Мы не сдвинемся с места – и продолжим борьбу

В январе нынешнего года в Берлине состоялась третья международная встреча уполномоченных по борьбе с антисемитизмом. Делегацию США возглавила Дебора Липстадт, историк, автор работ, посвященных Холокосту, а теперь и специальный уполномоченный США по мониторингу и борьбе с антисемитизмом. В этой поездке к Липстадт присоединился Дуглас Эмхофф, второй джентльмен - муж вице-президента США, он встретился с международными лидерами, занятыми борьбой с антисемитизмом, и побывал  в польском местечке, где родились его предки.
Поездка Липстадт в Краков и Берлин по поручению администрации Байдена – Харрис была запланирована давно. Она включала посещение мемориала и музея Аушвиц-Биркенау, приуроченное к 78-й годовщине освобождения лагеря смерти «Освенцим» советскими войсками, и участие в берлинской встрече специальных уполномоченных и координаторов стран Евросоюза, которым поручено вести борьбу с ненавистью к евреям. 
По возвращении в США Дебора Липстадт ответила на вопросы Еврейского телеграфного агентства (Jewish Telegraphic Agency). Это интервью мы приводим в сокращении.

JTA: Что Вы считаете самым важным в борьбе с антисемитизмом и ненавистью сегодня?
ДЛ: Некоторые люди нынешнюю ситуацию отождествляют с 1930-ми. Но тогда был государственный антисемитизм, он спонсировался правительствами – Германии и других стран, вплоть до США. Хотя правительство США буквально не инициировало антисемитизм, но оно с ним точно не боролось.
Одна из встреч этой поездки проходила в «Топографии террора» (берлинском музее и архиве по истории Гестапо), и прямо там государственные чиновники обсуждали «как следует бороться с антисемитизмом». Поймите, все сидевшие вокруг того стола получают зарплату от своих государств, они правительственные чиновники, назначенные официально. И это большущая разница с 1930-ми. Колоссальная разница. Гигантская перемена.
Более того, с нами сидел второй джентльмен нашей страны, который с легкостью мог бы сказать: «Мы пришли в администрацию и прикрепили мезузу на нашей резиденции. Мы устраивали празднование Хануки, Рош-а-Шана, у нас был седер… - и этим он мог бы благополучно ограничиться. Однако ясно, что ему не чужда борьба с антисемитизмом. Эмхофф не раз повторял, что не искал этой проблемы - эта проблема сама его нашла».
И на ту же тему: «Мы едем в Аушвиц, поскольку борьба против антисемитизма не завершилась освобождением лагеря», - как-то сказал Эмхофф. 
В первый же день нашего знакомства (а это случилось еще до того, как я приступила к своим обязанностям в президентской администрации) он сказал мне, что хочет со мной поговорить, а после разговора изъявил желание со мной работать. А в октябре мы праздновали суккот в Blair House (гостевом доме правительства), где госдеп установил сукку, пригласили послов и заместителей глав дипломатических миссий с Ближнего Востока и из мусульманских стран. 
И вот сидят за одним столом послы Израиля, Турции, Пакистана, заместители глав дипмиссий Катара и Саудовской Аравии. А мы с Эмхоффом стоим на кухне и ждем, когда нас введут к дипломатам. И он спрашивает: «Дебора, куда ты направляешься, куда едешь?» И я отвечаю: «В конце января - в Аушвиц-Биркенау». И он не задумываясь: «Я с тобой». Вот как сложилась эта поездка. 

JTA: Вы же были в Освенциме много раз…
ДЛ: Десятки раз, я со счета сбилась. Но знаете, я была там много раз и очень стараюсь, чтобы эти поездки не превратились в рутину. Хотя это и несложно: всего-то и требуется - напоминать себе, что там случилось. Так что неважно, первый раз ты туда приехал или двадцатый. Если ты осознаешь, что там случилось, это тебя не покинет.
… Когда я еду в Освенцим, в особенности, когда я ездила туда в период моего судебного процесса (британский писатель Дэвид Ирвинг подал судебный иск против Деборы Липстадт за то, что та назвала Ирвинга отрицателем Холокоста), я должна была смотреть на все с точки зрения судебной экспертизы: как доказать то, как продемонстрировать это. И это до сих пор во мне. Но в эту, последнюю, поездку, я ни на секунду не забывала, что для Эмхоффа это первый опыт, помнила, каким сильным эмоциональным переживанием он может стать… То, что меня всегда поражает в Освенциме, то, что там постоянно звучит в твоих ушах – это оглушительная тишина. Отсутствие. Маленького ребенка, который мог бы носить ботиночки, выставленные в витрине. Людей, носивших те очки. Мужчин, которые брились всеми этими бритвами.
Эта тишина неизменно звучит там. И она сразу ударяет в меня. А потом я превращаюсь в историка. Анализирую. Но первое впечатление всегда очень сильное, а еще что впечатляет, хотя, кажется, и противоречит здравому смыслу – это предварительная поездка по Польше, которая переполняет эмоциями. И особенно эмоционально это было для Эмхоффа, который поехал в город своих предков и собрал там много сведений о них. И оттуда мы отправились в Германию. Казалось бы, правильнее начинать с Германии, и только потом ехать в Польшу. Но эмоциональная часть поездки по Польше послужила фоном для наших деловых встреч в Германии.
Эмхофф в какой-то момент даже милостиво представил меня как своего наставника. Впрочем, если я наставник, он – студент-отличник. И он действительно не только демонстрирует свою страстную заинтересованность в проблеме, но и стремление узнать больше о ней. Он успешный адвокат, опытный юрист, и он знает, что одного чувства недостаточно, нужна информация, и он собирал ее везде, где ни оказывался.

JTA: Вы действительно думаете, что антисемитизм сейчас на подъеме или просто его проявление считается теперь в обществе более приемлемым?
Д.Л.: И то, и другое. Антисемитизм явно становится приемлемее, «нормальнее». И в газетных статьях, и на демонстрациях – антисемитские темы поднимаются чаще, превращаются в пищу для комедиантов. Но я не могу знать, думали ли так эти люди раньше и молчали - или вдруг изменили свое отношение. Ясно, что многие, кто в других обстоятельствах мог бы вести себя более сдержанно, теперь довольно свободно позволяет себе антисемитские выпады.

JTA: Но если антисемитизм возвращается, что дает Вам надежду?
Д.Л.: Надежду и сил мне придает знание того, за что я борюсь, я не просто борюсь против чего-то. Во мне очень сильно чувство еврейского самосознания, я хорошо знаю, кто я в еврейском отношении. Мне повезло, я получила прекрасное образование.
В начале года, думаю, это было в сентябре, президент устроил телеконференцию - этот обычай он установил во времена своего вице-президентства: перед Рош а-Шана или между Рош а-Шана и Йом-Кипуром устраивать телеконференции – на этот раз он пригласил к разговору 1200 раввинов. А после выступления Байдена я отвечала на вопросы. Меня, в частности, спросили, что приносит мне радость, что дает силы? И я сказала раввинам, что никогда не хотела быть «евреем из-за антисемитизма», евреем по принуждению тех, кто не любит меня, ненавидит и хочет причинить мне вред. Хотя, правда, есть такие, которые желают мне зла. 
30 января нынешнего года на встречах в Берлине я была именно там, где 90 лет назад к власти пришел Гитлер, в этот день он был провозглашен канцлером. И недалеко от места, где мы стояли сейчас, 90 лет назад проходили факельные шествия, и демонстранты среди прочего скандировали «Смерть евреям!».
Но мы вернулись туда. И это хорошая новость: мы вернулись, чтобы открыто бороться с антисемитизмом, мы – правительственные чиновники, которым поручено бороться с этим злом - вернулись, и супруг вице-президента США вызвался нам в этом помогать. Потрясающе! Невероятно! И тем не менее… мы все еще должны бороться с этим злом.
 
JTA: Что Вам больше всего запомнилось из этой последней поездки?
Д.Л.: В субботу ночью (в Польше) одна из членов делегации Белого дома, которая проводила с нами моцей-Шаббат, взяла такси для поездки в крошечную деревню, штетл, откуда происходит ее семья. Она хотела поехать на кладбище, поискать там знакомые имена. Шансы найти имена при дневном свете и теплой погоде были невелики. А тут, на холоде, при снегопаде, на мерзлой земле и в кромешной темноте… С нами был генеалог, однако кладбище оказалось закрыто на замок. И нам ничего не оставалось как лезть через забор. «Б-же, - подумала я. – Дело кончится международным скандалом!» Но наш водитель добыл ключи от кладбища у людей, живущих напротив. А на мой вопрос, как он узнал, где ключи, ответил: «У людей напротив кладбища всегда есть ключи».
Так что нам не пришлось вламываться незаконно. Она хотела прочитать молитву и могла прекрасно сделать это сама, но очень разволновалась и попросила прочитать за нее «Эль Мале Рахамим» (молитву о душе умершего человека). В паузе она перечислила еще имена людей, многие из которых были похоронены на этом кладбище, но самих мест захоронения мы найти не смогли. Поэтому произнесли «ше-никберу» (те, кто похоронен здесь), и человек, державший фонарь, чтобы можно было прочесть мелкий шрифт, он был израильтянин, выкрикнул «по» (здесь). Здесь, здесь, здесь! Звенела пронзительная мольба «Эль Мале Рахамим» по людям, которых застигла эта страшная трагедия - здесь. Прямо на этом месте.
А потом 30 января после заседания официальных уполномоченных мы все пошли к мемориалу Холокоста. Феликс Кляйн, специальный комиссар Германии по антисемитизму и еврейской жизни, принес с собой камушки, и снова прочли «Эль Мале Рахамим».
Очень надеюсь, что эта поездка не только была полна смыслами и символами, но и принесет желаемые результаты. 
Тоби АКСЕЛЬРОД, JTA