Свидетельские показания: 30 лет спустя

Обвинение из первых рук
«Шостакович пришел и сказал жуткую фразу нам с мужем: “Я ему завидую”». Это вспоминает где-то в начале фильма Наталья (Тала) Вовси-Михоэлс, рассказывая о дне, когда узнала о гибели отца — прославленного актера, художественного руководителя Государственного еврейского театра (ГОСЕТ) и председателя Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) Соломона Михоэлса. Мужем Талы был в тот момент композитор Моисей (Мечислав) Вайнберг. Арестованный через несколько лет, в феврале 1953 года, Вайнберг будет освобожден благодаря активному заступничеству Дмитрия Шостаковича. Михоэлса Шостакович бесконечно уважал, много с ним общался и гибель его воспринял как личную трагедию. В 1948-м Шостакович позавидовал мертвому Михоэлсу, устав бояться, понимая, что и за ним могут прийти.
В фильме много подобных удивительных реплик — и их все мы слышим из первых уст. «Мой отец, Борис Абрамович Шимелиович», — начинает свой рассказ о главвраче Боткинской больницы, расстрелянном за членство в ЕАК, Лев Борисович Шимелиович, тоже замечательный врач и сам сиделец по Делу врачей. Сидел и патологоанатом Яков Раппопорт, проживший почти век — умер в 1996-м, много успел написать и рассказать здесь с экрана. Но в основном говорят дети, вдовы, члены семьи.
— Я — вдова Переца Маркиша, зовут меня Эстер. 
— Мой отец, Фефер Исаак Соломонович… 
— Я дочь еврейского поэта Льва Квитко.
— Нас было шесть человек в газете "Эйникайт"...
— Я младшая дочь Зускина Алла. Я живу в Израиле с 1975 года. Мне было тогда 12 лет…
Тогда — это в 1948-м, когда погиб Михоэлс и арестовали ее отца, второго после Михоэлса человека в ГОСЕТе. Зускина взяли 23 декабря, одним из первых по делу ЕАК — приволокли на Лубянку в простыне, из больницы, где Вениамин Львович лежал после операции аппендицита.
«Зускин — он был большой ребенок, он к папе относился как к старшему», — говорит Нина, вторая дочь Михоэлса. Мы видели его в фильме «Цирк», где они с Михоэлсом поют колыбельную на идише. Зускин был гениальным актером на сцене, а в жизни заикался. «Когда это случалось, — вспоминает Нина Вовси-Михоэлс, — папа хватал его, засовывал в машину, вез в театр, там его загримировывали — и на сцену, под зад коленкой. И все кончалось». У нас есть шанс увидеть, каков был Зускин на сцене — в «Короле Лире» он был бессменным шутом, и три сцены из великого спектакля успели снять. Эта хроника вошла в фильм. В кадре Зускин-шут еще сидит, развалившись, в королевском кресле, и, лавируя в «лесу» тышлеровских декораций, поет «Их бин алейн», а за кадром голос его дочери сообщает, что 12 августа 1952 года папу расстреляли, вместе с другими видными членами ЕАК.
«Большой концерт народов…» начисто лишен пафоса и слезовыжимательной интонации. Как раз напротив — все что-то рассказывают, говорят о своем. Но да, он обвиняет. И это обвинение из первых рук.
Я насчитала в картине 30 «говорящих голов». Начинающийся жизнерадостной сценой музыкального спектакля ГОСЕТа, — кажется, это «Человек воздуха», с Михоэлсом в главной роли, — фильм представляет собой бесконечный ряд стендапов и синхронов, комментирующих фотографии, документы, хронику. И ни одного случайного, проходного слова. Подозреваю, что главная проблема для авторов состояла в том, чтобы, ограничив тайминг — фильм и так идет 137 минут, что немыслимо для документальной картины - не пожертвовать фактурой. Потому что лишнего материала, конечно, не было — многие еще были живы, было кого снимать. 
В 1991 году, когда вышла на федеральном телеканале картина «Большой концерт народов, или Дыхание Чейн-Стокса» (и больше ее по российскому ТВ не показывали), имя Сталина звучало везде — на экране, по радио, в жизни. В отличие от сегодняшней России, тогда его поминали исключительно в негативном контексте. Начиная со второй половины 1980-х народ, по крайней мере, городской, взахлеб читал лагерные мемуары и с готовностью впитывал правду прошлых времен, открывая ее для себя. Поэтому факты, изложенные в «Большом концерте народов…», который рассказывал о расправе над Еврейским Антифашистским Комитетом и Деле врачей, сами по себе не удивляли. Но впечатляли подробности и сама конструкция фильма — то, как он придуман и собран. Изящество и чувство меры авторов, с одной стороны, а с другой — беспощадная логика, с которой режиссер Семен Аранович и соавтор сценария Павел Финн разобрали на части и препарировали известные сюжеты, открыв эту тему для кинематографа и, похоже, сразу ее этой картиной закрыв. Потому что ничего даже близкого об этом не было снято не только до них, но и после. Более того, фильм стал единственным в своем роде произведением, авторы которого смогли (и захотели) соблюсти баланс, свойственный разве что идеальному судебному разбирательству. Они дали слово обвинителям и обвиняемым. За последних выступали не только дети виновников «торжества», но и они сами. 

Вместо суда
«Назавтра Сталин поехал смотреть кино, — вспоминает в кадре бывший охранник Сталина Алексей Рыбин. — Если выходил новый фильм, Сталин его обязательно смотрел. И Политбюро смотрело. Поэтому и картины были хорошие — а что, скажете, нет?» И про Жданова: «Он рыбалкой увлекался, на гармошке играл — он же, Жданов, был высокообразованный человек».
И нечего ему возразить. А сын Жданова, кстати, тут тоже говорит.
Это третий кинематографический опыт Арановича с участием Рыбина, о котором его коллега по «конторе» говорит, с улыбкой: «Рыбина я знаю 40 лет. Работал с ним в органах Госбезопасности. Он ранее работал в личной охране Сталина, Микояна. А затем комендантом Большого театра СССР». В кратком CV — история страны. 
В 1989 и 1990 годах режиссер снял две картины, в которых задействовал этого чекиста — «Я служил в охране Сталина, или Опыт документальной мифологии» и фильм-продолжение «Я служил в аппарате Сталина, или Песни олигархов». Невозможно представить себе, чего стоило уговорить вертухая на такие откровения. Хотя — где бы еще он смог похвастаться славным прошлым. Тем, например, как побеждал на чемпионатах по рукопашному бою среди изоляторов временного содержания, пока его не определили в Кремль. 
Тут самое время рассказать об авторах. Сценарист Павел Финн — неслучайный человек в этой конкретной истории. Сын театрального драматурга Константина Финна, он с самого детства жил по соседству с Маркишами. Их младший сын Давид Маркиш, ныне знаменитый израильский писатель — друг Павла Константиновича, с детства и по сей день. «Я с мамой в сорок девятом переместился из Москвы в Ереван, — рассказывал он в интервью, — На вокзале нас провожала подруга моей мамы – Эстер Ефимовна Маркиш. Жена поэта Переца Маркиша, который тогда уже был арестован. Я его помню, очень красивый был человек». Эстер Ефимовна Лазебникова-Маркиш умерла в 2010-м, в 98 лет, отказываясь — это есть в фильме — называть себя вдовой, успев написать воспоминания о муже. Несколько лет назад издательство «Книжники» выпустили эти мемуары. После расстрела Маркиша ее с сыновьями выслали в Казахстан, после смерти Сталина позволили вернуться. В 1982-м репатриировались в Израиль. 
Про «Большой концерт народов…» в интервью Финна тоже есть: «…Мы с моим другом, ныне покойным замечательным режиссером Семеном Арановичем, сидя вечером в баре в городе Роттердаме, решили делать картину о двух актах сталинского геноцида евреев – «деле врачей» и процессе антифашистского комитета. Там много интервью с детьми тех, кто был арестован. <…> Картину много показывали и награждали на разных международных фестивалях, а у нас и тогда, в 1991 году, резонанс был небольшой, а теперь это вообще никому не нужно».
В 1994 на Берлинском кинофестивале последний завершенный фильм Арановича «Год собаки» получил «Серебряного медведя» — «за выдающееся художественное достижение», и тогда же на Берлинале в одной из внеконкурсных программ был с успехом показан «Большой концерт народов…». Но на родине его действительно пропустили и забыли.  Причем тема эта сейчас не ушла из отечественной документалистики — напротив. Но за редким исключением авторы-документалисты как будто стали довольствоваться малым: за неимением гербовой пишем на простой. Снимают как могут, как проще, не пытаясь копнуть поглубже, делая вид, что до них ничего и не было. Возможно, даже не подозревая о существовании фильмов Арановича.
А его работы, в свою очередь, особенно документальные, так же непохожи на все, что снималось параллельно с ним, как биографии большинства киношников непохожи на историю его жизни. Семен Давидович Аранович, 1934 года рождения, был летчиком, служил штурманом транспортной авиации в Заполярье, и, если бы в 1952-м не попал в авиакатастрофу, так бы и летал. Собранный врачами по кусочкам, он вынужден был забыть об авиации — о ней, впрочем, напоминают его «Торпедоносцы» (1983), замечательный фильм, снятый по повести Юрия Германа и по сценарию Алексея Германа. У Арановича много игровых картин, в том числе «…И другие официальные лица», «Летняя поездка к морю», «Противостояние». Он умер в 1996 году, не досняв последний фильм «Agnus Dei», о блокаде Ленинграда. Но начинал с документального кино, и во ВГИК поступил к Роману Кармену, и в документалистике совершил свои главные подвиги. 10 марта 1966 года, вопреки запретам, вместе с двумя операторами он снимал похороны Ахматовой — эти кадры вошли в фильм Арановича «Личное дело Анны Ахматовой». Он снял выдающуюся картину «Дмитрий Шостакович. Альтовая соната» — в 1981 году она вышла, кастрированная цензурой, и в 1987 режиссер ее перемонтировал.
В своих фильмах, документальных и игровых, создавая абсолютно достоверную среду и как будто на пальцах показывая контекст, Аранович рассказывал увлекательную историю, снятую как детектив. И здесь временами кажется, что мы смотрим детектив: только к финалу понимаем, кто есть кто, получив подсказки, необходимые, чтобы связать все нити, микро- и макросюжеты. 
Мужчина в годах, со следами ожога на лице, рассказывает: «В 1948 году моя мама была в зените своей врачебной деятельности». И только когда добавляет должность — электрокардиографист Тимашук, мы понимаем, что на экране сын Лидии Тимашук, писавшей доносы на врачей.
Сын рассказывает со своей колокольни, как дело было, а Аранович тем временем показывает снятое сыном домашнее кино, чтобы все поняли: умерла своей смертью, репрессиям не подвергалась. Но интрига даже не в этом. В финале, когда детективный жанр требует предъявить убийцу, выясняется, что сын Тимашук, летчик, горел во время войны, спасли его чудом, и одним из его спасателей был доктор Мирон Вовси. Которого, в числе прочих,  обвиняла в смертных грехах мать спасенного. И вот герой войны сидит перед нами, как будто вступив в диалог с дочерью своего благодетеля. Но не благодарит никого. И не оправдывается — вторая сторона его не волнует, потому что это не диалог. И фильм — не суд. В 1991-м казалось, что суд возможен — но и тогда о доказательствах преступлений, предъявленных фильмом, многие предпочли забыть.
Ирина МАК