Тайный свет утомленного солнца

Впрочем, поправлюсь: стихи все же немного изменены ее создателями, а звучит по большей части мелодия, получившая у нас бытовое название «Утомленное солнце» - по первой строке шлягера. Почему для музыкального сопровождения киноистории о судьбе двух предавших друг друга друзей, относящейся к лету 1936 года, Михалков выбрал шлягер, впервые прозвучавший в нашей стране в октябре 37-го и ставший популярным лишь в 38-м, сказать трудно. Еще труднее понять, чтó характерного для ауры развернувшегося в СССР очередного витка террора, жертвой которого становится герой картины комдив Котов, несет в себе меланхоличное танго, созданное двумя еврейскими авторами из межвоенной Польши. На самом деле, летом 36-го самым популярным шлягером в СССР была песня Дунаевского на стихи Лебедева-Кумача «Широка страна моя родная», исполненная Любовью Орловой в фильме Григория Александрова «Цирк». Он вышел на экраны в мае 36-го. Об «Утомленном солнце» никто у нас тогда и не слышал.

В это время практически все, что относилось к ненавидимой Сталиным Польше, могло публично упоминаться, демонстрироваться и звучать лишь в негативном окрасе и контексте. Упомянутое танго (его первое русское название - «Расставание») впервые появилось на грампластинках Апрелевского и Ногинского заводов осенью 37-го. Ни автор аранжировки (он же руководитель джаз-оркестра Александр Цфасман), ни головная организация названных предприятий не посмели указать подлинного автора музыки – выдающегося польского композитора Ежи Петерсбурского*. Правда, указывался автор слов – «И. Альвэк», но то был советский поэт-песенник Иосиф Соломонович Альвэк (Израилевич), написавший на тему, близкую к польскому подлиннику Зенона Фридвальда, проходной русский текст. Исполнил танго солист оркестра Цфасмана Павел Михайлов. Только «обрусевшее» таким образом польско-еврейское танго 1935 года «To ostatnia niedziela» («Последнее воскресенье») могло в 1938-м сделаться в сталинском СССР едва ли не первым номером хит-парада.

Правда, продолжалось это не долго. С началом Второй мировой войны, когда Польша стала жертвой двух сговорившихся диктаторов, осторожные цензоры, знавшие о польских корнях шлягера, предпочли остановить дальнейшее тиражирование выпущенных пластинок, а новые записи запретить. К тому времени популярнейшая мелодия была освоена Клавдией Шульженко (со стихами Астон Галлы «Помнишь лето на юге», март 1938) и вокальным квартетом Александра Рязанова (со стихами А. Волкова «Листья падают с клена», май 1938). Пластиночные тиражи трех интерпретаций были огромны, и шлягер звучал повсюду до тех пор, пока владельцы изделий окончательно их не запилили. К началу 50-х замечательное довоенное танго было практически забыто.

В 1961-м эстрадный композитор и руководитель инструментального ансамбля Илья Жак (автор знаменитого танго «Руки») осуществил в Ленинграде радийную запись новой интерпретации шлягера. К сожалению, тиражирована она не была, оставшись пылиться на архивной полке Ленрадио.

В 70-е годы, когда фирма «Мелодия» обратилась к советскому музыкальному наследию 30-х, на ее гигантах снова появились забытые записи Михайлова и Шульженко. Воспринимались они, конечно, как милое старое ретро. Зато появилась, наконец, фамилия Ежи Петерсбурского. Присутствует она и в титрах фильма Михалкова.

История этого танго была бы неполной без рассказа о судьбе некоторых лиц, причастных к его созданию и популяризации.

Автор польского текста «Последнего воскресенья» Людвиг Зенон Фридвальд (1906-1976) родился в австро-венгерском Лемберге (ныне г. Львов, Украина), по окончании Первой мировой войны вошедшем в состав возрожденной Польши.  Писал прозу, стихи, отдал дань увлечению живописью. В начале Второй мировой работал в польском военном Министерстве и был эвакуирован в Румынию, затем в Грецию. Какое-то время находился на территории Турции, затем перебрался в подмандатную Палестину. Последние годы жил в Израиле, где получил широкую известность среди еврейских выходцев из Польши. Некоторую загадку для историков польской довоенной эстрады представляет написанная на его стихи  польско-еврейским  композитором Зигмунтом Белостоцким песня «Nie mona kogo zmusza do mioci» («Никто не может быть принужден к любви»). По неподтвержденным сведениям, она была записана популярнейшими польскими вокалистами межвоенного времени Адамом Астоном и Тадеушем Фалишевским на варшавской фирме «Сирена-Электро». Правда, пластинки, если таковые были, до сих пор не найдены.

Первый советский исполнитель шлягера Павел Михайлов, обладатель «сладкого» тенора, большинством ценителей довоенного ретро признается лучшим интерпретатором знаменитого танго. О его жизни и творчестве известно не много. В 1937-м он был приглашен Цфасманом в качестве солиста руководимого Александром Наумовичем джазового оркестра. Благодаря концертным выступлениям и пластиночным записям с этим популярнейшим коллективом Михайлов быстро превратился во всесоюзную знаменитость. Руководителем Государственного джаза СССР композитором Матвеем Блантером он был приглашен для участия в историческом ноябрьском (1938) концерте Госджаза, однако на постоянную работу туда перешел лишь в августе 39-го, когда дела у этого коллектива пошли не лучшим образом. Но и там задержался ненадолго. По некоторым сведениям, причиной участившихся переходов была известная русская «болезнь». С сентября 39-го певец некоторое время работал с инструментальным ансамблем Самуила Жака (брата упомянутого Ильи Жака), а затем, до начала войны, перебегал из одного небольшого коллектива в другой. Не задержался он и в Теа-джаз-оркестре Центрального дома гражданского воздушного флота, в 40-41 гг. руководимого выдающимся маэстро Артуром Полонским. Ссылаясь на Полонского, некоторые филофонисты рассказывают, что впоследствии Михайлов сошелся со страдавшей той же «болезнью» танцовщицей, потерял работу и умер всеми забытый.

Иосиф Альвэк (1895-1943), автор первого русского текста шлягера, в 20-е годы был членом литобъединения «Звено», писал стихи, дружил с поэтом Велимиром Хлебниковым и впоследствии называл себя его душеприказчиком. В 30-е годы был вынужден заниматься сочинением текстов для джазовых мелодий Цфасмана. В 1927-м опубликовал брошюру со стихотворениями Хлебникова «Всем» и «Ночной бал», несколькими своими, «Открытым письмом Маяковскому» художника Петра Митурича, а также собственным памфлетом «Нахлебники Хлебникова». В двух последних предъявлялись обвинения  Маяковскому и Асееву в плагиате у Хлебникова. Известен, по крайней мере, один публичный конфликт,  произошедший в этой связи между Альвэком и Маяковским.

Есть некоторые основания считать, что образ утомленного солнца своим появлением также обязан Маяковскому, у которого небесное светило – один из любимых персонажей. В 1920-м Маяковский даже “заключает некий трудовой договор с солнцем, заявившимся к нему в гости («Необычайное приключение…»)”** Позднее образ солнца у него раздваивается: “…в советской России оно становится библейским свидетелем большевистского апофеоза («Ленин»), а его темпоральная символика связывается <…> c путем в лучезарное будущее («Солнечный флаг» и пр.)”. При этом в буржуазных странах поэт наблюдает, как “…с гильотины неба, /с головой Антуанетты,/ солнце/ покатилось / умирать на зданиях” («Версаль», 1925). Похоже, именно это умирающее буржуазное солнце вдохновило Альвэка, который даже после смерти Маяковского продолжал заочное противостояние c «нахлебниками Хлебникова». Ведь в польском подлиннике Фридвальда никакого солнца нет.

В споре с Маяковским, как мне представляется, победил Альвэк. Утомленные сталинскими пятилетками советские люди дружно предпочли небесному «свидетелю большевистского апофеоза» написанные на ностальгическую мелодию буржуазного автора стихи об утомленном солнце, нежно прощающемся с морем.

Только какое отношение имеет все это к бывшему белогвардейцу, обернувшемуся в сталинском СССР лощеным энкавэдэшником, и советскому комдиву, отбившему у него когда-то невесту? Неужели всему виной было некое кремлевское Солнце, утомившее и обессилившее их красивые головы и неспокойные души? 

Николай ОВСЯННИКОВ

  *Распространены и др. написания: Петербургский, Петербурский. Приведенное здесь больше соответствует подлиннику: Jerzy Petersburski.

 **Здесь и далее цитаты из работы Михаила Вайскопфа «Во весь логос» (Птица-тройка и колесница души. М., 2003).