За стеклом, ч. 1, начало

Уютный снег, заиндевелые заборы, заросшие льдом срубы колодцев скрывали подлинное лицо Яновичей. Знающие люди утверждали, будто здешняя грязь превосходит все грязи мира. Жадная, жирная, она цепко хватала за ноги, не давая возможности вырваться. Через площадь местечка перебраться можно было лишь на лошади. Или вокруг, перебегая по узкой тропинке от дома к дому, наслаждаясь полной мерой вышеуказанными ароматами.
Хону все это совершенно не волновало. Его тело пребывало посреди грязи, нищеты и вони, но душа — душа витала в холодных чертогах прекрасного, наполненных величием духа, радостно служащего Всевышнему. Низменная реальность словно находилась за мутным стеклом, сквозь которое были видны нечеткие очертания предметов и едва слышно доносились голоса и звуки.
Все его время, да что там время, вся жизнь Хоны без остатка принадлежала Всевышнему. День был расписан до минуты, от раннего, задолго до рассвета вставания, погружения в ледяные воды миквы, страстной учебы и пристрастной молитвы до сладких маленьких часов после полуночи. Двери в самые глубокие тайны, самые заветные откровения отпираются, когда весь мир спит и лишь ангелы нарушают тишину шорохом своих крыл.
Да, Хона слышал шелест крыльев, а иногда даже внимал райскому пению небесных созданий, возносящих славу перед престолом Всевышнего. Подняться на эту вершину ему помог ребе Шнеур-Залман из Лиозно, Алтер Ребе. Как всякий, идущий по склону горы, чем выше Хона поднимался, тем больше видел и тем острее осознавал собственную незначительность. Путь, который оставалось пройти, был огромен, поэтому каждая минута, потраченная на глупости материального мира, была в его глаза горькой, невосполнимой потерей. 
Пока Хона карабкался с одной ступени духа на другую, его жена Бася торговала на рынке рыбой, вела домашнее хозяйство, поднимала шестерых детей. Она пребывала в полнейшей уверенности, что вытащила в лотерее жизни выигрышный билетик. Еще бы, где вы видели базарную торговку, у которой муж настоящий праведник? И если кто-то осмеливался усомниться в том, будто ее Хона… впрочем, оставим эту тему. Басю в лицо называли первой глоткой Яновичей, и если она уже раскрывала на кого рот, лучшее, что можно было предпринять, немедленно спасаться бегством.
Впрочем, многие были уверены, что счастливый билетик достался не ей, а Хоне. Сидит себе человек день-деньской в синагоге, думает только о Божественном, а о хлебе насущном и прочих низменных мелочах заботится жена. 
Итак, в ту Хануку мороз навалился на Яновичи, но Хона даже не подумал изменить свои планы. Первую свечку он зажег дома, вместе с семьей, а вторую и все остальные собирался отмечать в Лиозно. От Яновичей до синагоги Алтер Ребе каких-нибудь 30 верст, самая ленивая лошадка одолеет это расстояние от шахриса, утренней молитвы, до минхи, послеполуденной.
Утром второго дня Хануки Хона натянул тулуп, надвинул шапку и двинулся к двери. Мыслями он уже сидел в санях, закопавшись в сено, и наблюдал, как проплывают мимо заснеженные поля и ветер уныло гудит в черных голых рощах.
– Стой! — раздался голос Баси, и Хона замер с рукой, взявшейся за дверную ручку.
– Наши старшие девочки, близнецы, ты помнишь о них?
– Помню, конечно, как не помнить, — пробормотал Хона. Перед его глазами все явственнее проступал текст последнего маамара (статьи Ребе на тему хасидизма), который он выучил наизусть, готовясь к поездке. В нем было три не совсем понятных места, и Хона рассчитывал, сидя в санях и слушая скрип снега под полозьями, разобраться в них до конца.
– Ты помнишь, что они уже готовы выйти замуж?
– Помню, конечно, как не помнить, — обрадованно воскликнул Хона. Он вспомнил фразу Ребе из другого маамара, и она сразу вывела его мысли на другой путь. Надо было заново пройтись по тексту, вооружившись новым пониманием.
– Ну, и что ты собираешься делать?
«Вот пристала! — чуть было не закричал Хона. — Нашла время для разговоров! Хасид едет к ребе, хасид думает только о святости, а тут…»
– Молчишь, — укоризненно произнесла Бася. — Понятное дело, что ты можешь сказать? Так вот, молчи и меня слушай. Деньги на приданое у нас есть, слава Б-гу, я накопила. Но деньги это не все. Нам нужны хорошие мальчики. Понимаешь, для хороших девочек нужны хорошие мальчики.
– Понимаю, конечно, как не понять, — ответил Хона, пытаясь сообразить, куда клонит его жена. Из-за ее дурацкой болтовни понимание маамара, только что бывшее ясным и кристально прозрачным, стало мутнеть, словно вода, в которую пролилось молоко. 
– Попроси у Ребе благословение на женихов, — сказала Бася. — Пусть нашим девочкам попадутся добрые и богобоязненные мужья. Ты же знаешь, для женщины самое главное в жизни — удачно выйти замуж.
– Попрошу, конечно, как не попросить, — пробормотал Хона и выскочил за дверь. Балагула уже ждал, Хона зарылся в сено и погрузился в маамар.
В Лиозно, ах, в Лиозно святость прос­то текла по улицам, а возле дома Ребе достигла такой силы, что Хона выскочил из саней и побежал по снегу, жадно хватая воздух широко раскрытым ртом.
Стоит ли говорить, что о просьбе Баси он забыл начисто. Лишь вернувшись домой и снова взявшись за ручку двери, он вспомнил про слова жены.
– Ну? — спросила Бася. — Забыл, небось?
– Я был в другом мире, — виновато пожал плечами Хона. — И, кроме того, ты же знаешь, я никогда не спрашиваю Ребе о материальном. Только о Торе.
– А выдать замуж дочерей, это не Тора? — возразила Бася. — А чтобы твои внуки выросли хорошими евреями, это не Тора?
– Тора, конечно Тора, — согласился Хона и стал собираться в синагогу. От ребе он всегда приезжал с полным мешком добра, и теперь его требовалось тщательно рассортировать, понять и оприходовать. Речь, разумеется, шла о духовном добре. Предметы материального мира вызвали у Хоны лишь брезг­ливое отталкивание, назвать их добром ему не приснилось бы даже в самом страшном сне.
Яков ШЕХТЕР, Израиль
В оформлении статьи использована репродукция картины Ривки Беларёвой.
Окончание в следующем номере