Союз молодых

Эта первая ступень развития авангарда стала определяющей вехой. Казимир Малевич, Ольга Розанова, Иосиф Школьник, Владимир Татлин, Цалия Шлейфер, Павел Филонов, Михаил Матюшин и Елена Гуро, а помимо них, Михаил Ларионов и Наталия Гончарова, Давид Бурлюк, Натан Альтман, Иван Клюн, Варвара Бубнова, Надежда Лермонтова и прочие, прочие, кто прошел через выставки «Союза молодежи». Так назвали свое общество художники, демонстративно отвернувшиеся от высокомерного академизма, избравшие авангард направлением своих интересов и устремлений. Именно петербургский «Союз», учрежденный в 1909-м, на полгода раньше московского «Бубнового валета», возвестил миру о рождении в России нового искусства. И это было началом той революции, которая в итоге смогла завоевать мир.
Чуть больше четырех лет существовал «Союз молодежи», до 1914 года — и выпустил три журнала, которые можно увидеть теперь в Еврейском музее. Все семь проведенных им выставок — пять в Питере и две на выезде, в Москве и Риге, вошли в историю. Оценивая четвертую выставку, Александр Бенуа несколько свысока, но с явным уважением заметил, что Иосиф Школьник претендует на «еще вакантное и в высшей степени почетное место «Петербургского Матисса». Работ Школьника (1883–1926), который на протяжении недолгой истории «Союза молодежи» мигрировал от ранних меланхоличных пейзажей — тогда критика писала об «отзвуках Левитана» в его живописи — до экспериментов с открытым цветом и увлечения фовизмом на четвертой выставке было 17, больше, чем у ­кого-либо еще. И на нынешней московской выставке его присутствие очень заметно, что справедливо — Школьник был одним из тех, благодаря кому «Союз молодежи» появился на свет.
В юбилейном году это уже второй мощный проект, посвященный объединению. Первый был показан летом в Русском музее, в Петербурге, и логично было бы предположить, что питерская экспозиция просто переехала в Москву. Но нет, московская выставка пусть и меньше, но берет не числом — она принципиально иная. Если в Русском музее очень чувствовался акцент на питерском происхождении «Союза», то тут никакого конфликта столиц, что соответствует реальной истории: многие его члены вовсю выставлялись и в Москве, а Ларионов с Гончаровой и Машков перестали участвовать в его выставках только в 1913 году.
Надо еще иметь в виду, что 110 лет назад столицей был Санкт-­Петербург. На фоне устоявшихся академических вкусов Москва была не так консервативна — новаторы особенно выделялись, в том числе возрастом. Это была действительно компания молодых, даже отцам-­основателям «Союза» — меценату Левкию Жевержееву, художнику Иосифу Школьнику, ставшему бессменным секретарем общества, и Эдуарду Спандикову, мигрировавшему в художественную среду из присяжных поверенных, не было тогда и 30. Тройственный союз космополитов, состоявший из сына купца первой гильдии, одесского еврея-­мещанина и немца, окончившего юридический факультет, был символом новой эпохи и вполне отражал готовность к переменам.
Это был и первый опыт независимого творческого объединения нового типа. Членские взносы должны были позволить художникам оплачивать аренду мастерской, необходимой для совместных занятии? искусством, но денег было явно недостаточно. А они предполагали не только работать вместе — мечтали устроить собственный театр, открыть библиотеку, создать, наконец, музей современного искусства. Забегая вперед, заметим, что первый такой государственный музей (в мире) был создан в 1919 году — Музей живописной культуры (МЖК) в Москве, с филиалами во многих городах России, включая Петроград. И сейчас, одновременно с выставкой в Еврейском музее, день в день, Третьяковка открыла проект, посвященный 100-летию МЖК. Работы некоторых художников, относящиеся к разным периодам, попали на обе выставки, которые вместе рассказывают о рождении и смерти авангарда — МЖК был уничтожен в 1929 году.
В Еврейском музее нынешняя выставка оказалась совсем не случайно. Она продолжает рассказ об авангарде, начатый здесь пять лет назад феерическим проектом «Авангард и авиация». Потом была выставка «Современники будущего. Еврейские художники в русском авангарде. 1910–1980» (2015), объединившая мастеров первого авангарда и московских нонконформистов, далее последовал двухчастный проект «До востребования» (2016–2017), предъявивший искусство, которое в 1920-е осело в провинциальных музеях. Тогда мы увидели, среди прочего, работы малоизвестных и совсем неизвестных живописцев, вытесненных из художественного процесса наступившим царством соцреализма, уничтоженных репрессиями, эмигрировавших и т.?д. Теперь тот же сюжет получил развитие.
Эмигрировала в Париж, например, Анна Зельманова-­Чудовская (1891–1952), которую Бенедикт Лифшиц назвал женщиной «редкой красоты, прорывавшейся даже сквозь ее беспомощные, писанные ярь-медянкой автопортреты». Трудно согласиться с Лифшицем, глядя на ее замечательный морской пейзаж, привезенный теперь из Омского художественного музея. Зельманова интересна и как юная героиня представленного на выставке портрета работы Натальи Гончаровой. Он не демонстрирует девушку редкой красоты, однако поверим Лифшицу, а заодно Ахматовой, свидетельствовавшей, что в Зельманову был влюблен по молодости Мандельштам.
Красотой, почти левитановской, бросающейся в глаза на его автопортрете, отличался и Цалия Шлейфер (1881–1942),?— имя это, на фоне Малевича, Татлина, Розановой и Филонова, тоже почти не известно. Не единственный, но явный наш сезаннист, одессит Шлейфер дружил со Школьником еще со времени учебы в Одесском художественном училище. Шлейфер продолжил образование в училище при Императорской академии в Петербурге, но быстро оставил академию и отправился учиться в Париж. Вернувшись, оформлял вместе со Школьником спектакли. Основал частную художественную школу. Казалось, что потом вовремя сбежал из страны в тот самый Париж, но в 1942-м был депортирован как еврей — сначала в концлагерь в Компьене, потом, через Дранси, в Освенцим, где и погиб.
Среди этих героев пока немного евреев — новые времена, которые вытолкнут на арт-сцену выдающихся художников из местечек, еще не наступили. Пройдет пара лет, и Эль Лисицкого, Илью Чашника и Лазаря Хидекеля возведут в ранг классиков, но до этого еще надо было дожить. Другое дело, что всех героев «Союза молодежи», новаторов и идеалистов, можно условно отнести к еврейскому миру — к «гетто избранных», которое имела в виду Марина Цветаева в знаменитой строчке «Поэты — жиды».
Все они так или иначе существовали в этом «гетто». Кто-то со временем вырвался из него, как Ларионов, Гончарова, Бурлюк, прожившие долгую и, при известных трудностях, успешную жизнь в эмиграции — и дожившие до своей славы. А кого-то, как Эдуарда Спандикова (1875–1929) не знает сейчас почти никто — даром что несколько его вещей, попавших на эту выставку, включая удивительный автопортрет «Мое я» и странный, условно «конструктивистский» пейзаж стали ее украшением. Как художник — автодидакт Спандиков, не имевший никакого официального образования, кроме Санкт-петербургского университета, был единогласно избран первым председателем «Союза молодежи». Именно он в 1910-м, вместе с Филоновым, Школьником и Шлейфером, отправился в Гельсингфорс, чтобы устроить совместную со скандинавскими художниками выставку «Союза молодежи». Оформлял театральные спектакли, выступал как актер, занимался иллюстрацией… Спандиков сберёг находившуюся у него часть архива «Союза молодежи», в том числе письма К. С. Малевича. Как и Школьник, ушедший очень рано, в 1926-м, Эдуард Карлович Спандиков умер до страшных событий, покончивших с авангардом, который мы все еще продолжаем для себя открывать.
Ирина МАК