора – два года вынь да положь, чтобы приспособиться к любому масштабному стрессу, даже если будешь делать вид, как тебе легко это дается.

– Как насморк: лечи не лечи, а неделю придется пережить.
– Когда ты научаешься себя анализировать, быть себе хозяином, а не рабом своих эмоций и желаний, тогда можно успокоиться. То есть работа все равно продолжается, потому что жизнь не устает подкидывать замысловатые коленца. Вот на примере нашей страны все это хорошо понимают. Прекрасная цитата: «За десять лет в России меняется все, а за двести ничего…». Сегодня чувствуешь себя согражданином, современником Пушкина. 

– Чем старше становишься, тем ближе и понятней прошлый век.
– Да. Проблемы, самое главное, те же: кого-то не пускают за границу, а кто-то, наоборот, уезжает в эмиграцию и не может появиться дома. 

– Что с нами не так? Какая проклятая цикличность.
– Мне кажется, что в характере русского человека искать того, на кого можно все свалить. Всегда кто-то виноват, а не я. Мы как будто подростки, ищем виноватого, но не признаем собственной ответственности.

– Так хорошо и ясно ты пишешь об этом в своих книгах. «За что?» – такой наивный, почти детский вопрос, задавая который признаешься в собственной беспомощности. «Для чего?» – вопрос взрослый и мудрый. Но есть вопросы неразрешенные, например, убийство ребенка, Холокост – тут ни за что, ни для чего не работает. Я много лет мучаюсь, не могу даже сформулировать вопрос.
– Да, с этим я тоже согласна – мировое зло никто не отменял. 

– Холокост, геноцид, массовые убийства.
– Мне приятельница-филолог рассказывала об одном из мифов начала Троянской войны, что, мол, к олимпийским богам пришла богиня Земли Гея и сказала: «Больше не могу, помогайте, на земле так много людей, и так много глупостей они делают, что прямо с души воротит, сделайте с ними что-нибудь…». Ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию никто пока не может. Что-то такое космическое возникает, что абсолютно меняет повестку дня.

– Были ли в твоей жизни случаи антисемитизма?
– Моя мама была русской, а папа – еврей, так что я сталкивалась и с антисемитизмом, и с еврейским шовинизмом. Огребала в юности со всех сторон. Мама моего любимого человека сказала мне, что я – гойка, и поэтому я не гожусь для ее любимого сына. Хотя моя мама была русской, папа мой, когда я собралась поступать в университет, предупредил: «Ты имей в виду, что могут быть проблемы с еврейством». У меня был шок. А еще я испытала шок от одного моего однокурсника, который на встрече курса в 1996 году (десятилетие выпуска) сказал, что сил нет видеть мою еврейскую рожу и еврейскую рожу моего папы в телевизоре.
Видимо, пьяненький был, зато откровенно, баркашовский мальчик.

– Но это тебе прилетело уже в сознательном возрасте, а в детстве?
– Детство у меня было интересное. Сказать, что мной не занимались родители, значит, ничего не сказать. Жили мы в «замечательном» районе Перово.

– Восточные московские окраины – хорошая закалка и большой жизненный опыт, я росла в подобном районе – Дегунино.
– Да, как говорил Аркадий Райкин: «Пить, курить, говорить я начал одновременно…». Я могу долго петь матерные частушки. По дороге от школы до дома располагались два винных магазина, притом что идти всего минут восемь. Отцы одноклассников либо пили, либо сидели, либо (в редких случаях, как у меня и еще у двух-трех ребят) работали с утра до ночи, поэтому мы были предоставлены сами себе.

– Мне в Дегунино несколько раз прилетало, кажется, в школе я одна такая была.
– Нас, с еврейскими корнями, в классе было трое, мы всё про себя знали, но помалкивали. Мы жили с мамой, папой и маминой мамой. И меня страшно возмущало, когда бабушка, очень любившая папу (зять – еврей, конечно, невероятная случайность), утверждала: «Наш Женя – не еврей, евреев таких хороших не бывает!». Он не пил, не бил, деньги нес в дом. Насчет остальных евреев переубедить ее было невозможно.

– Когда же вы уехали из Перова?
– В начале 1990-х – нас уже было много в той крошечной трехкомнатной квартире с пятиметровой кухней на четвертом этаже пятиэтажки потому, что я уже вышла замуж и родила дочь.

– Кто в детстве оказал на тебя наибольшее влияние?
– У меня была прекрасная учительница по литературе Майя Федоровна Джавадова с ее блистательным русским языком. Я благодарна ей по сей день. И, конечно, книгам. Но мои университеты я все равно проходила в школьном дворе с гитарой, портвейном, куревом и т. п.

– Какие книги, прочитанные и перечитанные в детстве, сформировали твое мировоззрение?
– Могу ответить четко: «Три мушкетера», «Одиссея капитана Блада», «Война и мир», «Понедельник начинается в субботу».

– А вообще, без каких книг нельзя вырасти приличным человеком?
– У каждого поколения – свои книги, тут нельзя дать однозначный ответ. Вот, например, «Три мушкетера» не произвели на мою дочь Варю особого впечатления, зато от «Гарри Поттера» ее невозможно было оторвать.

– А твои книги «Человек с человеческими возможностями» и «История болезни»… Можно ли сравнить рождение книги с рождением ребенка?
– Нет, книга проще и… не столь необходима.

– Насчет необходимости не соглашусь. Для многих людей, попавших в беду, твои книги – важнейшая поддержка. Твои родители опасались, что, не найдя приличную работу, ты станешь простым учителем. Все же учителем ты стала: учить можно лишь на собственном примере.
– Может быть, а еще у меня был прекрасный период в жизни, когда я вела Клуб региональной журналистики, была не учителем, но наставником. Какие чудесные умные люди к нам приходили…

– И время было чудесное, полное надежд. Не будем о грустном. Расскажи, пожалуйста, о своих первых увлечениях искусством.
– Началось не с искусства, а с картинок. У нас с отцом была огромная коллекция открыток и вырезок из разных журналов на тему истории, географии и архитектуры. Мы выписывали журнал «Вокруг света» плюс издания на польском и чешском языках, на которых читала моя мама. Картинки с видом Собора Парижской Богоматери мне тогда сильно в душу запали. Поэтому, когда я в первый раз попала в Париж и очутилась на Rue de Vaugirard (улица Вожирар, на которой Александр Дюма поселил Арамиса), то поняла, что я «запросто» могу быть экскурсоводом по Парижу «Трех мушкетеров». 

– История, архитектура и география сплелись с литературой.
– Да, а потом возник театр. Все приличные дети должны были смотреть «Синюю птицу», это я, конечно, помню. Но самое убойное впечатление было от спектакля «Три мушкетера» в ТЮЗе с Олегом Вавиловым в роли Д'Артаньяна. Мне было 12 лет, а на этот спектакль детей до 16 лет не допускали, но мама меня одела по-взрослому, девица я была рослая, так что прокатило. Потом я его смотрела раза четыре. С этого началась моя большая любовь к театру: театр Маяковского, «Современник», МХАТ, Ленком. Из недавнего – мне очень понравился спектакль «Эйнштейн и Маргарита» с Ксенией Раппопорт и Алексеем Серебряковым.

– Расскажи, как ты познакомилась с Маргаритой Александровной Эскиной, директором Центрального Дома Актера.
– Я была на блистательном театральном капустнике в Театре-Кабаре «Летучая мышь» Григория Гурвича (вот, чуть не забыла мой самый любимый театр!). Конечно, там присутствовала Маргарита Александровна, которая обожала Гурвича. Мы все его очень любили. Я уверенно могу Гурвича назвать лучшим театральным режиссером из всех, кого знала. Он не только мюзикл или комедию мог поставить, но и серьезные вещи делал. Моя дочь Варя, кстати, когда мне не с кем было ее оставить, много вечеров провела за кулисами «Летучей мыши», благодаря моей дружбе с театром.

– Странно, что она не стала после этого актрисой.
– У нее были другие интересы, но любовь к «Мыши» и мюзиклам с ней остались на всю жизнь. Так вот, о знакомстве с Маргаритой Александровной. Гриша Гурвич, когда уже тяжело болел, оставил меня ей в наследство, чтобы она меня за «свою» держала. У нас с ней было много всего радостного. Я работала в «Открытой России» в 2000-м, и у нас был замечательный проект «Помощь старым актерам». Это было очень трогательно и нужно всем.

– Ира, какой ты зритель? Тебя легче рассмешить или заставить плакать?
– Рассмешить, конечно, хотя я – чувствительный человек и плачу легко, но не люблю пошлость и сентиментальный пафос, в который так легко свалиться. К огромному собственному удивлению, недавно я заплакала в финале балета «Ромео и Джульетта» в Мариинке. Хотя знаю его наизусть, но исполнение молодых артистов было так вдохновенно… пробило.

– Я знаю, что ты сейчас заучиваешь километры стихов, читаешь их не хуже актеров.
– Я выбираю и заучиваю стихи, которые мне нравятся. Я очень подружилась с Сергеем Юрьевичем Юрским в конце его жизни. Мы с ним ходили на митинги. Он в Москве жил на одной улице со мной. Я всегда восторженно спрашивала у него, как ему удается наизусть читать огромные куски прозы, он отвечал: «Ира, память это – мышца. Качайтесь». И я решила свою память тренировать. Начала я с Бориса Пастернака – его стихи ложатся пластами как шоколадное масло на хлеб, и учатся великолепно. Потом перешла к Иосифу Бродскому, выучила огромную саркастическую поэму Бродского «Представление», причем я не знала, что она длинная, а все началось с того, что один мой приятель процитировал: «Эта местность мне знакома, как окраина Китая», – и я, как любитель географии решила немедленно этот стих выучить. Очень много выучила из Марины Цветаевой, Георгия Иванова. 

 – Вспомнив Юрского, назови, пожалуйста, и других прекрасных друзей. У вас в гостях, начиная с девяностых годов, перебывали, кажется, все лучшие люди страны. Знакомством с какими людьми гордится этот дом?
– Владимир Николаевич Войнович, Михаил Михайлович Жванецкий, Василий Павлович Аксенов… Чудесный Владимир Николаевич Войнович – моя любовь, умнейший, с огромным чувством юмора. Михал Михалыч Жванецкий – они одногодки с папой, и оба из Одессы. Познакомились они гораздо позднее, уже в Москве, но выяснили, что у их школ была общая волейбольная площадка, так что наверняка играли вместе. Кстати, из тех, кто повлиял на меня уже в зрелом возрасте: Екатерина Гениева и Людмила Улицкая. Они тоже бывали у нас в доме.

– Одной из любимых сказок у меня в детстве была «Цветик-семицветик», а если бы тебе в руки сегодня попал волшебный цветок, что бы ты загадала?
– Мне даже не нужно семь лепестков, я бы просто попросила Всевышнего нашего срочно бросить все дела и помочь - не надо нам доверять. Мы не справились…
Беседовала Лариса КАНЕВСКАЯ