Политические колебания колыбельной

Некогда знаменитую колыбельную песню из не менее знаменитого фильма «Цирк» (1936) «Спи, мой мальчик» (Sleep, my baby) (музыка И.О. Дунаевского, слова В.И. Лебедева-Кумача) сейчас мало кто помнит и вряд ли способен воспроизвести по памяти хотя бы один ее куплет. Между тем политические сценаристы, стоявшие за спиной создателей необычной колыбельной (в фильме с искусственным акцентом ее поет Любовь Орлова, изображающая американку Марион Диксон), преследовали хотя и далекие от эстетики, но вполне конкретные цели.
Дело в том, что сам жанр колыбельной песни с конца 1920-х и примерно до середины 1930-х годов находился как бы в подвешенном состоянии и вполне мог угодить в одну компанию с городским и цыганским романсами, приговоренными к исчезновению из культурного пространства строящей социализм страны.
Кому-то, наверно, такое утверждение покажется странным, ведь считалось, что новое божество, каковым был провозглашен (а массы охотно в это поверили) положенный в Мавзолей В.И. Ленин, вовсе не умерло, а заснуло, в любую минуту готовое, как писал поэт И. Бауков, «…пришедшим ответить: делами вашими? Да, доволен!» Засыпающим же, надо полагать, колыбельные песни все же нужны. И вот в 1925 году в государственном издательстве «Музыкальный сектор» выходит «Колыбельная» М. Лазарева, на обложке нотной тетради которой изображен Мавзолей с надписью «ЛЕНИН». Чем не путевка в жизнь обновленному на советский лад старейшему жанру?
Не тут-то было. Уже в мае 1928 года в двух номерах газеты «Гудок» публикуется статья И. Кремлева-Свэна «Прыжок в будущее». Автор ратовал за переход на новый календарь, основу которого составляли бы пятидневные недели без суббот и воскресений, непрерывного трудового цикла и введения с этой целью денификации (отмены ночи).
Редакция предлагала общественности включиться в обсуждение представленных нововведений. В следующем году он же в соавторстве с ответственным работником ВСНХ П. Дубнером опубликовал брошюру «Непрерывное производство и социалистическое строительство». Основной целью авторов была, безусловно, обработка общественного мнения к готовящемуся введению в стране так называемой непрерывки — круглосуточного производственного цикла, состоящего из трех восьмичасовых смен.
Вновь повторялась идея о введении денификации (или диефикации — от латинского dies). Эти предложения нашли идеологическую и административную поддержку в ВСНХ, в частности, со стороны члена президиума этого ведомства И.А. Краваля, а позднее его руководителя В.В. Куйбышева. Это поистине революционное преобразование подготавливалось, конечно же, в колыбели революции — городе Ленинграде. «Ленинградский завод «Свобода», — писали авторы, — в 1930 г. выпустит 15 тысяч метров стекла «ВИТЭГЛЯС» (пропускающего ультрафиолетовые лучи) для больниц и школ.
Еще более интересными и тесно связанными с проблемой оздоровления ночного труда являются опыты ленинградского завода «Светлана». Там после ряда экспериментов удалось наладить производство электрических лампочек из «стекла жизни». Этим разрешается проблема освещения, почти не уступающего дневному».
Дабы неискушенные читатели не подумали, что речь идет о чем-то далеком от реальности, им напоминали, что и социализм когда-то считался утопией, но, как выяснилось, «только не для СССР, только не для страны, в которой рабочий класс уже перестраивает свою жизнь на социалистических началах».
Как видим, в конце 1920-х годов руководство страны всерьез подумывало об отмене на всей территории СССР такого астрономического явления, как ночь. Но если нет ночи, зачем нужны колыбельные? И вот в одном из первых звуковых фильмов под названием «Встречный» (1931) грянула «Песня о встречном» (музыка Д.Д. Шостаковича, слова Б.П. Корнилова):
«Не спи, вставай, кудрявая!/ В цехах звеня,/ Страна встает со славою/ На встречу дня».
Хотя диковатая задумка диефикаторов не осуществилась, непрерывка все же была введена, ночные смены сделались для трудящихся (разумеется, не для всех) обычным явлением. Колыбельные явно оказываются не в чести, и авторы, приученные правильно реагировать на малейшие сигналы власти, больше не хотят никого убаюкивать.
А зря! Через какое-то время вождь советского народа, страдавший, как известно, бессонницей, решил, что этот недуг вполне может послужить важной цели его (вождя) возвеличения в глазах советских людей, в подавляющем большинстве все же склонных время от времени погружаться в сон. Так пусть они и слушают колыбельные песни, которые будут постоянно напоминать об их коренном отличии от никогда не спящего, беспрерывно заботящегося об их счастье Великого Человека.
Тогда-то и выходит на экраны знаменитый фильм Григория Александрова «Цирк», где звучат сразу две колыбельные. Об одной мы уже говорили. Вторую, тех же авторов, под названием «Сон приходит на порог», на разных языках поют растроганные посетители цирка, передавая при этом друг другу спящего темнокожего мальчика: «Сон приходит на порог,/ Крепко-крепко спи ты,/ Сто путей, сто дорог/ Для тебя открыты!»
Осознание того факта, что советские люди биологически отличаются от своего вождя, все же требовало небольшого переходного периода. На него-то как раз и пришелся досадный случай 1933 года, виновниками которого стали участники воистину интернациональной преступной группировки: знаменитый театральный актер В.И. Качалов (белорус), популярный драматург Н.Р. Эрдман (немец) и его друг, сценарист и сочинитель пародий В.З. Масс (еврей). Подвыпивший Качалов имел неосторожность в присутствии Сталина прочитать сочиненную Эрдманом и Массом шуточную «Колыбельную» с такими словами: «Видишь, слон заснул у стула,/ Танк забился под кровать,/ Мама штепсель повернула,/ Ты спокойно можешь спать./ За тебя не спят другие/ Дяди взрослые, большие./ <…>/ В миллионах разных спален/ Спят все люди на земле.../ Лишь один товарищ Сталин/ Никогда не спит в Кремле».
Очевидно, Вождь счел смягчающим вину обстоятельством неадекватное состояние народного артиста республики и простил ему неуместную выходку. Зато сочинителей арестовали прямо на съемках создаваемого по их сценарию фильма «Веселые ребята», сослали на три года в Сибирь и еще в течение десяти лет запретили проживать в Москве и других крупных городах. Их фамилии, разумеется, исчезли из титров полюбившегося советским людям фильма.
Теперь никто не решался шутить по поводу сталинских бессонниц, а убаюкивать колыбельными песнями счастливых советских людей стало правилом хорошего тона. Отныне спать не возбранялось солдатам («Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат»), городам («Любимый город может спать спокойно») и даже легендарному крейсеру «Аврора» («Что тебе снится, крейсер “Аврора”»?) Известен случай, когда один начинающий поэт, вдохновленный «колыбельными настроениями», прислал в журнал «Пионер» свой вариант лермонтовской колыбельной: «Умер Ленин наш прекрасный,/ Баюшки-баю./ Тихо светит месяц ясный/ В Мавзолей твою».
Разумеется, маленький грамотей ошибся: мертвому не нужны колыбельные. Ильич же, как известно, и тогда был, да и сейчас остается живее всех живых.
Воистину велика сила искусства! Убаюканный колыбельной М. Лазарева, он до сих пор мирно спит на главной площади страны. И вовсе не собирается конкурировать со своим никогда не спавшим строптивым учеником за право считаться главным символом обновленной России.
Николай ОВСЯННИКОВ, Россия