Перо Жар-птицы

На предварительной защите сотрудники кафедры одобрили мою работу «Теплоотдача и гидравлическое сопротивление сетчатых насадок регенераторов», Виктор Павлович был доволен и неожиданно предложил мне: «А знаете, вы можете защититься досрочно». На защите началось обсуждение, и задал тон учёный с мировым именем Александр Адольфович Гухман. Он обвёл рукой развешанные ватманы с чертежами и графиками и произнёс, обращаясь к учёному совету: «Вопрос о присвоении за эту работу звания кандидата технических наук совершенно ясен и даже не требует обсуждения. Из этой работы вытекает интересная проблема, и об этом стоит поговорить». Пятнадцать «за» учёного совета были наградой прежде всего Виктору Павловичу Майкову и, конечно, соискателю.
В то время ещё не запретили добрую традицию банкета после защиты. Мы собрались в уютном зале ресторана «Будапешт» на Петровских линиях. Помимо сотрудников нашей кафедры пришло много гостей — родственники, мои редакторы из совсем другого, литературного мира. Произносили тосты, поздравления, я сидел рядом с Виктором Павловичем и, честно говоря, плохо понимал, что происходит. Будто всё не со мной — может, переволновался, может, температура добавляла жару к сказанному и выпитому.
Все расслабились, стали поздравлять родственники. И тут встала Лариса Георгиевна Вигура, литературный редактор издательства «Музыка». «Мне ясно теперь, после выступления многих членов кафедры, что Миша — талантливый учёный, — сказала она. — Но это нисколько не удивительно, потому что он — талантливый поэт! Это мы знаем! Об этом говорят все его изданные книги, сотрудничество с нашей редакцией. Талантливый человек — талантлив во всём».
Я сидел, втянув голову в плечи, будто меня не хвалили, а ругали. Взглянул мельком на Виктора Павловича — он внимательно выслушал Ларису Георгиевну, потом склонился ко мне и произнёс без малейшей доли наигранности, с искренним удивлением: «Я чувствовал, что вы чем-то увлечены помимо диссертации. Но чтобы так!!!»
И тут не случайны три восклицательных знака. «А знаете что, — сказал он через некоторое время очень серьёзно. — Я предлагаю вам подумать. Вы в двух шагах от докторской диссертации. Вам нужно года полтора, не больше, поверьте мне». Виктор Павлович потом часто возвращался к этой теме, не верил, что я не «соблазнюсь» такой перспективой.
Вопрос работы встал особенно остро после распределения меня как молодого специалиста. Я получил направление в какое-то ведомство, связанное с нефтяной промышленностью, явился по месту назначения и получил отказ! «Мы в таких специалистах не нуждаемся!» — сказали мне. Мало того, это же самое написали на моём направлении и пришлёпнули печатью!
Я оказался совершенно свободным, теперь могла осуществиться моя мечта: найти преподавательскую работу в вузе, может быть, чем чёрт не шутит, заняться дальнейшими исследованиями под руководством Виктора Павловича. Он очень обрадовался такому ходу событий и посоветовал мне обратиться к Ивану Петровичу Усюкину на кафедру, на которой я оканчивал МИХМ. Иван Петрович подтвердил, что у него есть свободное место ассистента. Я побежал в отдел кадров совершенно окрылённый! Но крылья мне быстро подрезали. «Мы вам позвоним», — сухо сказали мне там. Я знал, что это означает.
Виктор Павлович был огорчён. Я видел, что ему неловко, будто он виноват в том, что происходит. «Знаете что, не расстраивайтесь, — сказал он. — В Москве есть ещё много вузов». Действительно… я пошёл по институтам и даже техникумам.
По телефону сотрудник отдела кадров допрашивал меня: какая специальность, где защитился, подтверждали, что такие специалисты им нужны, приглашали приехать. Я каждый раз бежал скорее, подгоняемый надеждой, но после того как брали в руки мой паспорт, стандартно отвечали: «Мы вам позвоним». Сухо и слово в слово. После многократных попыток я понял, что этот путь мне заказан. Пятый пункт цеплялся за решетки, которыми советская власть огородила свои институты от инородцев.
Виктор Павлович был страшно огорчён. Я перестал звонить ему и приезжать, поскольку каждый раз приносил только плохие известия, и это было очень неприятно. Но сидеть дома я тоже не мог: началась борьба с тунеядцами. Первой громкой жертвой стал будущий нобелевский лауреат поэт Иосиф Бродский. Его осудили на пять лет поселения и выгнали из Ленинграда. Партийным бонзам не нужны были гении, они искали манкуртов.
Меня теребит совесть, что я после того как бросил профессию, мало общался с моим замечательным учителем, скромным учёным с большой буквы! Доктором наук, отказавшимся баллотироваться в члены-корреспонденты, чтобы не отрывать время от исследовательской работы. Я чувствовал какую-то неловкость, мне казалось отступничеством и неблагодарностью, что так получилось в моей жизни — уйти из профессии.
…В начале XXI века я как-то позвонил по старому телефону Виктора Павловича — совесть грызла меня. Никто не взял трубку. Я хотел повидаться с ним, подарить ему свои вышедшие книги, повиниться, поговорить по душам, ощутить снова его расположение к себе, порадоваться его вниманию.
Пусть хранятся образы светлых людей, которые через тяготы существования продолжают жизнь, потому что, не будь их, мрак залил бы мир, и она бы остановилась… На память о дорогом учителе осталось мне перо Жар-птицы, которое он подарил мне.
Михаил САДОВСКИЙ, Россия