По палатам водили овчарку

- Раскалывайся, какой он?
- А? – спросила та рассеянно.
- Кто твой новый? Мы его знаем?
- Нет.
- Ну так кто он? Сколько ему лет?
- Ему сорок. И не надо называть его «новым», потому что я еще не решила, хочу ли вступать в отношения! Мы только начали…
Марина нетерпеливо ее перебила.
- Демократ или республиканец? 
- Понятия не имею.
- А нос у него какой? С горбинкой или курносый? Маленький или большой? – спросила Таня. 
Марина хмыкнула.
- Большой нос, говорят, большой - ну, ты понимаешь? – сказала Марина.
- С горбинкой.
- Он русский, американец? 
- Русский.
 - Кем работает?
- Врачом
- Врачом? Каким?
- Офтальмолог он. 
Старшая одобрительно закивала.
- Правильный выбор: мужик должен быть мужик, должен зарабатывать! А то, что за профессия для мужчины – библиотекарь с зарплатой в полторы тысячи? Это при двух-то детях! 
Пренебрежительно произнесенное «библиотекарь» относилось к ее бывшему мужу Осе, с которым они по ее инициативе расстались два месяца назад. Колкость в его адрес заставила ее сдвинуть брови.
- Во-первых, не библиотекарь, а архивист, просто работает в библиотеке! И дело вовсе не в его зарплате!
Марина пропустила реплику мимо ушей и, показав на телефон, примирительно спросила:
- А фотографии-то нового есть?
- Есть, кажется. Только он не новый, я же тебе говорю!
- Ты показывай! 
- Да, покажи! – попросила младшая Таня, пододвигая стул.
Фотографий было три. Макс на пляже с доской для серфинга. Макс на фоне Эйфелевой башни. Макс в кабинете, за рабочим столом, за его спиной на стене грамоты в золотых рамках.
Марина перелистнула фотографии назад и задержала взгляд на той, где он на пляже.
- Он ничего, вполне! Только глаза у него узко посажены. Да, Тань?
- Мне кажется, что глаза как глаза. И приятный такой, стройный. Думаю, он матери понравится!
Зачем только она сказала это? При упоминании о матери они сразу перестали разглядывать фотографии и дружно посмотрели на часы. Зина поспешно убрала телефон в сумочку.
- Волнуюсь я! А если…
Марина махнула рукой.
- Никаких «если»! Надо верить в хорошее. Позитивное мышление обеспечивает девяносто девять процентов успеха! Помните ее прошлую операцию на рак, потом химию? 
- А то ж! 
- Операция на бедре это просто ерунда по сравнению с той!
Она поудобней устроилась в кресле с ногами, и две другие сестры бессознательно сделали то же самое. При разнице возрастов они были очень похожи: у всех троих были округлые лица, сужающиеся книзу и с высокими скулами вверху. Фигурами они тоже были одинаковые, Марина мускулистей. Она была старше двух других девочек. Они же были погодками. В свое время, когда мать много работала, Марина оставалась дома за старшую, следила за порядком, чтобы они вовремя садились за уроки, вовремя шли спать. Теперь Марине было пятьдесят два, им под сорок, но они по-прежнему ей молчаливо подчинялись.
Какое-то время все трое дремали, потом Зина, приоткрыв один глаз, прищурилась другим.
- Вроде, говорили, что операция занимает три с половиной часа, а прошло уже…
Она не договорила. Дверь операционной открылась, вышел хирург. У него была внешность доброго доктора: простые ясные черты лица, седеющие, все еще густые каштановые волосы и аккуратная бородка, которая казалась чуть рыжей. При виде его женщины синхронно привстали. 
- Сидите, сидите! – сказал он и, придвинув свободный стул, сел напротив.
- Ну как она, доктор? – спросила Марина.
- Операция прошла хорошо, ваша мама отдыхает. 
- Все-все хорошо? – переспросила Зина.
Он сказал, что да. 
- Можно ее повидать? – спросила Таня.
- Через полтора часа ее перевезут в реабилитационную комнату на шестом этаже, и там можно будет навестить.
- А сейчас нельзя? Ну, хоть краешком глаза? 
- Увы. Через полтора часика на шестом этаже! Понятно?
Он пожал им руки и посоветовал, чтобы они шли наверх и дожидались там. 
Когда он отошел, Марина сказала:
- Умница и красавец! Вы видели, какой у него тухес? Я имею в виду нашего хирурга!
- Как ты увидела его тухес сквозь халат? – спросила Таня, прыснув.
Она была смешливая, готовая улыбнуться любому пустяку.
- А я всегда вижу! – ответила Марина.
Зина сдвинула брови.
- Ох, девочки, вот вы нашли, что обсуждать! Мать на операции, а они говорят о тухесе хирурга!
- А о чьем еще тухесе говорить? Можем у твоего нового обсудить… 
- Тухес! – закончила за нее предложение Таня, снова прыснув.
- И все остальное!
Улыбка поползла по Зининому лицу, но она ее стерла.
- Ну, вы даете! 
- Зин, у нас это от напряжения! 
Зина поднялась и сняла с ручки кресла сумку.
- Я иду за кофе и мне надо позвонить!
- Своему тухесу?
Две другие переглянулись и опять прыснули.

Зина не сердилась. От волнения за мать она накануне плохо спала, и ей самой хотелось смеяться и говорить глупости. Она пошла быстрее, нашла дверь, ведущую на лестницу. У выхода в ожидании транспорта стояли и сидели в креслах-каталках люди, в основном, старики. Там же крутилось несколько больничных работников в синих формах и красных жилетах. В их обязанности входило вывозить пациентов и следить, чтобы машины не задерживались у входа. Минуя толпу, Таня по узкой полоске тротуара дошла до левого больничного крыла и взглянула на город. Отсюда, с холма, на котором стояла их больница, девятиэтажное здание из оранжевого кирпича, был виден практически весь центральный Брайтон. Внизу на скрещении двух магистральных дорог зеленел сквер, в центре его на длинном шесте бился национальный флаг. С одной стороны сквера проходило четырехполосное шоссе, его под острым углом пересекал бульвар с магазинами, барами, аптекой, парикмахерской и небольшими частными домами с участками. Зина дошла до машины, которую оставила рядом с парикмахерской. Пожилой парикмахер стоял в дверях. Он помахал ей и сказал по-русски.
- Здесь стоянка только для посетителей!
- Я собираюсь зайти чуть позже и постричься.
Он зевнул и покивал круглой головой с остатками рыжеватых волос. Его лоб и лицо покрывали коричневые пятна. 
- Оставь ее тогда.
- Точно можно? Не заберут? А то я могу перегнать ее куда-то в другое место.
- Оставь.
- Спасибо вам! У меня там мать в больнице. Ей операцию сделали, и я жду, когда ее можно будет навестить.
Он дипломатично прихлопнул следующий зевок ладонью.
- Сочувствую. Как прошла операция?
- Хорошо.
- Я знаю вашу маму! Ее Лизой зовут?
- Да, Лизой!
- Передайте ей, что сосед Изя кланяется и что все будет хорошо! – сказал он и, наконец, дал волю выбивающемуся зевку. 

«Я все это запомню: этот день, этого парикмахера Изю, этот флаг» - подумала Зина, переходя шоссе. По дороге обратно она прошла через сквер, пересекла еще одно шоссе и поднялась по высокой лестнице к больнице. Ей всегда тут нравилось одно место, расположенное во внутреннем дворике, в самом укромном его закутке, где всегда было тенисто. Поперек зеленой клумбы лежала базальтовая дорожка, по одну сторону белела скульптура, изображающая Святую Елизавету во время молитвы. Ее именем была названа больница, и, когда Зина в свое время спросила у кого-то из медперсонала, почему больница названа так, то ей объяснили, что Елизавета традиционно считается покровительницей болящих. Напротив скульптуры ближе к больничным окнам росло деревце японского клена, и под ним приютилась потрескавшаяся от старости скамейка с крученными чугунными подлокотниками, с удобной спинкой. Зина села, достала из сумочки телефон, зажигалку, сигареты и закурила. Дымное облако повисело с минуту над дорожкой и двинулось вверх. Она нашла в списке имя, нажала на кнопку звонка, и на том конце ответил мужской голос. Зина кашлянула.
- Привет, это я!
- Алё? Кто я? 
- Это Зина. 
- Какая Зина?
- У тебя много Зин, что ли?
- А, Зинуля! Я не расслышал! Там у тебя шум какой-то! Ты с работы звонишь?
Зина объяснила, что она в больнице. 
- Что такое? Что с тобой?
- У матери только что прошла операция на бедре.
- Ты переживаешь?
- Конечно, я переживаю.
Голос задумался, потом сказал:
- Надо быть позитивной! Надо говорить себе: «Все будет хорошо!». Когда думаешь плохое, оно происходит.
- Перестань! 
- Что перестать?
- Не говори эти банальности! И вообще, я так просто позвонила.
Она помолчала, затягиваясь и выдыхая дым.
- Ты куришь, - спросил Макс. 
- Никак не могу бросить.
- Я имею в виду – сейчас?
Зина сказала, что курит, и оглянулась на окна второго этажа. За одним из них находилась комната, где сейчас лежала мать. 
- В любом случае я мысленно с тобой! – сказал Макс.
- Спасибо!
- Я серьезно! 
- Я потом позвоню, когда освобо­-
жусь!
- Да-да! Буду ждать, – раздалось в ответ, и телефон потух.

Она прямо чувствовала, как медленно идет время. Пустой, выжженный солнцем больничный двор время от времени склабился дверями. В самом дворе было безлюдно, все прятались от жары в холле. Когда очередная машина подъезжала ко входу, тогда дверь открывалась, и работник вывозил в кресле пациента. Сколько здесь было одиноких стариков и старух, для которых поездка в больницу была единственным выходом в свет! Потом Зина увидела, что со стороны парковки идет человек с овчаркой. Красный язык собаки свесился набок – единственное цветное пятно в антураже. Продолжая думать о матери, Зина поднялась по лестнице на второй этаж. В больничном кафе она встала в очередь. «Ничего так не успокаивает нервы, как крепкий кофе с сахаром!»– всегда говорила мать, которая пила черный кофе даже перед сном. Зина взяла три чашки, поставила на поднос и положила пять долларов в жестянку для чаевых. Продавец благодарно кивнул. На нем был черный костюм и бордовый передник с вышитым поперек названием местной сети. Когда она отошла, он продолжал разглядывать ее сбоку. Она увидела, что он смотрит на нее, поставила поднос с кофе на стол и вошла в уборную. Круглый плафон освещал искусственный фикус и небольшой диван. Зина закрыла дверь и подняла блузку. Она рассмотрела себя внимательно. Она приспустила брюки, посмотрела в зеркало на свои ягодицы и осталась ими довольна. На тумбе рядом завибрировал телефон. Звонила Марина.
- Где ты ходишь?
- Уже пускают?
- Нет.
- Я иду!
- Поднимайся на шестой – мы уже тут.

Сестры сидели в таких же позах с ногами в креслах, в каких они сидели внизу, как будто их кто-то перенес по воздуху и водрузил здесь, на шестом этаже. Ей был оставлено третье кресло. Они пили кофе и снова ждали, и смотрели на часы. Иногда одна из них произносила: «Когда же? Так долго!».
- Нормально, - отвечала другая.
- Ой, смотрите! – воскликнула Таня.
Они подняли головы. Санитар водил по палатам собаку. Это была та самая овчарка с длинной шерстью и умными глазами, которую Зина видела во дворе. По команде санитара она ложилась, вставала, давала лапу. Кто-то из пациентов спросил, можно ли погладить. «Конечно!» - ответил санитар. Сквозь открытую дверь палаты было видно, как худая старческая рука потрепала собачью голову и устало опустилась на покрывало. Овчарка ждала команды. Она поворачивала голову вправо, потом влево.
- Правда, они лечат? – спросила Таня.
- Я уверена в этом! – ответила Марина. – Вы помните нашу?
Зина с Таней одновременно кивнули.
- Мать тогда была в отъезде, когда она стала умирать. Не ела уже ничего. Она дождалась мать и только после этого закрыла глаза, - продолжала Зина глухим голосом.
Их позвали. Взяв с собой вещи, они пошли за дежурной сестрой. В сумраке палаты в большой койке мать казалось маленькой. На подушке волосы выбились из-под голубой тряпичной шапочки. «Тут немного холодно или это только мне кажется?» - спросила мать обычным голосом. Марина распорядилась, чтобы принесли второе покрывало. Они посидели молча. Тут же за матерчатой перегородкой в соседнем отсеке лежала другая женщина и, судя по тому, как она время от времени всхрапывала, уже спала. Потом мать сказала, что хочет отдохнуть, и они по очереди поцеловали ее и удалились из палаты.
Когда Зина вышла из больницы, детям звонить было рано: старшая была на футболе, младшую Эву бывший, по идее, должен был отвезти на тренировку по гимнастике. Зина достала телефон и засомневалась. Она набрала номер бывшего мужа. В трубке раздалось знакомое покашливание. Муж всегда так звучал: разговор, начинающийся с покашливания.
- Это я. Звоню убедиться, что ты отвез Эву на гимнастику. 
- Отвез! Сижу здесь и жду, когда закончится. Эва просит, чтобы мы ей купили костюм для представления. Я обещал.
- Только же покупали два месяца назад! 
- Я не знал.
- Было.
Он снова кашлянул.
- Что ей ответить?
- Пусть дождется выходных – там решим!
- Она говорит, что надо сегодня!
Зина усмехнулась.
- Кто из вас взрослый: ты или она? Ей семь лет, и она может говорить все, что угодно. А у меня тут у матери операция…
Он пробормотал в ответ извинения и спросил про операцию, и она сказала, что прошло хорошо, но главное впереди – маме нужна будет помощь... 
- Если я могу чем-то помочь…
- Девочка смогут остаться у тебя на эти дни?
- Да, разумеется.
Она не успела поблагодарить, потому что услышала второй звонок и, подумав, что звонят из больницы, быстро попрощалась. Звонок был ошибочный. Она спрятала телефон и достала сигареты. Ей было жаль мужа – доброго и безвольного. Когда они расставались, он плакал. «Официального развода пока не будет!» – сказала Зина, и муж посмотрел на нее собачьими глазами. Вспомнив его взгляд, она подумала об овчарке в больнице, о ее верности. Зина вынула пачку «Марлборо» и, когда она закуривала, ее пальцы дрожали. Она быстрее зажгла сигарету. Она специально сняла квартиру близко от бывшего, всего в трех кварталах от него: Эва и Мая могли пойти к отцу в любое время. Все поровну. Она курила и смотрела на телефон. Он наконец заработал, высветилось имя Макса. 
- Я кружу вокруг больницы. Ты хочешь увидеться?
- Давай. 
- Я заеду на нижнюю открытую парковку и подожду.
- Буду через пять минут.

Очень трудным оказалось найти его «Ауди». «Ну почему они выпускают машины одного цвета?» – бормотала она, бродя между рядами. Наконец одна из машин, блеснув фарами, лениво заскользила навстречу. Машина остановилась рядом с ней, Зина открыла дверь, села, прикрутила звук в радио. 
- Куда мы едем?
- Ко мне! Не против?
- Наоборот, очень даже за!
- Как мать?
- Спит.
- Это хорошо!
Она кивнула и стала рассказывать, как она всегда рассказывала Осе, все про свой день. Она рассказывала про сестер, про красивого доктора, шутки девочек про тухес. Вспомнила и рассказала, как по палатам водили овчарку. Макс слушал, не перебивая, и она продолжала говорить. Она рассказала про мужа, про звонок. Про то, что ей больно, что она причинила ему горе.
- Самое ужасное, что, когда мы расставались и он спросил, почему я ухожу, я ответила, что больше не люблю его! Этого не надо было говорить! 
- Почему? – спросил Макс.
Зина подумала и ответила, что это самое жестокое из всего, что она могла тогда сказать. Что она должна была сказать что-то другое. 
За окном начинался теплый новоанглийский вечер, где-то на шестом этаже в больнице спала мать. Где-то сестра Марина смотрела «Тиндер», ища мужчину с красивым тухесом. Где-то смешливая Таня гуляла с собакой. Нынешняя овчарка походила на прежнюю. Тогда Танька навылась, когда умерла их старая слепая псина. Рыдая, она повторяла, что никогда не заведет собаку. Прошло полгода, и она взяла щенка. «Не вынесла!» - сказала она сестрам. 

Они выпили вина и легли в постель. После секса он задремал. Она лежала и смотрела на мужественный профиль, на нос с горбинкой. В комнате совсем стемнело. Одевшись, она вышла из подъезда, вызывала Убер и доехала до парикмахерской. Она не хотела домой, в пустую, с до сих пор неразобранными коробками квартиру. Ее девочки были у мужа, и он делал с ними уроки. В субботу они всей семьей, как обычно, пойдут в магазин и купят Эве новый костюм.
«Какой трудный день!» - подумала она. Ее окликнули: «Эй!» Она оглянулась и увидела парикмахера, которого не приметила сразу, потому что в парикмахерской было полутемно. Он стоял на пороге в том же сером халате. 
- Ты ко мне? – спросил он. 
- Да. – сказала она. 
- Заходи!
Она зашла, он зашел следом и включил верхний свет. 
- Выбирай место! – сказал он, и она выбрала старое, потертое кресло у окна, из которого хорошо просматривалась больница на холме. От расположенных на уровне крыши ламп больница выглядела иначе: казалось, что она стоит в небе. Оно было ярко-синее и немного оранжевое у края. Парикмахер надел халат.
- Что будем делать?
- Не знаю. 
Он кивнул, взял ее за руку и повел к умывальнику. Она наклонила голову над мойкой, и он направил на нее теплую воду из смесителя на гофрированной трубке. Его большие ладони коснулись ее затылка, отвели с него волосы, отвели пряди с ушей в сторону макушки и, на секунду оставив ее, снова вернулись с чем-то прохладным. Запахло лавандовым шампунем. Он уверенными движения намылил голову, смыл и еще раз намылил. Шампунь дал обильную пену, которая уходила в водоотвод, унося с собой запах чужого мужского одеколона. Он вытер волосы махровым полотенцем и, взяв ее за руку, отвел и усадил в кресло у окна.
- Какую стрижку делать?
Зина пожала плечами.
- Мне все равно.
Он взял со стола металлическую расческу с длинной ручкой, он разделил волосы на две половины. Он рассказывал при этом. 
- Имею жену и трех дочерей. Одна твоего возраста. Тебе сорок лет? 
- Тридцать восемь.
- Старшая, которой сорок, живет отдельно, работает медсестрой. Средняя тоже устроена, экономист она. Младшая выскочила замуж сразу после школы. За одноклассника. Недавно вернулась домой после развода, живет с нами. Сиди ровно! – добавил он, прикоснувшись к ее подбородку.
Он брал прядь за прядью, двумя пальцами натягивал их и состригал концы. Желтый паркетный пол вокруг нее покрывался бабочками ее волос.
- У жены тоже был рак, сделали операцию. – продолжал он спокойно, как если бы рассказывал книгу. - У твоей матери был рак, да?
- Да. Но сейчас была другая операция.
- Я знаю. 
Он взял пульверизатор с водой. 
- Быстро сохнут, потому что тепло здесь! – сказал он, брызгая ей на волосы.
- Можно вас спросить? 
- Что?
- Даже не знаю, как сказать…
- А как есть!
- Я мучусь, что иногда говорила ей резкости. Не могу себе простить! 
- Закрой глаза! Я на челку буду брызгать. Мы все иногда говорим что-то не то, - добавил он. 
Она закрыла глаза. Она чувствовала влагу на лице, прикосновение ножниц ко лбу, руку, придерживающую подбородок. Он продолжал стричь. 
Катя КАПОВИЧ