Выстрел «Авроры»

Ленин — немецкий шпион?
Между тем петроградские газеты не унимались. Изо дня в день публиковались новые сенсационные факты и разоблачения, подтверждавшие, что Ленин — немецкий шпион. Что он получил деньги от германского Генерального штаба. Что на эти деньги он собирается совершить государственный переворот. Временами разоблачения Ленина перерастали в откровенную травлю. Особенно усердствовал Бурцев, известный охотник за шпионами и провокаторами, в свое время разоблачивший агентов царской охранки Азефа и Малиновского. Бурцев обладал неподкупным авторитетом — ему верили. Это он в своем «Общем деле» впервые опубликовал список политэмигрантов, прибывших в пломбированном вагоне в Россию из Германии. Это он первый гневно потребовал «отдать Ленина и всю его шайку под суд».
Некоторые из них не устояли, дрогнули и усомнились в моральной чистоплотности вождя. Если Ильич — не немецкий шпион, то бояться суда ему нечего, говорили одни. Если все обвинения высосаны из пальца продажными буржуазными писаками, пусть он добровольно явится в суд и пред лицом всей России докажет свою невиновность, рассуждали другие. И даст достойный ответ своим обвинителям, добавляли третьи. Четвертые не соглашались, утверждая, что явка в суд смерти подобна. Не только для Ильича, но и для всей рожденной в муках партии.
 

Соломоново решение
Среди тех, кто участвовал в этих не легких для вождя спорах и дискуссиях, был и «чудесный грузин». Однако, в отличие от других партийных товарищей, он предпочитал отмалчиваться, нежели говорить. Не спеша, попыхивая трубкой в жесткие прокуренные усы, он внимательно следил за происходящим и сосредоточенно слушал и наблюдал, в самые напряженные моменты недовольно покачивая головой. И только тогда, когда товарищи припёрли его к стене и потребовали высказаться насчет обсуждаемого вопроса, он махнул рукой и медленно и веско, тоном, не терпящим возражений, произнес: «Рэшать не нам. Кто мы такие? Обыкнавэнные ревалюционеры. А Ильич? Вот то-то и оно. Пусть сам и рэшает». Сталин обвел холодным и пристальным взглядом собравшихся, вглядываясь в зрачки каждого, и опять надолго замолчал.
А собравшиеся заголосили и загалдели: действительно, пусть сам решает, отдать себя в руки правосудия или нет, вождь он в конце концов или не вождь? И, довольные таким соломоновым решением, разъехались по своим партячейкам. Через час, умело минуя патрули и обходя вооруженные заставы, Крупская добралась до конспиративной квартиры, где скрывался Ленин. Надежда Константиновна на цыпочках прошла в комнату и начала докладывать мужу о результатах секретного совещания. Ильич оторвался от газеты, сверкнул левым глазом, по привычке цыкнул зубом и обреченно воскликнул: «Так я и знал!»
Жена пыталась его успокоить, но он выпроводил ее в кухню и остался в томительном одиночестве. Оставшуюся половину дня вождь провел в мучительных раздумьях и страданиях. Он то вскакивал с кресла, то вновь садился. Потом опять вскакивал и начинал мерить комнату мелкими шажками, мучительно размышляя, что предпринять… Если в суд не явиться, то его сочтут трусом, а трусом он никогда не был; если в суд явиться, его наверняка осудят, и тогда прощай революция, дело всей его жизни. Но что тогда будет с Россией? С Европой? Со всем миром? А если он все же решит не идти, то может потерять лицо и уважение многих партийных товарищей… И он вновь метался по комнате не в силах найти верное решение.
В кухне тихонько грохотнула посудой Надежда Константиновна: «Володенька, я заварила чай. А Мария Ильинична принесла монпансье…» В этот момент Ильича осенила умиротворенная улыбка. Он явится на этот буржуазный неправедный и несправедливый суд, но ему должны гарантировать безо­пасность и неприкосновенность. Если таковых гарантий ему не дадут, он останется в подполье и оттуда будет продолжать руководить подготовкой к восстанию.
В глухую полночь он отослал Наденьку к Орджоникидзе сообщить о своем решении. Серго немедленно отправился в Петроградский совет. Но переговоры с Советом быстро зашли в тупик. На требование посланца гарантировать вождю большевиков полную безо­пасность был получен категоричный ответ, что такой гарантии не может дать сам Господь Б-г, но что если тов. Ленин явится в суд, то со стороны Петросовета будет сделано все, чтобы он был судим в соответствии не только с буквой, но и с духом закона. Серго ругнулся: знаем мы эти ваши законы, и прекратил переговоры. Ленин остался доволен — он сразу убил двух зайцев: и лица не потерял, и на суд не явился. На следующий день ЦК на расширенном заседании постановил вывезти его из Петрограда от греха подальше.
 

Выбор вождя
Недолго думая, товарищи посоветовали укрыться на станции Разлив. И место не особо людное, и от Петрограда недалеко. Ленин с однопартийцами согласился, но впал в мучительные раздумья — взять с собой Наденьку, готовую идти за ним в огонь и воду, или Инессу. По недолгом размышлении остановился на легкомысленном Зиновьеве. Многих это повергло в изумление, но пришлось смириться с железной волей Ильича и на время отдать ему кудлатого Григория.
В скором времени Ленин и Зиновьев на грохочущем и пышущем дымом товарняке в сопровождении старого рабочего-партийца Николая Емельянова добрались до Разлива. Там их встретила маленькая шустрая женщина с бритвою в руках. Григорий было всполошился, но Ильич шепнул ему на ухо: «Так надо», и тот успокоился. А жена Николая (это была она), бережно прижимая к груди драгоценный прибор, проводила гостей в дом и немедля взялась за дело: Зиновьева остригла налысо, а Ленина в одно мгновенье лишила знаменитой начинавшей рыжеть бородки. Теперь разобрать, кто есть кто, было трудно.
Однако, несмотря на предпринятые меры предосторожности, оставаться в доме было все-таки небезопасно — он стоял на перекрестке трех дорог, по которым постоянно сновали дачники. Решили двинуться в лес, подальше от хлопотливых обитателей. Там, в самой его глубине, находилось небольшое озеро, на берегу которого беглецы и соорудили шалаш из обыкновенного, пряно пахнувшего стога сена.
 

Рай — в шалаше
Каждое утро начиналось с физической зарядки. Крепко сбитый и энергичный Ленин командовал рыхлым, старавшимся из-за лени уклониться от упражнений Григорием. Ленин заставлял его приседать, прыгать, ровно тянуть носки, бегать наперегонки. А после сытного обеда, чтобы размять затекшие члены, играть в русские народные игры — лапту и городки.
Однажды Зиновьев не выдержал и взмолился: «Ильич, делайте что хотите, хоть на осине вешайте, но я так больше не могу!» Вождь немедленно пристыдил товарища: «Что же вы, батенька, так быстро сдали? Революции нужны сильные люди. Глядите…» С этими словами он скинул с себя одежду и бросился в холодную воду, приглашая сожителя по шалашу последовать его примеру. Григорий колебался, но затем, взяв себя в руки, перешел к бегу на месте.
После зарядки приступали к завтраку. Пищу революционеры готовили себе на костре, в котелке кипятили чай и варили картошку. Вечерами жарили рыбу, которую вылавливали емельяновскими сетями. Баловались дичью, зайчатиной и превосходным шустовским коньяком, тайком прихваченным Ильичом. А потом переходили к настоящим гаванским сигарам, наслаждаясь жизнью.
Когда вконец обленившийся Зиновьев удалялся спать, Ленин придвигался поближе к костру и на сучковатом пеньке, служившим ему письменным столом, неторопливо писал послания товарищам. Он писал о том, что после известных июльских событий в стране победила контрреволюция. Что государственная власть в настоящий момент представляет собой военную диктатуру. Что двоевластие кончилось тогда, когда Советы поддержали Временное правительство. Он упрекал товарищей в излишней болтовне и предлагал как можно скорее перейти к делу. Власть можем взять только мы, большевики, и только путем вооруженного восстания.
Дописав эту фразу, Ильич, довольный собой, одобрительно хмыкнул и уставил пронзительный взгляд на мирно сопящего Зиновьева. Тот очнулся, что-то недовольно пробормотал и вновь провалился в глубокий сон. Вождь задумался и поспешил закончить пришедшую на ум мысль: у нас осталось не так много времени, с правительством негодяя Керенского должно быть покончено… Но закончить фразу не успел. Неподалеку раздался тихий всплеск, небольшая рыбачья лодка врезалась в прибрежный песок, заросший камышами, и Дзержинский, для маскировки одетый в костюм лесника, ступил на берег…
Геннадий ЕВГРАФОВ, Россия