Михаил Голодный и Джек Алтаузен — поэты-трубачи

В связи с переименованием Нижнего Новгорода в город Горький Корней Чуковский записывал в дневнике 11 октября 1932 года: «Беда с русскими писателями, одного зовут Михаил Голодный, другого Бедный, третьего Приблудный — вот и называй города…» А еще были писатели Артем Веселый, Саша Красный и т.д. Удивительно, как Шварц остался Шварцем, а Эйхенбаум Эйхенбаумом.
Миша Эпштейн-Голодный родился в городе Бахмуте Екатеринославской губернии в еврейской рабочей семье. И потянуло мальчика в поэты, он и стал комсомольским поэтом. Печатался в журналах «На посту», «Молодая гвардия», «Красная новь». О чем писал? О себе и комсомоле: «Незаметным, сереньким подростком /Я пришел впервые в комсомол…» И ударная концовка: «С этих пор горя и не сгорая, / Как ты, горящий комсомол!»
И прочие стихи (лучше сказать: стихосложения), в том числе и о собственном творчестве в стихотворении «Мой стих»: «Чтоб он будил, чтоб он гремел». Действительно, опусы Михаила Голодного будили и гремели. Но как-то мало запоминались, ибо были ходульны и трафаретны. А вот две песни о Гражданской войне, «Песня о Щорсе» и «Партизан Железняк», надо признать, удались, и народ их в довоенную и послевоенную пору с удовольствием пел. Николай Щорс (1896–1919) — герой Гражданской войны, командир Красной армии, воевал на Украине с германскими интервентами. Погиб 30 августа 1919 года.
В моей юности эти песни будоражили: геройство, бесстрашие, подвиг. Но вернемся к Голодному. Его приняли в партию, и он с партийной яростью набросился на «врагов народа» уже не в Гражданскую войну, а в мирное время. В 1930-е годы были распространены доносы. Кто-то их писал казенным языком, а кто-то, в том числе и Михаил Голодный, рифмованными строчками. Таким доносом стало стихотворение Голодного, обращенное к молодому талантливому поэту Васильеву: «Будешь лежать ты, покрытый пылью, /Рукой прикрывая свой хитрый глаз. /Таков закон у нас, Павел Васильев, /Кто не с нами, тот против нас».
Павел Васильев был расстрелян в 1937 году, ему было 27 лет. «Врага народа» ликвидировали, а Михаил Голодный продолжал трубить в свою поэтическую трубу, оставаясь верным, как заметил критик Воронский, революционному пафосу и принципу партийной литературы. В 45 лет Михаил Голодный попал в послевоенную волну арестов и сгинул в каком-то лагере. И смолк звук трубы. Он — социальный продукт того времени. Верно служил и громко пел, а потом стал ненужным, и мавра, то бишь комсомольского поэта, выбросили на свалку истории.
И что обидно: был у Михаила Голодного поэтический талант, небольшой, скажем, талантик, но был. О чем свидетельствует яркая эмоциональная ­поэма «Верка Вольная» (1933). Поэма построена как исповедь обычной девушки Верки, угодившей в самое пекло революции и Гражданской войны. В 1917-м Верке-бедолаге пришлось делать выбор, а в 1925-м судьба покатилась под откос, и амба! «В двадцать пятом расходуюсь я». И приняла решение о самоубийстве.
Михаил Голодный заплатил по счетам, но не в 1925-м, а в 1949-м, неожиданно для себя оказавшись «врагом народа». Эпоха не шутила. Она и самых преданных и верных безжалостно ставила к стенке…

А вот другая судьба, можно сказать, удачная: Джек Алтаузен ушел добровольцем на Отечественную войну и в честном бою в мае 1942 года погиб под Харьковом. Это разница: погибнуть от врага, защищая родину, а не получить пулю от своих… Следует сказать, что Алтаузен вовсе не Джек. Он по рождению Яков Моисеевич, а Джеком он стал позднее, когда скитался за пределами родины. Почему именно Джек? По Джеку Лондону? А может, по-собачьи коротко: Джек, Джим.
Да, жизнь — сложнейшая штука. Именно такой она была у мальчика Яши, будущего Джека. Он родился 14 декабря 1906 года на одном из Ленских приисков в семье ссыльного. В 11 лет ушел из дома и начал скитаться: Чита, Харбин, Владивосток, Шанхай, Нагасаки. Чем только ни приходилось заниматься. Работал мальчиком для поручений в Шанхае, в отеле «Савой», в типографии русской газеты «Шанхайская жизнь». Под влиянием Маяковского начал писать стихи. В ноябре 1920 года вернулся в семью. 
Работал на кожевенном заводе, вступил в комсомол и одновременно в литературное объединение. Печатался в газетах, сумел проявить себя и в 1923 году в 17 лет по комсомольской путевке был направлен в Москву, где работал инструктором РЛКСМ не где-нибудь, а в Московском университете. Вот куда залетел Джек Алтаузен. Много печатался и считал себя рядовым газетного полка. Его заметили и считали далеко не рядовым поэтом.
В Литературной энциклопедии сказано иначе: «Алтаузен создал образы комсомольцев первого поколения — энтузиастов социалистического строительства». (Какой убогий язык у авторов Литэнциклопедии!) Можно сказать проще и точнее: поэзия Алтаузена — это пафос, героика, будни первых пятилеток, его герой — энтузиаст и мечтатель с чистым сердцем.
В «Записках об Анне Ахматовой» Лидия Чуковская 4 ноября 1962 года написала признание Анны Андреевны о конце 1920-х и начале 1930-х годов: «…тогда было такое поколение, которое меня и знать не желало. «Как! Она тоже пишет какие-то стихи!» Было такое поколение, которое проходило сквозь меня, как сквозь тень. Какие-то там старые тетки любили когда-то какие-то ее стишки! — и все ждали, что вот-вот появится новый поэт, который скажет новое слово, и прочили поэта Джека Алтаузена…» И ремарка Лидии Чуковской: «Мы покатились со смеху…»
Нет, не вышел Джек Алтаузен в первачи, впрочем, как и другие комсомольские поэты: Безыменский, Светлов, Жаров, Уткин и другие популярные поэты. Первым и главным поэтом социализма по велению Сталина был назначен Маяковский: «Светить — и никаких гвоздей!..» Джек Алтаузен постепенно начал терять свою популярность, а критики с удовольствием его покусывали: «словесное безвкусие», «сентиментальное умиление», «бессодержательная шумиха», — эти и подобные ярлыки в 1937 году приклеивали к стихам Алтаузена. И может быть, он был уже занесен в черные списки на ликвидацию — но Б-г миловал.
Началась война, и Джек Алтаузен работал, как говорили тогда, на фронт, на войну. Многие поэты создавали былинный эпос геройства и мужества. Ярким примером был Василий Теркин в стихах Александра Твардовского. Но поэтический Теркин был не одинок, появились такие богатыри-удальцы, как Иван Бойцов, Тарас Быстров, Иван Муха и другие. Джек Алтаузен успел создать своего бесстрашного и неунывающего героя — Петю Горчичкина…
Ранняя смерть — в 36 лет — в бою оборвала творчество Джека Алтаузена, и остается только гадать, куда бы повернула его муза в послевоенное время… Суждено было Джеку Алтаузену быть забытым (о скольких поэтах не вспоминают, как будто они не существовали никогда на свете), но реанимировал имя Джека Алтаузена в конце 1980-х лагерь патриотов-почвенников, противников всего западного и поклонников всего русского. И они, эти лжепатриоты, накинулись на Алтаузена (фамилия иностранная, имя странное, сам еврей — какой ужас!..).
Короче, патриоты вытащили на свет старое стихотворение Алтаузена и устроили вокруг него настоящий шабаш! А Маяковский оплевывал своих соотечественников: не только Деникина и Керенского, но и Шаляпина заодно. Но все эти словесные крики меркнут от суровой советской действительности — со взрывом многих церквей и храмов, с бесконечными расстрелами, узниками ГУЛАГа и т.д. На все это ­кое-кто закрывает глаза (лес рубят — щепки летят!), а вот Алтаузен, такой-сякой, русофоб, назвал Минина и Пожарского лавочниками. Азохен вей!..
Выходит, что я защищаю Якова Моисеевича Алтаузена. Хороший был поэт, хотя и не гений. Хватит нам одного — Пушкина.
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия