Дарить тепло

- Пледы в этом году нам удалось купить самые современные - очень теплые и совсем легкие, что критично для пожилых людей, - обстоятельно рассказывает Давыдов. – Тогда как при выборе обогревателей мы заботимся прежде всего о безопасности. И отдаем предпочтение масляным приборам. Представление о том, что они более экономичны, несколько устарели: сейчас производят обогреватели с керамическими элементами, значительно экономичнее масляных. Но по безопасности масляные лидируют. Правда, есть в продаже безопасные тепловентиляторы, снабженные датчиками, которые автоматически отключают прибор в случае его падения – но они очень сушат воздух и выжигают кислород. Этого мы не можем сбрасывать со счетов, поскольку многие наши подопечные страдают от затруднений дыхания. Керамические обогреватели, не выжигающие кислород, хороши, но дороги, а ведь мы стремимся имеющимися у нас средствами помочь как можно большему числу пожилых людей.

Все эти детали Давыдов разъяснял заинтересованно, можно даже сказать, увлеченно. А ведь, казалось бы, рутина: совсем не первая зима для организации, далеко не первые обогреватели и пледы распределяются между нуждающимися в них – и естественным было бы монотонное перечисление набивших оскомину сведений. Именно тон разговора возбудил любопытство: кто он, глава еврейской да к тому же благотворительной организации? Как и почему работает здесь молодой, явно грамотный и деятельный мужчина?

- В еврейской общине я оказался в конце 1990-х. Будучи очень неплохим, как говорят, программистом, я решил попробовать себя в Израиле. Пришел на тестирование в Сохнут, прошел его очень успешно и получил приглашение на работу от одной из израильских фирм. Однако воспользоваться этим приглашением по семейным обстоятельствам не смог и приземлился в российском отделении Сохнута – сначала в роли программиста. Постепенно начал участвовать в разных проектах – в ульпане, в детских лагерях, когда стартовал проект «Интеграция» по включению детей с особыми нуждами и их семей в жизнь общины, присоединился и к этому начинанию. Вскоре перешел на работу в Московскую хоральную синагогу руководителем общинных программ - религиозных и светских, работал с раввином Шаевичем, а ровно 10 лет назад меня пригласили в ХАМА.

- Иными словами, Вы окунулись в еврейскую жизнь с головой, хотя до того без нее благополучно обходились?

- Все относительно. Папа-мама, дедушки-бабушки у меня евреи, я очень хорошо знаю историю своей семьи. Знаю, кем были, чем занимались мои прадедушки-прабабушки. Хотя времена были не слишком к еврейским традициям приветливые, бабушка пекла мацу, дедушка рассказывал про праздники.
Но в синагогу я осознанно пошел только став студентом. 
Первый раз меня в синагогу отвела бабушка, в Житомире. 
Все мои дедушки-бабушки из Украины – из Киева и из Житомира. Во время войны дедушки воевали, а родители с бабушками были в эвакуации, в Челябинске. В 1943-м маминого отца отозвали с фронта, и он в Чимкенте создавал первый казахский химико-технологический институт, туда переехала моя бабушка и мама. После войны родители отца жили в Житомире, и я к ним каждое лето ездил на каникулы, а мои родители, решив, что я должен получить приличное образование, в 1970-е перебрались из Чимкента в Подмосковье, позже к ним присоединились и мамины родители.
Так вот, мое первое посещение синагоги было для меня потрясением: ко мне, мальчишке, подходили поздороваться седые бородатые раввины, потому что к ним пришел внук Исидора Захаровича. Это незабываемое впечатление.
Второе мое посещение синагоги, самостоятельное и осознанное, произошло в 1981 году после поступления в МИХМ. У нас на курсе было довольно много евреев, и мы ходили на праздники на «горку», как в Москве называли круто поднимающуюся от Солянки к Маросейке улицу Архипова, ныне Большой Спасоглинищевский переулок. Причем и наши нееврейские друзья с удовольствием к нам присоединялись. Тогда я и представить себе не мог, что через четверть века приду в эту синагогу работать.

- Мне это и сейчас не вполне понятно: почему хороший программист отказывается от востребованной профессии и уходит в еврейскую организацию на административную работу?
- Трудно сказать. Да, на тот момент я был хорошим и успешным программистом. Но у меня были и другие увлечения, я был, как говорят, социально активным. Еще учась, а потом и работая в институте, я занимался нашим студенческим театром, был комсомольским активистом - тяготел к общественной деятельности. Это с одной стороны.
А с другой… У нас в семье, мои бабушки и дедушки всегда старались помогать близким. Мамин отец, весьма успешный человек, никогда не оставлял заботами наших менее обеспеченных родственников. Семья была большая – у бабушки две сестры, 11 братьев и сестер у деда. Часть из них погибла в годы войны. Те, кто выжил стали известными врачами, учеными… Все жили дружно, заботясь друг о друге. Наверное, на мне это сказалось.
И когда я пришел работать в синагогу, в 2005-м, там как раз сложился некий центр помощи, своего рода клуб - на втором этаже, вокруг Ефима Наумовича Улицкого, замечательного знатока еврейской Москвы, историка и коллекционера. Та атмосфера давала понимание, что помощь возможна - и молодым, и пожилым. 
Могу похвастаться: я был одним из инициаторов празднования в синагоге Дня победы. Первый такой праздник – и он получился грандиозным - мы устроили на 60-летие окончания войны.
Примерно тогда пришло осознание того, что и я, и команда, с которой я работаю, неожиданно скоро, не успев того заметить, состаримся, а еще я понял, что многие меня опередили – уже состарились и уже нуждаются в помощи. Совсем не всегда в материальной помощи, чаще – в моральной поддержке.

- Одного понимания мало, по всей видимости Вас эта работала увлекла?
- Наверное, хотя с синагогой я расставался тяжело. Мы много разговаривали с раввином Пинхасом Гольдшмидтом, с раввином Адольфом Шаевичем. Меня отпускали неохотно. В тот момент у меня было ощущение, что там я уперся в потолок – сделал все, что могу, и должен двигаться дальше. У меня было несколько заманчивых предложений из коммерческих структур и из еврейских организаций, но я прислушался к совету раввина Гольдшмидта, который сказал мне, что я не должен уходить из общины, что могу еще принести пользу своим.
С ХАМА я довольно близко познакомился за несколько месяцев до моего ухода из синагоги, в 2012 году. Тогда официальные власти решили наградить памятной медалью евреев, участников ВОВ. На поиски этих людей я и отправился в ХАМА, где  ближе познакомился с руководителями организации - с раввином Довидом Карповым, президентом Гретой Семеновной Елинсон, исполнительным директором Цалелом Ициковичем Штейном (в прошлом году его, к огромному сожалению, не стало). Они и пригласили меня к себе на работу. Синагогальные раввины на такой переход меня благословили.

- Кажется, администратор далек от тех, о ком заботится его организация. Удается ли Вам чувствовать с ними связь?
- Правда, что я пришел в ХАМА на достаточно высокую должность, сопоставимую с моей позицией в синагоге – сразу стал заместителем руководителя организации. Однако с подопечными я общался ежедневно. А в отдельных непростых ситуация мои руководители – Грета Семеновна и Цалел Ицикович – просто обязывали меня вмешаться и поговорить с подопечным…

- Простите, что перебиваю. Меня очень смущает употребление слова «подопечный». Ясно, оно вполне точное: эти люди находятся под вашей опекой. Но мне оно кажется несколько уничижительным. Что Вы об этом думаете?

- Уничижительным я это слово не считаю. Возможно, оно не вполне корректное. Коллеги из аналогичных организаций пользуются словами «подопечный» и «клиент» - ничего более теплого, сразу не вызывающего отторжения мне не приходилось слышать. А из этих двух слов термин «клиент» мне не нравится категорически, я его не воспринимаю, вплоть до того, что при заключении договоров на поставку какого-то оборудования прошу заменить в официальном документе слово «клиент» на «подопечный».
Называть этих людей «стариками» язык не поворачивается: я общаюсь с ними и за их физической немощью вижу ясный ум, свежесть восприятия. На мой взгляд, старость – это, может быть, и состояние тела, но ни в коем случае не состояние сознания. Многие из тех людей, о которых мы заботимся, не выходят из дома, но душой они моложе меня. Яркий пример тому - Юрий Владимирович Белкин. Фотодокументалист, журналист, он дружил с диктором Левитаном, встречался с Гагариным, с Любовью Орловой, с Александровым… И когда он о них вспоминает, создается полное ощущение, что молодой человек рассказывает о своей сегодняшней жизни.
А в 2013 году Claims Conference (Claims Conference on Jewish Material Claims Against Germany) согласилась с доводами российских еврейских активистов и решила выплатить единоразовые ссуды тем евреям, кто в годы войны был эвакуирован или оставался на оккупированной территории. Я занимался этой программой, и мне пришлось общаться с огромным числом людей: мы помогали им, отправляли запросы в разные архивы, в представительства Красного креста… Через нас прошел огромный объем интереснейшей информации, мы прожили сотни жизней с теми, кто долгие годы вслух не вспоминал, что случилось с ним в войну. И вот по прошествии десятилетий им пришлось делиться этими воспоминаниями. Слушая их, я представлял какие неимоверные страдания пришлось пережить этим людям, и понимал, почему они так тяжело и неохотно делились воспоминаниями. 
Тема эта действительно всепроникающая, задевает любого. Еще работая в Сохнуте, я как-то привез старшеклассников в Синагогу на Поклонной горе, и попросил в тамошнем музее показать ребятам документальные кадры Холокоста. И хотя материал был выбран щадящий, для подростков он стал шоком. Шли они в синагогу как на проходное, обязательное мероприятие, но вышли оттуда со слезами на глазах. Похожее воздействие на меня оказывали рассказы бывших узников.
Так что несмотря на должности, которые я здесь занимаю, дня не проходит без общения с людьми, которых мы называем не самым удачным словом «подопечный». 
Я, правда, не знаю, как их лучше назвать. Возможно, «наши старики», или просто «старики» лучше? Если у читателей «Алефа» найдется для них более теплое слово, мы будем благодарны и возьмем его на вооружение.

- А что впереди? Пусть это звучит цинично, но мы же даже нашим самым близким желаем дожить до 120 – и не больше. Ощущение конечности происходящего давит на Вас? Нет опасения, что у ХАМА в какой-то день не останется подопечных?

- С момента рождения все люди движутся в одном направлении. Таково наше предначертание.
Да, конечно, очень тяжело терять людей – не абстрактных подопечных, а тех, кого ты знаешь, кто приходил к тебе, кому ты помог, отдал часть себя, от кого принял тепло, благодарность. Два года назад не стало моего отца, год назад ушел Цалел Ицикович, многому меня научивший… 
Одни уходят, но начинают нуждаться в помощи другие. Да, по критериям Claims Conference и вслед за ней Джойнта, основные фонды ХАМА предназначены для жертв нацизма… Но и тем евреям, которые родились после войны и впрямую от нацизма не пострадали – с годами тоже нужна помощь. И не только старость делает человека немощным, среди моих ровесников есть тяжело больные люди, жертвы аварий, несчастных случаев – одинокие, прикованные к дому или даже к постели. Такие люди, как это ни печально, будут всегда, и мы всегда будем стараться им помогать – искать средства, привлекать новых спонсоров, полагаться на традиционно поддерживающие нас фонды, в первую очередь на Международный фонд христиан и евреев, созданный покойным раввином Йехиелем Экштейном. 
Будем искать помощь для тех, кто в ней нуждается. Именно для них, а не для халявщиков - кто без большой на то нужды пытается хоть что-то для себя урвать. Когда я с такими сталкиваюсь, говорю: «Не дай Б-г Вам попасть в ситуацию, когда без нашей помощи вы действительно не сможете обойтись. Пусть лучше у Вас не будет проблем – и не будет нужды в нашей помощи». Некоторые помощь принимают как должное, но большинство за любую мелочь благодарны – не потому, что без этого пончика к Хануке не обошлись бы – им дороги внимание и забота. 
То же и наши зимние наборы: не исключено, что можно прожить со старым одеялом. Однако, думаю, новое легкое одеяло согреет не только тело, но и душу.
Беседовала Наоми ЗУБКОВА