Что сказала лягушка

Бомжи в Большом театре
Под занавес три главных театра отстрелялись впечатляющими премьерами. 
Большой ошарашил «Снегурочкой» в постановке Александра Тителя. Действие этой поэтичной оперы Римского-Корсакова, полной теплой, светлой грусти, перенесено в апокалиптическое будущее: на Земле после какого-то мощного катаклизма уже много лет идет снег. Вон, колесо обозрения выпирает лишь небольшой дугой с парой ржавых кабинок. Царь Берендей устроен «с комфоротом» — в старом железнодорожном вагоне. Жители его волшебного царства (у Римского-Корсакова) — здесь толпа бомжей, кутающихся в линялые одеяла; они греют руки над огнем, разведенным в чудом уцелевших бочках…
Остановлюсь, пожалуй. Страшный сон.
Жалко даже не себя, а молодых певцов, чудесную Ольгу Селиверстову, которая, я думаю, уча партию Снегурочки, вряд ли мечтала об образе мутантки с голыми, несмотря на мороз, руками и ногами. 
О чем нас предупредили? Об опасности экологической катастрофы? Но эта тема скорее входит в круг интересов Большой двадцатки, чем Большого театра. А мы-то скромно на Римского-Корсакова пришли, музыка которого, увы, еще скромнее прозвучала под управлением Тугана Сохиева.

Сирийская шарада
Намудрил и режиссер Дмитрий Бертман в «Геликоне»: действие «Трубадура» Верди у него происходит не в Испании XV века, а в… Сирии, что ли. Ну да, по телевизору же она во всех новостях. Вот и на сцене братоубийственный конфликт, бомбежки, сполохи огня на горизонте.
– «Трубадур» — интереснейшая детективная история с элементами вампуки, — предварительно разъяснял Бертман. — В ней нарушены все причинно-следственные связи. Но мы должны ее разгадать!
Я честно пыталась. Изучила фотовыставку в фойе — хроники военного Алеппо. А героев оперы на сцене поделила, грубо говоря, на «наших» и «игиловцев». Тем более в спектакле вдруг возникают очертания Римской арки в Пальмире… Звучат мелодии Верди… В голове немного трещит. 
– Вы не объясните мне в двух словах, в чем тут дело? — спрашивает меня соседка, очень известная, весьма начитанная дама.
И я, облегченно вздохнув (значит, я не одна такая), попыталась изложить ей заковыристое либретто, беспомощно перебирая в воздухе пальцами, как полузадушенный осьминог — щупальцами… 
Гораздо важнее актуальной концепции оказалось то, что в этот вечер «Геликон» запустил систему тифлокомментирования для слабовидящих. Скоро все спектакли здесь будут идти с пересказом мизансцен, стоит только надеть наушники.
Бертман пошутил, что этой функцией могут воспользоваться и критики.
В следующий раз непременно так и сделаю. 

Совершенство в белом
Не теряя надежды на встречу с прекрасным, пошла в Музтеатр им. Станиславского и Немировича-Данченко на одноактный балет Иржи Килиана «Маленькая смерть». А попала в какую-то феерию!
Француз Лоран Илер руководит труппой всего-то с 1 января 2017 года, а ее не узнать.
Показанный в тот вечер триптих открывала «Сюита в белом» Сержа Лифаря (1943) на музыку Лало, и я наконец воспарила над всеми ссорами, дрязгами и телевизионным ором. Артисты танцевали чисто, легко, с невероятным достоинством. Без такого технического совершенства балет Лифаря из золотой кареты тут же превратился бы в усохшую тыкву. Может быть, танцовщиков здесь теперь легонько подправляют каким-то невидимым волшебным хлыстиком?..
Килиан ожиданий не обманул. А новый для театра балет «Вторая деталь» Уильяма Форсайта словно вывел на сцену третью часть труппы — авантюрную, никогда не фыркающую: «Нас в хореографическом училище этому не учили…» Такие блестящие, нескучные, стильные работы должны заставить Большой театр завидовать, закусив губу.
 

Пешком через Ниагару
Международный театральный фестиваль им. Чехова отметил свое 25-летие. Поэтому его основатель и директор Валерий Шадрин особенно постарался. 
Сужу по себе. Собиралась только на музыкальные постановки, но потом меня понесло: нельзя же, в самом деле, живя в Москве, пропускать преподнесенные тебе на блюдечке спектакли Эмманюэля Демарси-Мота («Шесть персонажей в поисках автора» Пиранделло) или Деклана Доннеллана («Зимняя сказка» Шекспира), новые работы Дени Подалидеса, Питера Брука, Робера Лепажа, Акрам Хана… Больше двадцати. Сойти с ума!
Открывался фестиваль знаменитой «Волшебной флейтой» берлинской Комише опер. С Моцарта словно стряхнули наконец всю тяжесть его загадочной тягомотной истории с масонами: феерическая постановка Барри Коски и Сьюзан Андрейд с анимацией Пола Бэррита развернула музыку XVIII века к столь широкому зрителю, что композитор и мечтать не мог. 
Литературовед Мариэтта Чудакова сказала о спектакле: «Это для возраста 4 плюс!» То есть даже для дошколят. Персонажей оперы преследуют видеоужасы и видеозабавы; здесь летают розовые слоны, а Царица ночи шарит по земле черными паучьими лапами, от которых смешно пытаются увернуться герои… «Небылицы и шутки», так радовавшие Гёте, десятикратно пополнили спектакль, который выдержал уже 16 гастролей и из Москвы усвистал в Пекин.
Остро осталось в памяти выступление кубинской труппы великого танцовщика Карлоса Акосты. В основе одноактного балета «Переход через Ниагару» (на музыку Мессиана) — реальная история, как акробат Шарль Блондэн перешел водопад по канату, а некий юноша иронично предложил ему полетать. Долгий дуэт двух танцовщиков — темнокожего, прекрасного, как скульптура эбенового дерева (канатоходец), и белого-бледного — развил метафору так, как словам не под силу.
«Эфемерная архитектура» британской компании «Гандини Джагглинг» — балет, соединенный с жонглированием. И здесь метафора: движения человека «между струями» должны быть отточены до миллиметра. Разве не живем мы все именно так?..
Всегдашний хэдлайнер фестиваля Филипп Жанти придумывает монстров, каких порождает только взбудораженная фантазия. Герой его спектакля «Внутренние пейзажи» путешествует не то в собственной в голове, не то в воспоминаниях, не то в мечтах. И мы вместе с ним, чуть ли не ойкая, ухаем в какую-то кишку, встречаемся с гигантскими живыми полипами…
Я, хоть и самонадеянно, представляю себе, как кто-то берется за «Дядю Ваню»», имея перед собой как минимум текст Чехова. Но непостижимо, как режиссер с нуля, на голой сцене, творит какой-то особый мир, живущий по своим законам, заставляя одни действия логично перетекать в другие. 
Таков и метод Джеймса Тьере, гениального внука Чарли Чаплина. Не человек, а клубок фантазии, трудолюбия и колоссального обаяния. Час двадцать он не сходит с подмостков в спектакле «Лягушка была права». 
При чем тут лягушка?
– Мне было лет пять, — рассказывает Тьере, — и я час простоял на дороге. Я нашел лягушку и разговаривал с ней. Потом поделился с родителями: «Она сказала мне, что я ничего не знаю о жизни». С тех пор отец, желая меня в чем-то упрекнуть, просто говорил: «Лягушка была права!»
Тьере и его актеры выполняют непрерывную цепь гэгов. Кто-то хватает пианистку за руку и… отламывает ее, словно фарфоровую. Или сам Тьере начинает бурно обниматься с персонажем не то в шубе, не то в халате; пара ловких движений — и халат уже на Тьере… Мои соседи в зале напряженно искали сюжета, а я плюнула — и следила за фокусами, стараясь не упускать из виду Джеймса. Он уже совершенно седой и совсем стал похож на своего дедушку — и гениальной пластикой, и мгновенной переменой настроений, и просто внешне.
Завершали основной блок фестиваля спектакли «Тайная сила» ван Ховена (Нидерланды) и «887» Робера Лепажа (Канада). В первом — голландский наместник на колониальной Яве начала ХХ века искренне не понимает, как можно не любить его, просветителя, строителя школ и больниц… Вот только местных жителей он в глубине души считает людьми второго сорта. Как просто открываются ларчики!
Лепаж в своем моноспектакле рассказывает о своем детстве, об унижении квебекцев англоязычными канадцами, требовавшими от франкоязычных: «Speak whight!» – «Говорите по-человечески!» Идет XXI век — но разве изжиты в мире такие коллизии?..
А Лепаж снова так или иначе проявится в Москве уже в октябре. На фестивале «Территория» будет представлен его новый проект: история самых знаменитых библиотек мира в 3D.
 

Нет покоя Нурееву
Закончу тем, чем начинала: Большим театром. Премьера очень ожидаемого балета «Нуреев» на закрытии сезона не состоялась. Она перенесена далеко-далеко, где кочуют туманы, — на 4–5 мая 2018 года. Разразился скандал.
Фигура танцовщика Рудольфа Нуреева, в 1961 году вызывающе отрекшегося от СССР, по-прежнему скандальна сама по себе, и это подлило масла в историю постановки. Как и мутные обстоятельства допроса режиссера Кирилла Серебренникова в Следственном комитете по поводу «Седьмой студии» и фестиваля «Платформа». Его соратников ждет непонятно что (двое из них в заключении, один под домашним арестом), а сам он продолжал ставить — «Чаадского» в «Геликоне» (см. «Алеф» № 1084), «Нуреева» в Большом (вместе с хореографом Юрием Посоховым). И никто не знает: табу на балет связан больше с политической составляющей или с эстетической? Или с намерением, когда все уляжется, скруглить наиболее эпатажные сцены? И был ли окрик сверху, и если да — то с какого именно этажа?.. 
Театральная Москва гудела, как высоковольтный трансформатор. Пришлось срочно созывать брифинг. Директор Большого Владимир Урин уверенно парировал все выпады. Стоявший рядом директор балета Махар Вазиев, засунув руки в карманы брюк цвета давленой брусники, уперся глазами в пол.
Урин назвал качество балета «плохим». Вазиев, не мигая, продолжал изучать затейливый рисунок паркета. Урин сообщил, что последний прогон «на драйве, на протесте прошел очень неплохо» и был снят на видео. Интернет запестрел рваными сценами из балета. Кто-то комментировал их возмущенно, но большинство сошлись во мнении: как же хочется посмотреть!..
А пока «Нуреева» заменили старым добрым «Дон Кихотом». Я сходила ради интереса. Подивилась этому каменному веку. В бельэтажной ложе, подперев голову ладонью, любовался проверенным, безопасным зрелищем Махар Вазиев.
Наталья ЗИМЯНИНА, Россия