Елена Хазанова: «Я никому не хочу подражать…»

— Начнем сначала. Из России родители увезли Вас в школьном возрасте. Как проходила адаптация? Французский язык вы изучали еще в Москве, но общение, друзья… трудно было? С какого момента Лена перестала оглядываться на прежнюю жизнь, было ли время, когда Вы не думали о Москве и старых друзьях?

— У детей — совершенно иные ощущения: им все интересно, все ново. Конечно, я приехала из другого мира, почти с другой планеты, поэтому с общением и друзьями в Женеве поначалу было все сложно. Адаптация заняла достаточно долгое время. Естественно, я не переставала вспоминать московских друзей, но тогда еще не было Интернета, фейсбука, вообще соцсетей. Мы, конечно, переписывались с бабушками и дедушками, но для подростков писать письма — не самое любимое занятие, и постепенно связь с друзьями потерялась. Я вернулась в Москву после шестилетнего перерыва — в 18 лет, получив швейцарский паспорт. И я увидела новый город. Москва в детстве не была для меня цельным городом: только мой район, моя школа. Я даже не могла сравнить новые впечатления со своими воспоминаниями двенадцатилетней девочки.

— Вы попали в Швейцарию по еврейской программе. Что Вы знаете о своих еврейских корнях? Сталкивались ли ­когда-­нибудь и ­где-нибудь с антисемитизмом?

— Я всегда знала, что еврейка, это не было табу в семье. С антисемитизмом столкнулась дважды. Первый раз, когда учительница литературы обратилась ко мне со словами: «Хазанова, езжайте к себе на Родину». Контекста не помню, помню потрясение — я не знала, о какой она родине, ведь я родилась и выросла в Москве. Дома в тот день мама долго объясняла мне про геноцид евреев, про Холокост и Вторую мировую вой­ну… Второй раз, уже на уроке географии, когда мы обсуждали расы. Рассказывая про славянскую расу, потом про европейскую, учительница сказала, что вот Хазанова — европейская раса. Тогда мне было очень приятно: понравилось, что у меня нет скул и курносого носа. Была еще история, когда мы с одноклассницей ехали в трамвае, у нее из кофты торчал маген-­Давид, и один мужик увидел это и наехал на нее, мол, жидовская морда, даже хотел ее ударить. Мы очень испугались.

— Лена, Ваша мама — певица, актриса, режиссер, педагог. Почему Вас потянуло в кино, а не в театр — за мамой? И кем Вы мечтали быть в детстве?

— Моя мама Татьяна Флейшман — актриса и певица. Она играла в «Табакерке» у Олега Павловича Табакова, в «Театре у Никитских Ворот» и в «Театре на Красной Пресне». Она гастролировала по всей стране с музыкальным дуэтом «Таня и Наташа». В детстве я часто бывала на концертах и на спектаклях мамы, сидела под сценой, в кулисах. Этот мир меня заворожил уже тогда, и я с детства мечтала быть актрисой. Почти снялась в «Ералаше», но мы тогда первый раз поехали на две недели в Швейцарию, и из моих съемок ничего не вышло, я страшно переживала. Потом меня хотели взять в детский фильм под названием «Карантин» — современное, кстати, название.
Когда мы переехали в Швейцарию, я начала играть в любительской театральной труппе (сама записалась в тринадцать лет). Но в один прекрасный день, когда режиссер не пришел, я сама начала придумывать ­что-то. И вдруг поняла, что мне в тысячу раз интереснее ­что-то придумывать и рассказывать самой, причем, о кино.
Тогда я решила, что хочу стать кинорежиссером — рассказывать истории и быть с другой стороны камеры. Так, ничего не зная об этой профессии, я четко сформулировала для себя свое будущее.

— Кто оказал на Вас самое большое влияние? Можете ли назвать самых главных своих учителей?

— У меня нет одного учителя, оказавшего на меня влияние. Я не закончила киношколу — училась по-другому: работала на съемках сначала третьим, потом вторым режиссером короткометражных и полнометражных картин в Швейцарии и во Франции. А еще смотрела очень много фильмов, это тоже была моя школа. Люблю многие фильмы, многих режиссеров, но ментора у меня никогда не было. Кино как феномен, как способ выражения и самовыражения — это да.

— В начале творческого пути почти невозможно избежать подражания. Кто был примером для Елены Хазановой?

— Никогда никому не подражала, не сотворила себе кумира. Стремилась найти собственную мелодию, собственный голос. Я обожаю фильмы Скорсезе, Спилберга, Тарантино, Висконти, Трюффо — они все очень разные, как вы понимаете, но я никому из них не хочу подражать. Ведь если я не найду свое, заниматься этой профессией не смогу.

— В Швейцарии Вы начали с фильмов на французском и английском языках, но потом все же вернулись к родному русскому. Как случилось, что Вы оказались востребованы в России, тем более что среди российских режиссеров достаточно сильная конкуренция?

— Я не знаю, как так получилось, но, наверное, к этому имеет отношение мой второй фильм «Переводчица». Он был задуман как ко-продукция России и Швейцарии, снимался в Москве и в Женеве. Потом я еще много снимала в Швейцарии. Думаю, разные периоды жизни соответствуют историям, которые мы хотим рассказать, и, видимо, сейчас пришел момент, когда мои истории стали интересны российской киноиндустрии. Мне посчастливилось встретить людей, с которыми захотелось работать. С ними работаю по сегодняшний день.

— У Вас увесистый творческий портфель — пятнадцать картин. Какие съемки проходили тяжелее всего? Какой фильм принес наибольшую радость и удовлетворение?

— Пятнадцать картин! Я даже не осознавала, что их столько. Пожалуй, съемки фильма «Один вдох» были самыми трудными потому, что проходили под водой — совсем по другим законам, на нас влияла стихия. Ни один фильм ты не начинаешь с нуля — приходишь со своим багажом, со своими знаниями, но все равно делаешь то, чего никогда не делал. Иначе неинтересно. Если есть ощущение, что ты все можешь и все умеешь, значит, ­что-то не так. Мы постоянно ­чему-то учимся. Не могу назвать фильм, который принес мне наибольшее удовлетворение потому, что каждый фильм соответствует определенному периоду жизни, каждый фильм, как твой ребенок, все фильмы принесли мне удовольствие и радость — не могу и не хочу ни один выделять. Счастье творчества я испытываю каждый раз, иначе я просто не буду этим заниматься. Для меня кино — это и работа, и удовольствие, они идут голова в голову. Пока кино приносит мне счастье, я им занимаюсь. Если в ­какой-то день я проснусь и пойму, что готова заниматься ­чем-то другим — надо будет срочно поменять профессию.

— Как зарождается кино? Без чего фильм точно не состоится? Раньше писали кино режиссера ­такого-то, а теперь пишут — фильм от продюсеров ­таких-то… главное лицо сегодня в кино — продюсер?

— Для меня кино, прежде всего история, которая ложится на мое ощущение жизни в данный момент, на мое мировосприятие. Есть режиссеры, у которых более визуальный подход, но для меня это, в первую очередь, история.
Сегодня кино разделилось на мэйнстрим, артхаус, авторское кино. Мне, я поняла это в последние годы своей работы, больше нравится кино для публики, для людей, а не для элиты. Мне кажется важным, чтобы люди поняли кино, которое интересно и важно для меня. Артхаусное кино можно увидеть на фестивалях, я люблю его смотреть, но делать кино мне нравится для широкой публики. Я люблю Скорсезе и Спилберга, потому что у них есть идеи плюс жанр, форма.

— За время съемок складывается творческая команда, которая затем переходит из фильма в фильм. Без кого Вы не возьметесь за следующий проект?

— Последние три года я снимаю фильмы в России — «Любовницы», «Один вдох» и «Надежда» — и у меня сформировалась очень хорошая команда. Операторы (их у меня три), художник-­постановщик, и, безусловно, продюсеры. Мы все проекты делаем вместе, и никогда не будем бороться друг против друга. Мы можем быть в ­чем-то не согласны, но всегда движемся в одном направлении, у нас одно и то же видение истории. Очень ценно и здорово, задумывая очередной проект, понимать, что хочешь делать его именно с этими людьми. И они у меня есть.

— У многих известных режиссеров были и есть артисты — талисманы. Судя по последним вашим работам, таким талисманом становится для вас Виктория Исакова? У Вас, впрочем, как и у других режиссеров, она в последнее время играет сильных женщин с характером. Не хотите ли попробовать ее в комедии? Кажется, трагедий и мелодрам в ее репертуаре более чем достаточно?
— Да, с Викторией Исаковой у нас действительно сложился прекрасный творческий союз, и следующее кино про сильных женщин я тоже буду снимать с ней, а также с Чулпан Хаматовой и Ксенией Раппопорт. Проект называется «Они» (триллер о преследовании и психологическом давлении на женщин). Для меня определяющим является история, а не амплуа актрисы. Но если ­когда-­нибудь мне попадется комедия, и в ней будет роль для Вики, то да, мы сделаем это.

— Какие фильмы и спектакли последних лет произвели на Вас наибольшее впечатление? Актеры, актрисы, режиссеры?

— В первую очередь, «Маленькие трагедии» Кирилла Серебренникова, хотя я нечасто бываю в театре. А фильмов много, очень трудно выбрать, я смотрю кино постоянно… из последнего, безусловно, «Джокер», из сериалов — «Наследники», «Молодой Папа», «Молодость»… я могу в течение нескольких часов перечислять фильмы.

— Самое комфортное место пребывания, любимый город?

— Женева, Нью-­Йорк и Тбилиси.

— Мечта и три самых заветных желания…

— Про заветные желания никому рассказывать нельзя. А мечта — все время снимать кино, пока есть истории, которые меня волнуют…

— И какой вопрос вы задали бы Елене Хазановой, если бы случилось брать интервью у самой себя?

— Ты счастлива?
— Да!
Беседовала  Лариса КАНЕВСКАЯ