И посмеялись, и поплакали

Бесстрашные мы все
Но как было не пойти на открытие XV Чеховского фестиваля? Лучшего, что только у нас есть. Выбираю компромисс: генеральную репетицию, где в зале «Зарядье» устраиваюсь наверху, без лишней компании вокруг.
Выдающийся испанский режиссер Карлуш Падрисса — мастер грандиозных, масштабных спектаклей. Он представил театрализованную версию оратории Гайдна «Сотворение мира» вместе с труппой «Фура дель Бауш», которая явно была рада, что есть наконец возможность выйти на хорошую сцену (у ­них-то все закрыто). И опять: не знаю — хорошо это или плохо? Какой ценой расплатятся артисты и зрители за свою любовь к искусству?..
Но спектакль получился восхитительный! Видеоэффекты, лампочки, бассейн с прото-­людьми, 36 гигантских белых гелиевых шаров и, напротив, маленькие, с глобус, разноцветные планеты, которые будут вынесены в зал и трогательно поплывут в его темноте — и ничто не помешает вам слушать музыку.
Исполняли ее Светлановский оркестр (дирижер — Хавьер Улисес Иллани) и Камерный хор под управлением Тимофея Гольберга. Картины зарождения жизни на Земле и одновременно — толпа людей, которые мечутся по сцене, пока еще не зная своего прибежища в этом мире. Так потрясающе Падрисса решил тему беженцев, то бегущих, то едва ковыляющих в поисках места под солнцем.
Очень смелое и очень зрелищное решение. Но и вся музыкальная часть удалась. «Как будто не три дня репетировали», — обмолвился на пресс-­конференции Генеральный директор фестиваля Валерий Шадрин.
Но зачем нам знать такие закулисные тонкости? После всего ужаса, который пережили мы полтора года назад в полном неведении, что ждет человечество, этот спектакль для многих, как и для меня, стал новой точкой отсчета.
 

В ботинках ярко-желтых
«Дэнди и шутник» — так называется новая выставка в квартире-­музее Сергея Прокофьева в Камергерском переулке, посвященная 130-летию со дня рождения композитора.
Довольно игривая экспозиция: доселе невиданные архивные шуточные фотографии; истории из жизни композитора известные и не очень; впервые показаны многие личные вещи: костюмы, рубашки, галстуки, шляпы, шарфы и перчатки…
Святослав Рихтер вспоминал: «Однажды солнечным днем я гулял на Арбате и встретил необычайного человека, который нес в себе силу и вызов, прошел мимо меня как явление. Он был в ботинках ярко-желтого цвета и красно-­оранжевом галстуке. Я не удержался, обернулся и посмотрел ему вслед. Это был Сергей Прокофьев».
Композитор, большая знаменитость, придавал своему внешнему виду особое значение, порой совершенно подавляя европейским шиком своих скромных советских собратьев. Ну, и на язык ему, конечно, тоже лучше было не попадаться.
К­ак-то к нему подошел один слушатель: «Я недавно был на вашем концерте, слушал ваши произведения, и, должен сказать… ни-че-го не понял». Прокофьев, даже не взглянув на несчастного, бросил: «Мало ли кому билеты на концерты продают!»
Чувство юмора часто проявлялось у него в саркастической форме. Горький, сардонический смех слышится, например, и в его фортепианных «Мимолетностях» и особенно в «Сарказмах». По словам Генриха Нейгауза, «таковой и должна была быть реакция этого уравновешенного и очень сильного человека на разные уродливые и болезненные явления…»
«У меня есть свой­ство характера относиться к жизни легко, она меня не задевает глубоко, а скользит слегка по поверхности», — писал о себе Прокофьев. Удивительное признание. Может быть, ему скорее хотелось выглядеть человеком легкого нрава? На выставке действительно может сложиться такое впечатление. И остается только ждать, что все последующие экспозиции пусть не сразу, постепенно, но раскроют тему его вынужденных и сознательных компромиссов. Вот бы разобраться, где что. Как это было бы интересно…

Музыка из капкана
Однажды в конце 1980-х к нам в знаменитый тогда журнал «Юность» пришел очень скромный человек. Представился Каретниковым. Неужели тот самый композитор?! Музыка его почти не исполнялась, так как Союз композиторов не поощрял явных авангардистов, но много звучала в кино (на счету Каретникова более 80 фильмов). В любом случае, он слыл личностью легендарной: единственный, кто, презрев одобрение Хренникова, последовательно шёл за атональностью Шенберга. Еще было известно, что его родной бабушкой была выдающаяся оперная артистка и педагог Мария Дейша-­Сионицкая, выступавшая с Шаляпиным в Императорской опере.
…Но почему же он так стеснялся? Оказывается, принес свои литературные миниатюры. Они кишели ехидными выпадами в сторону коллег и чиновников от культуры. Все имена были названы. Незамедлительно напечатав несколько рассказов, мы схлопотали пару жалоб от значимых персон. Однако главное было то, что я лично познакомилась с самим Николаем Каретниковым! И нашей дружбы не забыть, хотя его давно нет на свете.
А недавно состоялась наконец премьера его последнего сочинения — Второй камерной симфонии (1994). Причем мистическим доказательством того, что над этим композитором и после смерти висит ­какой-то рок, был не только всему мешающий ковид, но и то, что уже назначенный и разрекламированный концерт в Рахманиновском зале Московской консерватории с утра (!) был отменен по совершенно уникальной причине. В этот вечер в центре, на Манежной, собиралась последняя крупная демонстрация в защиту Алексея Навального. И все близлежащие районы, не исключая улицы Большая Никитская, были перегорожены, густо оцеплены полицией, а переулки заставлены автозаками. Публика и близко к консерватории не смогла бы подойти.
И все же через некоторое время концерт состоялся. На нем со словом выступил выдающийся киновед Наум Клейман. Вы только вспомните фильм «Бег»…
Музыка Каретникова в нем стоит на равных с режиссурой и точно передает всю драму произведения Михаила Булгакова, — говорил Наум Ихильевич.
Вечер назывался «Триконструкция: Шёнберг — Каретников — Адамс». Три композитора — три камерных симфонии в исполнении ансамбля «Студия новой музыки» под управлением Сергея Акимова. Изумительная, необычная программа, внятная интерпретация.
По точному наблюдению музыковеда Владислава Тарнопольского, в нашей стране музыка целого века, интереснейший авангард, попала в зазор, в капкан. Это и не классика, милая традиционным оркестрам и рядовым держателям абонементов, и не вопиющие сегодняшние опусы для снобов в ­каких-то арт-центрах, когда сидишь и не знаешь: а музыка ли это или барабашка постучал ..
Кроме Каретникова, в этот капкан угодили Андрей Волконский, Николай Сидельников и даже Эдисон Денисов, более популярный на западе (а в России его разве услышишь!). И не только они.
Я формулирую всё проще: ах, если бы эти композиторы со своим умом и, главное, талантом родились в другой стране — жили бы без забот.
Каретников, ученик Шебалина, брал уроки у Филиппа Гершковича, австрийско-­российского композитора, ученика А. Берга и А. Веберна, носителя прямых традиций Новой венской школы, которая у нас не приветствовалась. Филипп Моисеевич, уроженец Королевства Румыния, оказавшийся в СССР, был изгнан из Союза композиторов и жил частными уроками. Он считается учителем и наставником Альфреда Шнитке и Эдисона Денисова, Софии Губайдулиной, Валентина Сильвестрова, Дмитрия Смирнова, Александра Вустина, выдающихся исполнителей Олега Кагана, Натальи Гутман, Элисо Вирсаладзе, Алексея Любимова, Марка Пекарского… В 1987 г. Гершкович уехал в Вену, успев взрастить целую плеяду потрясающих музыкантов, цвет нашего искусства. Невероятный ­какой-то случай, тема для романа.
…Итак, симфония Каретникова дождалась своего воплощения в звуках. Заполнена еще одна лакуна (а сколько их у нас!). И эта музыка, по крайней мере теперь, доступна в записи для интересующихся.
А сыновья Николая Николаевича — Антон и Николай — не только способствовали этому примечательному восстановлению истины, но и переиздали воспоминания отца «Тема с вариациями», которыми мы в «Юности» ­когда-то жадно воспользовались для вящей славы журнала.
Наталья ЗИМЯНИНА