Помнить, прощать, любить К юбилею поэтессы Татьяны Кузовлевой

Книга поэтессы Татьяны Кузовлевой «Мои драгоценные дни» (ДЕКОМ, 2013, Нижний Новгород) написана в прозе и относится к мемуарному жанру. Проза поэта, особенно, большого поэта — всегда особый разговор. И теперь, в год юбилея, самое время вспомнить об этой книге, поскольку именно в ней высказаны сокровенные мысли о близких автору людях, о событиях, оставивших яркий след в судьбе целого поколения.
Она включает три неравных по объему раздела. Первый, самый большой,?— «Упрямо повторяю: живы» — посвящен людям, в разное время покинувшим наш мир и оставившим прочную память в душе поэтессы. Второй раздел называется «В узком круге»; в нем всего три очерка, и речь в них о сегодняшних друзьях Кузовлевой. Значит, круг этот и в самом деле узок… И наконец, третий — «Обо мне, и не только» — о некоторых ярких страницах ее жизни: о родителях, родственниках, снова друзьях и даже о каких-то мимолетных встречах, казалось бы, совсем незначительных.
В книге перед читателем встают самые разные люди — от выдающихся мастеров нашей словесности, таких как Михаил Светлов, Борис Слуцкий, Белла Ахмадулина, Борис Васильев, до людей не слишком известных, но ярких и незаурядных. При этом о каждом из своих героев автор пишет с уважением, любовью, признательностью, но при этом очень откровенно, впрочем, порой лишь намеком приоткрывая какие-то их оплошности или слабости. Часто речь идет о супружеских парах — когда само супружество становится едва ли не решающим фактором биографии: Юлия Друнина и Алексей Каплер, Борис Слуцкий и Татьяна Дашевская, Борис и Зоря Васильевы.
Примечателен рассказ о еврейском театроведе и театральном критике Овсее Любомирском. Его история занимает всего несколько книжных страниц, да к тому же следует она сразу после обширных очерков о гигантах русской литературы советского периода Михаиле Светлове и Борисе Слуцком. Однако очевидно, что для автора история этого не слишком знаменитого литератора имеет особое значение. Любомирский писал на идише, печатался в журнале «Советиш Геймланд» («Советская родина»), и Татьяна Кузовлева вряд ли читала его произведения. Так что рассказывает она не о «художественных достоинствах» книг своего героя, а о вещах вполне бытовых: надо помочь старому человеку, соседу по лестничной клетке — заштопать перчатки, купить кефир, починить пишущую машинку… А однажды даже стать свидетельницей престарелого жениха на свадебной церемонии! И важно при этом даже не содержание очерка (в конце концов, Любомирский не Борис Васильев), а теплота и душевность, с которой он написан. Вероятно, именно сейчас, по итогам прошедшего неспокойного века, поэтессе было особенно важно высказать свою позицию по пресловутому «еврейскому вопросу». И не случайно она предваряет свой рассказ одним из самых проникновенных стихотворений в современной литературе на эту тему…

А из того, чем я владею,
Не в такт спеша, не в лад дыша,
Глубокой раной иудея
Поражена моя душа.
И я понять бесплодно силюсь:
За что, за чьи навет и ложь,
Мучительно любя Россию,
Ты в пасынках при ней живешь.

Кончается оно так:

И не предам, и не унижу,
Заглядывая вглубь времен,
Всего того, 
чем путь твой выжжен
И чем в веках он озарен.

Судьбы некоторых героев книги трогают особенно сильно. Порой эти эпизоды поражают изобразительной силой авторской речи, что достигается без использования каких-то ухищрений — это именно простота и мощь голой правды. Трагически звучат многие строки в очерке о талантливой танцовщице Ольге Заботкиной и ее муже, замечательном пародисте и телеведущем Александре Иванове, рано покинувшем наш мир.
«Сразу после возвращения Саша действительно впал в тяжелый запой. Соседи видели его в нелепо накинутом на плечи пальто (стояла жара) направляющимся через двор каждое утро за пополнением запаса спиртного в окружении стаи дворовых собак, сопровождавших его от подъезда до магазина, а потом — до квартирной двери. 13 августа (1996 года — Л.Г.) он, видимо, почувствовал, что дела его плохи. К­ое-как добрался до телефона, позвонил врачу-­наркологу… и заплетающимся языком попросил приехать. Врач тут же приехал. Саша не смог открыть дверной замок: последние силы стремительно покинули его. Врач какое-то время переговаривался с ним через закрытую дверь. Подъехала «скорая». Никто не решался взломать дверь без милиции. Лишь когда Саша перестал отвечать и прибыл участковый, слесарь взломал замок. Саша лежал на полу возле двери. Помочь ему было уже ничем нельзя».
Обратите внимание на почти случайные детали: накинутое в жару пальто, стая бездомных собак, переговоры через запертую дверь… Вот они-то и делают сцену гибели мастера очевидной и абсолютно немыслимой одновременно — при популярности и харизме, вероятно, одного из лучших телеведущих в истории российского ТВ.
Вообще, сценами расставания с жизнью, часто весьма трагическими, буквально переполнена книга Кузовлевой. Что поделаешь? Поэтессе пришлось стать свидетельницей ухода целого поколения, на долю которого выпали и гражданская вой­на, и раскулачивание, и фронт, и ГУЛАГ, навсегда травмировавшие такие, казалось, несгибаемые натуры, как Ярослав Смеляков, Юлия Друнина, Борис Васильев.
Чрезвычайно интересен очерк «Я сделала, все что могла…» о Римме Казаковой, близкой подруге автора, возглавившей Союз писателей Москвы в очень трудное время после смерти поэта Владимира Савельева. Это самый большой и, вероятно, самый подробный (чтобы не сказать «главный») очерк в книге. В нем выразительно и правдиво показан духовный прорыв талантливого мужественного человека, обладающего мощной, но весьма противоречивой женской натурой.
Некоторые фигуры в повествовании Кузовлевой, единожды появившись в каком-то эпизоде, больше нигде не встретятся читателю. (Например, прекрасный испанский поэт Хулио Матеу, хорошо знакомый автору этих строк по совместной работе над сценической композицией о творчестве Гарсиа Лорки еще в 60-е годы). Другие же проходят через все повествование, придавая книге цельность и завершенность единого литературного произведения. Прежде всего, это поэт Владимир Савельев, муж Кузовлевой, секретарь Союза писателей Москвы, возглавивший эту организацию после распада СССР, а затем и единый Союз советских писателей. По ходу повествования в полный рост встает цельный, сильный человек, прошедший путь от рабочего парня из «непаспортизированной местности» до руководителя столичной писательской организации. Мне выпала удача быть добрым знакомым этого замечательного человека. Именно он принимал меня в СП Москвы, он стоял у истоков первого российско-­израильского литературного проекта, помогая делом и здравым советом. Как и Татьяна Кузовлева, он искренне ненавидел шовинизм и антисемитизм, много размышлял о месте еврейского народа в жизни страны, писал об этом стихи.
Композиция книги «Мои драгоценные дни» построена на контрастном, почти парадоксальном сочетании жанровых и стилевых особенностей текста. Здесь и очерки «семейной» прозы, и автобиографические зарисовки, и стихотворные сочинения, и рассказ в письмах («Евгения Ласкина. Едиственная встреча»), и литературоведческий анализ текста («Галина Нерпина. В освещённом пространстве»), и блестящий юмористический рассказ («Армянский ремонт»), и даже короткие истории анекдотического содержания.
Вообще для читателей, интересующихся отечественной культурой, книга Татьяны Кузовлевой — настоящей учебник истории литературы со второй половины прошлого века до наших дней.
Леонид Гомберг
leonid-­gomberg.ru