Полпред поколения

Как вы думаете, кого играл Владимир Высоцкий в спектакле Театра на Таганке «Павшие и живые», посвященном поэтам Великой Отечественной? Правильно, Семёна Гудзенко. Они и в самом деле в чём-то похожи. Высоцкий ушел из жизни в сорок два, Гудзенко не дотянул и до тридцати одного. Понятное дело, война вносит в жизни поэтов коррективы. Свои лучшие стихи Гудзенко написал в возрасте 20 лет на фронте и в госпиталях после тяжелого ранения.
Как правило, они сразу выходили во фронтовых газетах. Он не умел работать в стол, долго ожидая публикаций. Среди стихов, написанных им после войны, есть настоящие шедевры, но таких немного. В последние недели жизни, в госпитале, когда поэт уже больше не мог писать, он продиктовал несколько замечательных стихотворений, которые вошли в сокровищницу советской поэзии.
Он всегда жил на пределе сил…
Гудзенко родился в Киеве. Еврейская мама назвала его красиво, на итальянский манер — Сарио. Всю жизнь друзья звали его Сариком. Имя Семён дал ему Илья Эренбург уже 1943-м перед публикацией его стихов в ведущих литературных журналах того времени. В 1939-м Гудзенко поступил в легендарный ИФЛИ — Институт философии, литературы, истории, который одно время совершенно некстати модно было величать «Советский лицей в Сокольниках», намекая на сходство с известным учебным заведением в Царском Селе. Пушкин в ИФЛИ так и не народился, но зато в разное время там учились несколько первоклассных и даже выдающихся поэтов советской поры: Симонов и Твардовский, Павел Коган и Наровчатов, Самойлов и Левитанский. Среди них в числе первых был и Гудзенко.
«С Семёном Гудзенко мы были как братья, — вспоминал Левитанский. — Первый и второй номера одного пулеметного расчета». 22 июня 1941 года они вместе ушли добровольцами на фронт и были зачислены в одну часть — Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН). 
К осени часть была расквартирована в Москве. В случае вражеского прорыва бойцам предстояло держать оборону в самом городе на участке от Белорусского вокзала до Пушкинской площади. По двое они патрулировали улицы, готовясь грудью встретить врага… на Садовом кольце.
Гудзенко завел записную книжку «Для стихов и боевых эпизодов», но начал ее с конспектов по подрывному делу. Немного позже он запишет: «Темная Тверская. Мы идем обедать с винтовками и пулеметами. Осень 1941 г. На Садовом баррикады. Мы поем песню о Москве. Авторы — я и Юрка (Ю.Д. Левитанский — Л.Г.)». 
В песне, исполнявшейся на мотив популярной «Бригантины», были и такие слова:
Звери рвутся к городу родному,
Самолеты кружатся в ночú,
Но врага за каждым домом
Встретят пулей патриоты-москвичи.
В ноябре части ОМСБОН выдвинулись к прифронтовой полосе в районе Волоколамска. Об этих суровых зимних днях Левитанский говорил впоследствии: «Начало — самая трудная, самая страшная часть этой трагедии. Мне нравится выражение Воннегута: “война детей” — да, воюют всегда дети; такими были и мы, лежавшие на том подмосковном снегу декабря сорок первого года. А зима была очень холодная, и лежали мы на этом снегу в своих шинелях и сапожках очень удобными мишенями для немецких самолетов — даже и маскхалатов тогда у нас еще не было».
В январе 1942 года командование бригады сформировало несколько отрядов для выполнения разведывательных и диверсионных заданий в ближайшем тылу врага в районе Вязьмы. Однако ситуация переменилась; гитлеровцы готовили новое наступление, и отряды получили другое задание, к которому, по существу, не были готовы: внезапными ударами нападать на подразделения немцев, чтобы хоть немного оттянуть вражеское наступление до подхода главных сил.
В одном из таких неравных боев — три десятка красноармейцев против четырех сотен немцев — погиб друг Гудзенко, заместитель комиссара отряда Лазарь Паперник, подорвавшись на противотанковой гранате и забрав с собой десятки врагов. Часовой мастер Лазарь Хаимович Паперник стал первым Героем Советского Союза в ­ОМСБОНе. Теперь его именем названа одна из улиц Москвы.
Гудзенко тяжело переживал потерю товарища, он не участвовал в этом сражении, у него было другое задание: разведка местности, где шли бои. Забегая вперед, скажем: по свидетельству его однокашника по ИФЛИ и однополчанина, заместителя командира отряда диверсантов-подрывников ОМСБОНа, впоследствии писателя В. Кардина (Эмиля Аркинда), Гудзенко написал о Папернике «брошюру», изданную на идише издательством «Дер Эмес».
Через несколько дней после гибели Паперника Семён был тяжело ранен. Уже в госпитале он записал обо всем произошедшем: «2-го [февраля] утром в Поляне… Пули свистят, мины рвутся. Гады простреливают пять километров пути к школе. Пробежали… Пули рвутся в школе… Стреляю по большаку… Пули свистят рядом… Ранен в живот. На минуту теряю сознание. Упал. Больше всего боялся раны в живот. Пусть бы в руку, ногу, плечо. Ходить не могу… Рана — аж видно нутро. Везут на санях. Потом доехали до Козельска… Полечусь и снова в бой, мстить за погибших…»
Молодость взяла свое. Рана зажила. В госпиталях весной 1942-го Гудзенко написал стихи, принесшие ему широкую известность: «Перед атакой», «Первая смерть». «Подрывник».
Бой был короткий.
А потом 
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.
Через много лет об этих стихах и их авторе Левитанский скажет, что Гудзенко был первым, сказавшим частичку правды о той войне. А Павел Антокольский назовет поэта и бойца полпредом целого поэтического поколения.
После ранения Гудзенко был признан негодным к строевой службе и работал фронтовым журналистом. В качестве корреспондента газеты «Суворовский натиск» он прошел Украину, Закарпатье и Венгрию. Был награжден орденом Красной Звезды, многими медалями, а сразу после войны и орденом Отечественной войны II степени.
Войну он закончил в Будапеште. Много ездил по стране. В поездках читал свои военные стихи, которые пользовались неизменным успехом. Однако все это не помешало обвинениям поэта в «космополитизме», которые настигли Гудзенко в конце 1940-х годов. Его называли певцом тола и взрывчатки, обвиняли в «дегероизации» послевоенного мирного строительства. Все это могло кончиться печально. К счастью, его поэма «Дальний гарнизон» (1950), посвященная военной службе в мирное время, была выдвинута на Сталинскую премию — правда, награды не удостоилась, зато обвинения были сняты.
В эти годы Гудзенко женился на Ларисе, дочери известного советского военачальника Алексея Жадова. Тесть, недовольный еврейским происхождением зятя (хотя настоящая фамилия генерала была Жидов), отказал им во всякой помощи. После рождения дочери, когда Семён заболел, материальное положение семьи стало еще более тяжелым. 
Гудзенко перенес несколько серьезных операций по удалению опухоли мозга в Институте нейрохирургии им. Бурденко и умер в госпитальной палате в феврале 1953-го, немного не дотянув до 31 года.
«Об этом надо писать, — говорил Юрий Левитанский в 1992 году. — Грех, что я до сих пор этого не сделал… Давно надо было… О Гудзенко, который ушел от нас раньше всех… Об этом надо писать вдумчиво, серьезно, вспоминая подробности…» В те годы, особенно перед 50-летием Победы, он вспоминал друга почти в каждом разговоре, в каждом интервью. Но так и не написал…
Леонид ГОМБЕРГ, Россия