Полеты во сне и наяву, ч. 2

Они протиснулись к окну. Ветер раздувал рукава тонкой блузки Клер, но она словно не чувствовала холода. «Я подсажу тебя, — сказал Даниэль. — Через окно выберешься на крышу. Встань лицом по ходу поезда, прикрой голову руками и прыгай вбок изо всех сил, чтобы отлететь подальше от насыпи».
Клер молча кивнула и ухватилась руками за край окна. Даниэль приподнял ее, и через минуту она была уже на крыше. 
Вот он, ее сон, ее наваждение, ее кошмар. Она стояла в кромешной темноте, на дрожащей и дергающейся крыше вагона, в лицо ударял сильный ветер, нужно было оттолкнуться и прыгнуть прямо в сердце мрака. Только теперь она точно знала зачем.
Клер повезло. Она угодила на осыпь, несколько раз перевернулась через голову, в клочья разорвала блузку и юбку, но поднялась на ноги невредимой. Только кисть правой руки, ушибленная о камень, сильно болела. Рядом грохотал поезд, и Клер в испуге снова упала на песок и распласталась, пытаясь стать незаметней. Мигнул и пропал за поворотом красный огонек последнего вагона, и наступила тишина.
«Где Даниэль? — лихорадочно думала Клер. — Он прыгнул позже, значит надо искать впереди!» Осторожно, боясь оступиться, она двинулась вперед. Вот кусты, вот деревья, вот насыпь и рельсы. Но где же Даниэль?! Клер стало страшно. Одна, посреди ночи, непонятно где, без помощи и поддержки! «Даниэль, — негромко позвала она. — Даниэль, Даниэль, Даниэль!» Из темноты раздался негромкий ответ: «Клер, ты где? Я иду!»
Даниэлю тоже повезло. Он отделался ушибами и шишкой на лбу. До утра они просидели в роще, обнимая друг друга. Ушибленная кисть болела все сильней, Даниэль оторвал рукав от рубашки и наложил на руку жены тугую повязку. Радостно поднялся рассвет. Солнцу не было дела до несчастья и боли двух людей, прячущихся в кустарнике. Птицам тоже не было до них никакого дела, они распевали весело и бойко, словно ничего не случилось на проклятой земле. Клер и Даниэль огляделись и начали осторожно искать людей.
Бельгийские крестьяне прятали их до окончания войны. Сидели в подвале, почти без света. Еды хватало, картошкой и хлебом они наелись до конца жизни. Страшней всего оказалась скука. Делать было совершенно нечего, только говорить друг с другом. Вот тогда Клер и припомнила слова отца про общие сказки и про общую судьбу. За полтора года в подвале они с мужем переговорили обо всем на свете и ­по-настоящему стали семьей.
После войны Клер и Даниэль перебрались в Южную Америку. Жить на земле Европы, залитой кровью евреев, было невозможно. В Аргентине им тоже не понравилось. Там появилось слишком много эмигрантов из Германии с плохо скрытой военной выправкой. Через два года Клер и Даниэль уехали в Израиль.
Даниэль прямо с парохода ушел в армию, воевал, был ранен под Латруном. В те годы крытых катков еще не существовало, и его конькобежные умение и страсть остались невостребованными. Однако привычку к спортивному образу жизни он сохранил, его молодцеватый вид привлек внимание соседа, работавшего в полиции. Так бывший наследник антверпенской верфи и звезда бельгийского спорта стал полицейским в Тель-Авиве.
Клер пошла работать в тель-авивскую гимназию «Герцлия» учительницей музыки. Родилась дочь, потом сын. Мальчика назвали Йехезкелем в честь отца Клер.
Не было дня, когда бы Клер не вспоминала отца. Нет, она не сожалела о принятом решении, глядя на подрастающих детей, Клер в тысячный раз говорила себе: все было сделано правильно. И тем не менее… Вечером, когда темнота укрывала прохладным пологом раскаленные под солнцем белые дома Тель-Авива, Клер возвращалась мыслями к холоду той ночи и к пышущему жаром отцу. А во снах… в тысячный раз она стояла на крыше вагона, прыгала в никуда и летела в кромешном мраке со спотыкающимся от ужаса сердцем.
На исходе одной из майских суббот 1963 года Клер и Даниэль вышли прогуляться. Возле площади Дизенгоф их остановила немолодая женщина с усталым, словно помятым лицом. «Простите, вы не из Брюсселя?» — спросила она. — «Да, — ответила Клер. — Вы тоже оттуда?» Вместо ответа женщина тяжело вздохнула: «Вас зовут Клер?» – «Откуда вы знаете?» – «Я была вместе с вами в Мехелене. Не помните меня?» Сердце Клер тревожно забилось, предчувствуя, как к ней приближается что-то большое и важное. «Нет, совсем не помню!» — ответила она. «Всмотритесь хорошенько. Мы ехали в одном вагоне, номер шесть. Вы держали на коленях голову отца, а я сидела у него в ногах».
Клер побледнела, колени ее подкосились. Чтобы не упасть, она ухватилась за руку мужу. «Давайте присядем», — предложил Даниэль.
Они нашли относительно тихий уголок в кафе, и женщина продолжила рассказ. «Я ищу вас уже двадцать лет. В ту ночь, спустя час после того, как вы прыгнули, отец пришел в себя и стал вас звать». Клер показалось, будто свисающие с потолка лампы закружились в хороводе. Она была на грани обморока. Даниэль побрызгал ей в лицо холодной водой, поднес стакан ко рту и заставил выпить. Зубы стучали по стеклу, Клер трясло, как лихорадке. Сбывались ее ночные кошмары, воображаемая сцена, которую она столько лет гнала от себя, оказалась подлинной.
«Успокойтесь, успокойтесь, — повторяла женщина. — Выслушайте меня до конца. Он позвал вас, я услышала и рассказала, что вы прыгнули из поезда, когда тот еще шел по бельгийской территории. В вагоне было темно, но я увидела, как ваш отец улыбнулся и снова впал в забытье. Я поправила ему тряпку под головой, и он открыл глаза. “Мне бы только знать, что Клер не расшиблась и сейчас в безопасности”, — сказал он.
Я лишь пожала плечами. Кто мог дать на это ответ? Он несколько минут лежал молча, с таким видом, будто прислушивался. “Обещайте мне, — вдруг заговорил ваш отец. — Когда закончится война, найдите мою дочь”. Я заплакала. Разве можно такое обещать? Мы в поезде, который везет нас на смерть, а он говорит о конце войны…
“Я знаю, вы спасетесь, — сказал ваш отец, словно прочитав мои мысли. — Отыщите мою дочь, ее зовут Клер, она музыкант, известная пианистка. Вы спасетесь и будете жить еще долго, а я скоро умру”. Я возмутилась, сказала, что нельзя так говорить, нужно надеяться на лучшее, верить, и Б-г даст силы. “Она совестливая девочка, — вместо ответа произнес ваш отец. — И будет страдать, что оставила меня одного. Передайте Клер, если бы она спросила моего совета, я бы сказал, нет, я бы приказал ей прыгать”. Я пообещала, он слабо улыбнулся и почти сразу впал в забытье. Несколько раз я пробовала с ним заговорить, но ваш отец не отвечал. Когда эшелон прибыл в Аушвиц и началась выгрузка, я решилась его потормошить. Он был уже холодный…» Клер снова зарыдала. Даниэль и женщина молча ожидали, пока она успокоится.
«В Аушвице я прошла все круги ада. И вы не поверите, выжила лишь благодаря наказу вашего отца. Многие не выдерживали ужаса лагерной жизни, шесть моих соседок по нарам покончили жизнь самоубийством. Я их хорошо понимаю: не было сил жить и страдать. И я два раза сидела с веревкой на шее у края нар. Оставалось только спрыгнуть, но слова вашего отца и мое обещание удержали меня от последнего шага». 
Женщина вдруг разрыдалась. Клер снова вытащила платок и уткнулась в него покрасневшим носом. Даниэль молча курил. «Я искала вас все эти годы. Писала антрепренерам Бельгии, Америки, Аргентины. В Израиле обошла все оркестры, но никто не слышал о пианистке по имени Клер». – «Да, — грустно улыбнусь Клер. — Выпрыгнув из поезда, я сильно ударила правую руку, не могла шевелить пальцами. Рука сильно опухла, мы боялись, что сломана кость, однако, к счастью, это был просто ушиб. Потихоньку опухоль сошла, но былая чувствительность к пальцам не вернулась. О концертной деятельности пришлось забыть».
Даниэль нежно обнял ее за плечи. Женщина окинула их взглядом и спросила: «Вы счастливы? — и сразу, уловив неуместность такого вопроса, уточнила: — Вы довольны новой жизнью?» Клер не ответила, отвернувшись к окну. За стеклом текла нарядная толпа, отдохнувшие за субботу люди фланировали по улице Дизенгоф. Высокое, живое небо стояло над Тель-Авивом, а звезды словно подмигивали друг другу: смотри-смотри, а евреи опять здесь, евреи вернулись.
Яков ШЕХТЕР, Израиль