Без права на остановку

Морис Лямпе родился в 1895 году в Варшаве в зажиточной хасидской семье. Учился в хедере, в тринадцать лет поступил в коммерческое училище. Однако увлёкся сценой и вскоре стал завсегдатаем местного еврейского театра на идиш — и совсем забросил учебу. Родители забрали его из училища и пристроили учеником продавца в магазине шалей. Но юный Лямпе пренебрегал своими прямыми обязанностями — они отвлекали его от театра.
По рекомендации друзей-­актеров он едет в город Плоцк, где поступает в еврейскую театральную труппу. С этим коллективом Морис гастролирует по всей польской провинции, переходя из одного передвижного театра в другой.
Вообще вся жизнь актера Мориса Лямпе — это бесконечные скитания по разным городам.
Начало Первой мировой вой­ны застало его в Витебске, но вскоре он вернулся в Польшу, к родителям. После 1917 года Морис уже сам организует еврейские театральные труппы. Вместе с приятелем арендует один из варшавских кинозалов и ставит пьесу «Процесс Мендла Бейлиса», в которой играет главную роль. Спектакль имел успех и не сходил со сцены несколько месяцев.
Однако в 1918 году Лямпе покинул Польшу. Ходили слухи, что он перебрался в Советскую Россию. Достоверно известно, что в двадцатые годы он работал в Киеве, в Минске, в Витебске и недолго в Москве.
В 1925 году Морис снова приехал на Украину и поступил в еврейскую труппу Киева, которой руководил актер и режиссер Рудольф Заславский. О неординарном даровании этого мастера можно судить по тому, что в контексте тогдашнего еврейского театра, еще достаточно провинциального, он ставил Ибсена и Шиллера, первым в России сыграл на идиш Гамлета и Отелло.
Повидимому, именно встреча с Заславским сильно изменила Мориса, перевернув его взгляды на театральное искусство. В киевской труппе Морис встретил талантливую актрису Ревеку Руфину, которая родила ему сына.
Труппа распалась в 1927 году, когда Заславский уехал в Америку.
В первые годы советской власти традиционный театр испытывал заметный кризис. Его одолевала — причем не встречая большого сопротивления — «рабочая» агитбригада. В провинции же преобладала частная антреприза. И вместе с тем, стали возникать новые государственные театры. Так, в 1928 году открылся Киевский ГОСЕТ, куда была приглашена подающая большие надежды Руфина. Морис же оказался не у дел. И вернулся в родную Варшаву. Но и там он надолго не задержался и отправился в Одессу, где некоторое время руководил еврейским театром.
Вскоре, однако, мы обнаруживаем его в Париже, где в течение нескольких месяцев Морис играет на сцене и ставит спектакли по пьесам Шолом-­Алейхема и Шолома Аша. Спустя год он гастролирует в Бельгии, оттуда возвращается в Польшу и ставит пьесы, среди которых «Золотоискатели» Шолом-­Алейхема.
Руфина хотела последовать за мужем и даже начала сборы. Но из этой затеи ничего не вышло: у их сына, малыша Гершеле, начался туберкулезный процесс в позвоночнике, и было бы чистым безумием тащить его за тридевять земель в провинциальную актерскую неустроенность.
Очевидцы рассказывали, что на первых порах Морис Лямпе пытался подражать своему учителю Рудольфу Заславскому. Но со временем самобытное дарование артиста вкупе с великолепными внешними данными позволили ему стать звездой еврейского театра.
«Лямпе — зрелый актер,?— писали в ту пору критики,?— он создает образы, которые могут быть причислены к лучшим в еврейском театре. Его «Тевье-молочник» принес единодушное признание и вызвал самые похвальные отзывы во всей еврейской прессе».
В 1930-е годы Морис продолжает свое бесконечное кружение: Европа, США и снова Европа. Большой успех сопутствовал артисту в работе над инсценировкой мелодрамы «Урке-­Нахальник» известного криминального писателя, а в прошлом вора «в законе» Ицхака Фарберовича. Артисты играли этот спектакль целый год, а после гастролировали с ним по городам Европы. До сентября 1939 года они объехали всю Прибалтику.
Близилась Вторая мировая вой­на, и сталинский «железный занавес» вскоре закрылся окончательно. Морис обнаружил себя полностью отрезанным от своей семьи. И, как оказалось — навсегда.
Вскоре, вероятно, из-за возникшей неразберихи Лямпе ­все-таки удалось «прорваться» в Вильнюс, где он поступил актером в идишскую труппу. Морис стремился на восток, несмотря на обещание американской визы и уговоры коллег и друзей двинуться на запад.
А Руфина с сыном была далеко, в Харькове. В это время она уже была ведущей актрисой передвижного еврейского театра «Гезкульт».
…О дальнейшей судьбе артиста рассказала в своем дневнике партнерша Лямпе по сцене Шушана Каган.
6 сентября 1939-го, через несколько дней после начала Второй мировой вой­ны, Лямпе пришел в ее варшавскую квартиру, оставил свой запас сахара, несколько книг и сказал, что готов бежать, куда глаза глядят.
11 октября 1939-го она отмечает: «Лямпе объяснил, что «так жить невозможно. В Белостоке можно будет работать. Буду зарабатывать. Не буду бояться. Советы нас хорошо примут». Он уже не может дальше сидеть и прятаться, прислушиваться к каждому стуку в дверь. Он не может жить, если нельзя выйти на улицу. Это медленная смерть… Скоро уже не будет возможности бежать».
12 ноября 1939-го Лямпе с группой артистов уехал из Варшавы и 15 ноября добрался до Белостока, где первое время «не имел даже места для ночлега и скитался по улицам». Морис надеялся на работу в еврейском театре, который открыли в Белостоке бежавшие из Польши еврейские актеры, но его не приняли.
Шушана Каган вскоре уехала в Вильно, откуда с семьёй эмигрировала в Аргентину, пообещав прислать визу и своему товарищу по сцене. Морис же в 1940-м перебрался в Гродно, где создал еврейский театральный коллектив, работавший, в основном, в Слониме. Во время одного из спектаклей актер неудачно спрыгнул со стола и повредил ногу. Однако ему все же удалось добраться до Вильно и даже устроиться на работу в Виленском государственном театре.
Еврейский писатель Шмерл Кочергинский вспоминает: «21 июня 1941 года в зале театра на Ковенской улице проходила премьера «Большого выигрыша» (на сценах еврейских театров эта пьеса Шолом-­Алейхема шла под названием «200.000»). Зал заполнили лучшие представители еврейской интеллигенции со всей Литвы. Представление было превосходным. Не было конца аплодисментам…»
Под утро, когда актеры разошлись по домам, немецко-­фашистские вой­ска перешли границу СССР.
Лямпе перебрался из гостиницы к своему коллеге. Друзья предлагали ему бежать из Вильно, но он категорически отказался. Морис пробовал устроиться на работу, но из-за больной ноги ему это не удавалось. Он вынужден был оставаться дома,?— доставал губную гармошку и играл свои любимые хасидские напевы.
Утром 14 июля нацисты окружили двор, перекрыли все выходы и пошли по дому в поисках скрывавшихся там мужчин. Зашли в квартиру, где жил Лямпе, велели всем одеться и увезли в тюрьму. Очевидцы, которым удалось освободиться из заключения, рассказывали, что Лямпе пел в тюрьме песню «Холом халамти» («Снился мне сон») из спектакля «Большой выигрыш». Через несколько дней он вместе с другими евреями был расстрелян в Понарах неподалеку от города.
Леонид Гомберг