Шлимазл со старухой

Это яркое и красноречивое свидетельство Пражской весны, манифест свободы, картина, ставшая гордостью чехословацкого кинематографа и едва ли не самым признанным в мире творением киностудии «Баррандов», собрала немыслимый урожай наград. Начиная с «Золотого глобуса» и «Оскара» за лучший фильм на иностранном языке (полученных, соответственно, в 1965-м и 1966-м) и заканчивая специальной премией паре главных актеров в Каннах. Помимо этого, была еще номинация на следующем «Оскаре» за лучшую роль второго плана, догнавшая картину два года спустя — такого, кажется, никогда больше в истории Американской киноакадемии не случалось. Номинировалась актриса Ида Каминская. Непонятно, каким образом ее роль отошла вдруг на второй план, но возможно, жюри просто хотело отметить легендарную звезду еврейских театров, напомнить миру о ее существовании.

Партнеры по несчастью
В действительности, в фильме две равнозначные главные роли — слегка выжившая из ума старуха Лаутманнова, которую и сыграла Каминская, и незадачливый столяр Тоно Бртко (Йозеф Кронер, ставший со временем самым известным актером Словакии).  Будь Тоно евреем, его обозвали бы шлимазлом. В какой-то момент и старая пани Розалия так к нему обращается, хотя Тоно — уменьшительное от Антон — словак. Не слишком удачливый и совсем не предприимчивый, всю жизнь, до последнего, плывущий по течению. Но оказавшийся слишком честным парнем, чтобы выжить в 1942-м в том безумии, в котором он не смог, не захотел участвовать.
Действие происходит в Словакии, которая накануне Второй мировой войны впервые стала отдельной страной. Не самостоятельной, но формально отдельной: если оккупация Чехии началась в 1938-м с аннексии Германией Судетов, то другая половина Чехословакии тогда же, после Мюнхенского соглашения, превратилась в Первую Словацкую республику — марионеточное, подчиненное Третьему Рейху фашистское государство, управлявшееся националистической Глинковой словацкой народной партией под предводительством католического священника Йозефа Тисо.
Об этой необходимой для понимания фильма исторической детали многие в мире, как ни странно, не знают. А в Словакии об этом предпочитают не вспоминать. По крайней мере, публично. Обычное дело — обязанность каяться все дружно делегировали Германии, и никакая другая европейская страна, воевавшая на стороне Гитлера, — а было таких чуть ли не пол-Европы — не готова по своей инициативе расписывать позорные страницы своего прошлого. Однако выкинуть их из истории тоже не выходит, тем более сегодня, когда те же страны перед лицом новой агрессии пытаются выглядеть вечными поборниками мира и демократии. По достоинству оценивая их нынешний выбор, признаем все же, что на стороне добра они выступали не всегда.
Итак, Словакия, маленький городок — или, скорее, местечко, 1942 год. В стране полным ходом идет ариизация — тотальная экспроприация еврейской недвижимости и еврейского бизнеса, подобная той, что происходила в Германии или в Австрии после Аншлюса. Нашего героя происходящее до поры до времени как будто не касается — все силы уходят на то, чтобы отражать атаки сварливой жены, пеняющей мужу, что тот не зарабатывает. «Я бы родную бабушку вытащил из могилы, лишь бы узнать, где взять деньги», — признается Тоно соседу, однако на службу к нацистам не идет. 
— Руку бы при встрече вытянул, как они, — пилит жена.
— Что я, попугай, — отбивается Тоно, проявляя завидную брезгливость.
И тут жизнь как будто кидает спасательный круг — в лице прохвоста-свояка, пошедшего на службу к фашистам и сделавшего карьеру. Он руководит в городке ариизацией и предлагает поучаствовать в процессе Тоно. Тот поначалу отказывается — занятие сомнительное, к тому же Тоно помнит, как нагло надул его свояк при дележе наследства. Но жена злится, и когда свояк кидает ему, как кость собаке, контракт на ариизацию галантерейного магазина старухи Лаутманновой — буквально кидает ему бумажку через стол, Тоно нерешительно отправляется смотреть новую собственность.
А старушка давно не в себе. Потеряв в Первую мировую обоих сыновей, став вдовой, она не замечает, что страна изменила название — и изменилась сама, что идет война, и евреи ходят с желтыми звездами. Не понимает, что галантерея ее — нитки, пуговицы, кружева — не то что не приносит дохода, но давно убыточна. И к чему ей тряпочная звезда, когда вместо нее можно приколоть жабо. Если бы не еврейская община, которая поддерживает старую женщину и дает возможность обитать в ее параллельном мире, той давно уже нечего было бы есть. Тоно пани Розалия принимает за бедного дальнего родственника, который помогает ей в магазине, и которым можно помыкать, но иной раз и приласкать его. А тот не спорит.
Оценив безвредность и беззлобность Тоно, местные евреи принимают решение платить ему, чтобы было чем отчитаться перед женой. В противном случае вместо Тоно могут ведь назначить настоящего ариизатора — тогда участь галантерейщицы будет решена. С этого момента мы становимся свидетелями невероятных отношений этой парочки, к финалу почти родственных, и зритель едва ли удивится, что в конце концов они по большому счету разделят общую судьбу. 

Зеркало для убийц
Магазин и сама главная площадь — место действия. Русский перевод названия Obchod na korze – «Магазин на площади» точнее американского «Shop on main street». В Америке, правда, фильм показали на полгода раньше, чем в СССР — видимо, не могли не купить ленту, снятую в одной из стран народной демократии. Но если в Штатах она имела полноценный прокат, то в СССР проката не было — в лучшем случае, речь могла идти о закрытом показе в Доме кино. Даже несмотря на то, что предыдущая картина Яна Кадара и Эльмара Клоса получила награду на III Московском кинофестивале. Темы Холокоста, как известно, для СССР не существовало, как и слова «еврей» в советском публичном пространстве. Поэтому первый показ для российской аудитории на канале «Культура», в 2006 году, можно считать премьерным. Едва ли много оставалось к тому времени зрителей, понимавших, что такое местечко в Восточной Европе, и что такое этот исчезнувший идишский мир.
В местечке, тем не менее, живут не только евреи. На площади — ратуша и церковь, тут все встречаются, желая друг другу процветания, раскланиваются доктор с булочником и нотариус с бакалейщиком — приподнимают шляпы, справляясь о здоровье супруг. Так было и прежде, но теперь посреди площади возводят гигантскую башню — символ новой власти. А рядом аист гнездится на крыше — с этого начинается фильм, и титры, идущие на этом благостном фоне, сообщают, что «после захвата бывшей Чехословакии и провозглашения так называемого Словацкого государства правительство Тисо добровольно приняло Нюрнбергские законы о расовой дискриминации».
Парламент Словацкой республики почти единогласно — все «за», единственный голос «против» принадлежал венгерскому депутату Яношу Эстерхази — принял решение о депортации евреев в концлагеря. И не просто принял, но единственный из законодательных органов стран Гитлеровской коалиции предложил оплатить депортацию из своего кармана. То есть, заплатить за то, чтобы их избавили от евреев. По инициативе Тисо части Словацкой армии участвовали в военных операциях, и две словацкие дивизии отправились на Восточный фронт. Бывший падре призывал молиться за уничтожение коммунистов, евреев и цыган — и многого добился.
Мы видим, как это происходило. Обошлись собственными доморощенными фашистами, без немецких. За два часа с лишним на экране не мелькает ни одного эсесовца, вместо них — люди в форме с двойным крестом (две горизонтальные линии пересекают одну вертикаль), здешним вариантом нацистской свастики. 
Напомню на всякий случай, что добровольным был и уже упомянутый австрийский Аншлюс — и кстати, о той ариизации тоже сняли фильм. Речь о «Женщине в золотом» Саймона Кёртиса, посвященной истории возвращения настоящей владелице знаменитого портрета Адели Блох-Бауэр работы Густава Климта. Но сняли американцы, и картина — не бог весть какого качества, хоть и с Хелен Миррен в главной роли. И сделали картину лишь в 2015 году, когда замалчивание истории с ариизацией стало верхом неприличия. Тогда как «Магазин на площади» вышел на экраны на полвека раньше, когда даже в американском кино только-только, робко и неуверенно, начинали открывать тему Холокоста. Это был абсолютный подвиг создателей «Магазина на площади» — поставить перед соотечественниками зеркало, в которое мало кто готов смотреться. И главное: они сняли шедевр.
 

Звезда и ее команда
Об авторах можно рассказывать долго — их истории того стоят. Все началось с Ладислава Гросмана (словацкого еврея, родом из городка Гуммене, 1921 года рождения), опубликовавшего в 1962-м рассказ «Ловушка» — на чешском языке, которым он овладел уже после войны, окончив Карлов университет и работая словацким корреспондентом в Праге. Рассказ был переработан в «Магазин на площади», представлявший собой расширенную версию «Ловушки», но сценарий на тот же сюжет был написан уже на словацком языке, который и звучит в фильме, вместе с идишем.
Евреем, только венгерским был и режиссер Ян Кадар — родился в Будапеште, но после распада Австро-Венгрии семья оказалась на территории Чехословакии. Как и Гросману, Кадару повезло: депортированные в трудовые лагеря, но не в лагеря смерти, они дожили до победы. В их судьбах вообще много общего: семьи того и другого погибли, только у Гросмана под бомбами, а у Кадара в Освенциме. После 1968-го, уже известные кинематографисты, оба уехали: Гросман в Израиль, а Кадар жил и снимал в США, хотя снятый в Чехословакии «Магазин на площади» так и остался вершиной их карьер.
Не евреем был Эльмар Клос, который был старше своих соавторов, и пока Кадар оставался в Чехословакии, все картины они делали вместе. Но после вторжения советских войск он остался дома — Клос был немолод. И без постоянного партнера он снял в Праге еще один фильм. 
А в этом фильме прекрасно все, от операторской работы Владимира Новотного до саундтрека Зденека Лиски, написанного тем изысканным минималистским языком композиторов-шестидесятников, которым отличался в те годы, например, Альфред Шнитке, написавший тогда же музыку к «Комиссару» и «Стеклянной гармонике». То была эпоха Новой волны, и все они были ее героями. 
Актер-самоучка Йозеф Кронер дебютировал в кино в 1949-м, в фильме Кадара и Клоса «Катка», снимался много и прекрасно — в Словакии есть актерская премия, носящая его имя. С Идой Каминской они выступают на равных, что и отметило Каннское жюри. Но она — личность действительно легендарная. И она сама, и ее мать — Эстер-Рохл Каминская, которую одесситы со свойственным им пафосом называли еврейской Элеонорой Дузе.
Дочь прославленной актрисы и актера и режиссера Аврома-Ицхака Каше, игравшего и ставившего на идише, Ида, которая родилась в 1899 году в Одессе, родиной своей называла Польшу. Впервые она появилась на сцене в четыре года — в роли Сережи, сына Анны Карениной. А в 13 лет снялась в первом фильме — польском, вместе с мамой и сестрой. В 16 выступала в еврейской оперетте, в 34 создала в Польше свой еврейский театр, гастролировавший в главных европейских столицах.
Судьба берегла ее. В 1939 году вместе с дочерью Рут — будущей женой знаменитого советского джазмена Эдди Рознера, с которым они вместе отправятся со временем в ссылку в Казахстан, — Ида успела спастись, перейдя советскую границу и оказавшись во Львове. Стала руководителем местного еврейского театра, с ним и попала во Фрунзе — тоже вовремя. Играла на русском, польском, идише. После войны вернулась в Польшу и даже успела возродить в Варшаве еврейский театр, свозить его на гастроли в Америку и в только что созданный Израиль, где на спектакле «Миреле Эфрос» присутствовала Голда Меир. А в 1968-м, в разгар антисемитской кампании в Польше, отправилась в США.
Почему в Америку — понятно. В Израиле, где в главном филармоническом оркестре брат Иды был концертмейстером первых скрипок, никому не нужны были кино и театр на идише. А в Америке она играла и по-английски. Они с Кадаром сделали там еще один фильм — «Ангел Левин», по рассказу Бернарда Маламуда, с Гарри Белафонте в главной роли. Но настало другое время, это была не их страна. И большого успеха фильм не имел.

Ирина МАК
При оформлении статьи были использованы кадры из фильма «Магазин на площади»