Иосиф Райхельгауз: мечты и реальность

- Иосиф Леонидович, поделитесь вашими первыми воспоминаниями о себе, в каком возрасте вы себя осознали?

- Я отлично помню себя в возрасте старшей группы детского сада. В то время как раз умер Сталин, и я, как сейчас, вижу директора детского сада в фетровой шляпе с развернутой газетой «Правда» в руках, который со мной учил знаменитое стихотворение «На смерть Сталина». Читать я тогда еще не умел, но память была хорошая. К сожалению, строки эти до сих пор помню наизусть: «Дрогнул мир, узнав об этом горе, /Разрыдались скорбью провода…/Если б нам несчастье переспорить,/В грудь его свои сердца вложить – /Десять тысяч лет он мог бы строить,/При потомках в коммунизме жить…»

Из хороших воспоминаний – папа водил меня за руку в порт, я вглядывался в море и спрашивал: «А что там?». Папа отвечал, что там - Турция. Я никак не мог этого понять, и, когда научился плавать, пытался доплыть до Турции, чтобы посмотреть. Еще меня интересовало Московское шоссе. Папа сказал, что если по нему ехать-ехать, можно доехать из Одессы прямо до Москвы. Когда у меня появился велосипед, я несколько раз пробовал доехать и все удивлялся, почему не вижу той самой Москвы. Меня всегда интересовало: а что там, а что дальше.

Из-за своей пытливости и любознательности я однажды чуть не пострадал, когда на надувном баллоне, перетянутом снизу веревками, помогая себе самодельным веслом, поплыл в Турцию, меня задержали пограничники. Хорошо, что я был ребенком, и меня сдали родителям, а не куда следует…

- Вкус детства, с чем у вас связан?

- Когда я был маленький, всегда был страшно голоден, помню, мне постоянно хотелось есть. По дороге в детский сад мама водила меня мимо пекарни, оттуда доносился невероятный запах, который я вдыхал изо всех сил, пытаясь им насытиться, мечтая когда-нибудь дорваться до этого самого хлеба.

- Во что любил играть маленький Ося?

- Знаете, это смешно, но Ося любил играть в разные инструменты, детальки, гвозди. У нас всегда была какая-нибудь полусломанная машина, которую папа ремонтировал, и для меня это было самой интересной игрой. Засаленный гаечный ключ или черный от моторного масла молоток были для меня настоящим подарком. А когда в порту я находил брошенную каким-нибудь иностранным моряком пустую пачку от сигарет, да еще с такой золотой бумажкой внутри, это было полным счастьем. Стыдно сейчас признаваться, но как-то я даже утащил у сантехников маленькую отверточку, просто украл и убежал. Я не понимал, зачем она мне, но я ее протирал, заворачивал, приговаривал чего-то. Я всегда любил приговаривать. Вот, когда в конце сентября купался в море, то потихоньку начинал прощаться с ним. Я понимал, что не увижусь с морем до мая, поэтому говорил: «Ну, что, море, я ухожу, приду теперь только весной…». Еще я разговаривал с деревьями, когда приезжал в деревню к бабушке с дедушкой.

- Ваш самый любимый праздник в те годы…

- Все-таки, Новый год. Купить и нарядить елку - для моих родителей было очень дорого. Я хорошо помню, как возле Привоза ёлки продавали с машины. В Одессе же не растут елки, их везли откуда-то из России, из Белоруссии. Мы жили неподалеку от рынка, и я прибегал к машине рано утром, когда елки только начинали освобождать от веревок, хватал падающие на землю ветки, и, возвращаясь домой, сооружал из этих веток самодельную елку. Потом ее украшал: заворачивал орехи в серебряные бумажки, продевал ниточки в маленькие печеньица, которые мне привозила бабушка, и тоже вешал на елку. Вообще вешал на елку все, что было цветным и блестело: какую-нибудь пробочку, стеклышко, или мандарин, или даже настоящую конфету.

- Самым лучшим подарком для вас было…

- Как это ни странно, не помню никаких классических подарков в виде машинок, игрушек…

Самый дорогой подарок – когда папа вернулся из длительной командировки (я тогда был в первом или втором классе) и принес баночку консервов. Я помню эти «Бычки в томате». Папа открывал банку очень торжественно, приговаривая, что это – та самая рыба, которую можно есть с костями. Вот и сегодня, открываю «Бычки в томате», а на глаза слезы наворачиваются. И до сих пор, как мальчик из голодного детства, я не могу ничего оставлять на тарелке, даже крошки хлеба. Мои дети не могут этого понять.

- Иосиф Леонидович, а что вы читали в детстве?

- Я читал много, но больше всего любил книги не художественного, а познавательного характера: какие-то учебники для специалистов, медицинские справочники, до сих пор помню описание разных заболеваний. Разумеется, я зачитывался и приключенческой литературой, например, Фенимором Купером. Я всегда тянулся к тем, кто постарше. В этой компании был уникальный человек – Миллер Штудинер. Так вот, этот самый Миллер Штудинер был потрясающим знатоком русской литературы. Благодаря нему, я полюбил Ильфа и Петрова. «Золотой теленок» и «Двенадцать стульев» тогда стали моей настольной книгой. Миллер Штудинер, человек с одесской Молдаванки, не пропускал диалекты и редко употребляемые слова, сейчас он – профессор МГУ, преподает на факультете журналистики, издал множество словарей и учебников русского языка, мы дружим с ним до сих пор.

- О чем мечтали тогда?

- Многие свои мечты, фантазии я осуществил. В Одессе мы всей семьей жили в одной комнате, посреди которой стояла буржуйка, через нас вдобавок постоянно ходили соседи. Я ложился спать и фантазировал, какой у меня будет дом. Закрывал глаза и начинал строить дом. Я его построил в Подмосковье и живу в нем очень много лет. Дом окружен дубами, березами, елками. В Одессе ведь этого ничего не было…

- То есть, вы в детстве, живя у моря, мечтали о доме среди елок и берез?

- Да. Это удивительно. И все мои мечты сбывались. Вот первый раз за границу (в Польшу) меня выпустили, когда мне уже было целых сорок три года, я уже был руководителем театра ШСП (Школа современной пьесы), хотя меня задолго до того приглашали читать лекции, ставить спектакли. Но райком партии меня каждый раз не пропускал: я им срывал собеседование. Я им выдавал ответ, после которого они топали ногами и выгоняли меня из комнаты. А потом я стал ездить беспрестанно. Вот на днях я прилетел из Израиля, а до середины февраля планирую побывать в семи странах.

- Даже в самых смелых детских мечтах вы не могли бы себе тогда это вообразить…

 - Не мог, конечно, я тут недавно пытался посчитать, в скольких странах я был, и сбился на восьмом десятке. К чему я это говорю? Я побывал во всех великих пустынях мира, на ледниках, в Новой Зеландии, в Китае, но где бы я ни был, на третий-четвертый день я начинаю видеть свои Жаворонки в Подмосковье, дубы-березы. Это смешно, ведь я родился в Одессе, там у меня красивая квартира в самом центре города, я приезжаю туда два-три раза в году, но все равно, туда я езжу в гости, а чувство Родины у меня крепнет в Подмосковье.

- Кто оказал на вас самое большое влияние в детстве?

- Мне повезло: я ребенком попал в потрясающую семью художника Михаила Борисовича Ивницкого. Они – удивительные люди, я даже был влюблен в его жену Зою Ивницкую – ходил к ней в художественную студию, учился рисовать. Правда, я так до сих пор и не могу провести ни одной линии, хотя во многих моих спектаклях считаюсь сценографом. В доме Ивницких я впервые слушал «Лунную сонату» Бетховена, и от этой нечеловеческой музыки у меня лились слезы. Именно там я услышал про Булгакова, Пастернака, Цветаеву.

Режиссером, кстати, я случайно стал, а хотел быть дирижером. Не имея образования, не зная музыки, нахально подходил к пианино и играл мощно двумя руками, все думали, что я – очень образованный. Еще я хотел быть капитаном большого морского корабля – в Одессе же очень много подходящих учебных заведений, но там надо было знать математику, физику, а я тяготел к литературе и истории. Судьба и вывела…

Лариса Каневская, Россия