«Красный граф» Алексей Толстой

Алексей Николаевич Толстой (родился по старому стилю 29 декабря 1882 года, Николаевск Самарской губернии, по новому — 10 января 1883 года; умер 23 февраля 1945 года, санаторий «Барвиха» под Москвой). «Красный граф», или «Товарищ граф Алексей Николаевич», — полная противоположность своему однофамильцу графу Алексею Константиновичу Толстому. Тот старый граф отказался от блестящей карьеры и написал государю: «…Служба и искусство несовместимы… У меня есть средство служить вашей особе: это средство — говорить во что бы то ни стало правду; вот единственная должность, которая мне подходит и, к счастью, не требует мундира…»
Алексей Николаевич поставил в жизненном казино не на правду, а на лесть. На ложь и на фальшь. В справочнике Джин Вронской и Владимира Чугуева написано так: «…После Октябрьской революции эмигрировал. Жил в Берлине и Париже. Написал повесть о судьбе русских белых эмигрантов. Вскоре понял, что жизнь беженца означает только лишения, даже для известного и относительно удачливого писателя. Вернулся в СССР в августе 1923 года, в конце 1920-х начал приспосабливаться к требованиям времени. 
Как один из горстки советских писателей с европейским образованием и репутацией в среде новой пролетарской элиты часто использовался Сталиным, чтобы представлять СССР на международных конференциях. Получив кличку «Товарищ граф», стал видным деятелем официального литературного истеблишмента и фактически придворным при Сталине. Начав роман о белой эмиграции на Западе, сумел так изменить его течение, что последние тома были опубликованы в СССР и удостоены Сталинской премии. Написал исторические романы, в которых через персонажи Ивана Грозного и Петра Великого прославлял Сталина, получив еще две Сталинские премии. Во Второй мировой войне — плодовитый и эффективный деятель советской пропагандистской машины. Член советского комитета по Катыни, который пытался приписать немцам совершенные НКВД убийства военнопленных.
Официально объявленный великим писателем, Алексей Толстой стал олицетворением безграничного оппортунизма». Представление А.Н. Толстого в советской Литературной энциклопедии (1972) выглядит совсем иначе: «Т. прошел длительный и сложный творческий путь, заняв выдающееся место в рус. сов. лит-ре. Критика справедливо подчеркивает его особую роль в создании большой эпич. формы в сов. прозе, новаторство в области историч. жанра. Писатель-патриот и гуманист, художник широкого творч. диапазона и огромной культуры, мастерски владевший богатствами рус. языка, Т. сумел завоевать всенар. признание. Его книги, издающиеся в СССР большими тиражами, пользуются известностью и за рубежом, они переведены почти на все осн. языки стран Запада и Востока».
Панегирик. И литературная икона…
В «Иване Грозном» Толстой оправдывал царские расправы и изобразил опричников как вполне благородных людей. Его роман о Петре Великом пронизан пафосом укрепления государства, что очень льстило Сталину… В феврале 1917-го Толстой выполнял роль комиссара при Временном правительстве. В июле 1918-го, когда стало лихо, выехал с семьей из голодной Москвы в литературное турне по Украине, а в апреле 1919-го эмигрировал в Стамбул. Два года жил в Париже, переехал в Берлин, где отмежевался от эмиграции, за что был в апреле 1922 года исключен из Союза писателей. Весной 1923-го вернулся в Петроград и с ходу пытался искупить свое эмигрантство. И искупал неистово.
С 1938 года Толстой жил в Царском Селе, потом переехал в Москву. И повторим: свой знаменитый роман-трилогию «Хождение по мукам» Толстой начинал как антибольшевистский, а закончил его исключительно в духе социалистического реализма. В конце третьей книги «Хмурое утро» Рощин говорит Кате: «Мир будет нами переустраиваться для добра». Этакий роман-перевертыш…
Лично я три раза писал об А.Н. Толстом, о его исключительном трудолюбии, работоспособности, жизнелюбии, эпикурействе, как о любителе шумных застолий, о его семейной и частной жизни. Но обо всем этом пытался писать взвешенно, не впадая в откровенное критиканство, хотя фактов для этого было предостаточно… И вот натолкнулся на публикацию Вячеслава Недошивина в одном из номеров журнала Story «Красное сиятельство». И там автор явно не сдерживал себя, когда утверждал, что Толстой «был умен и хитер, талантлив и родовит. Женщины едва не дрались за него, мужчины набивались в друзья, а люди власти лебезили перед ним. А он, смеясь над миром, думал, что объегорит всех. А объегорил себя. Родной сын — и тот скажет: ”Он продал душу дьяволу. И… проиграл”».
Ну, и далее. «Русский Рабле». Как только не звали «Красного графа»: Степка-растепка, лихоумец, литературный делец, духовный перевертыш. Бунин окрестил его циником, Ахматова — очаровательным негодяем. Троцкий заклеймил фабрикантом мифов. Кто-то — бесплодной смоковницей. Это его-то, у которого было почти 40 пьес, десятки романов и повестей, а рассказов — без числа. На каком-то общественном мероприятии Вячеслав Молотов, второй человек в стране, сказал: «Предо мной выступал всем известный писатель Алексей Николаевич Толстой. Кто не знает, что это бывший граф Толстой! А теперь? Теперь он товарищ Толстой, один из лучших и самых популярных писателей земли советской!» А далее, по всей вероятности, последовали бурные аплодисменты.
О творчестве, о книгах, о быте, о знаменитых застольях «Красного графа» многое известно. А вот что творилось в его душе? Испытывал ли он страх в то жуткое время? Недошивин пишет прямо: «Страх! Страх давно уже диктовал графу, как поступать, что сказать с трибун, даже что и как писать…» Роман и сценарий о Петре Первом переписывал много раз.
В Париже, куда вырвался, в каком-то кафе признавался старому другу и эмигранту Юрию Анненкову: «Мне на все наплевать! Литературное творчество? Мне и на него наплевать! Нужно писать пропагандные пьесы? Я их пишу. Но только это не так легко… Я написал «Петра Первого». Пока писал, «отец народов» пересмотрел историю России. Петр стал пролетарским царем и прототипом нашего Иосифа. Я переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь готовлю третью, последнюю вариацию… Я уже вижу всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами. Наплевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится быть акробатом. Мишка Шолохов, Сашка Фадеев, Илья Эренбурги (так и 
сказал. – Ю.Б.) — все они акробаты. Но они — не графы! А я — граф, черт подери! Понял? Моя доля очень трудна…»
Такое признание можно сделать только в подпитии, да еще где-то в Париже. А поэт Борис Чичибабин резко написал:
Я грех свечу тоской.
Мне жалко негодяев —
Как Алексей Толстой
И Валентин Катаев.

В эмиграции в Париже Толстого звали «Нотр хам де Пари». В Берлине он фактически присвоил у бедной, умирающей в нищете Нины Петровской ее перевод итальянской сказки «Приключения Пиноккио», которую переиначил в «Золотой ключик». Указав на Нину Петровскую при первой публикации, потом ее имя уже никогда не упоминал. Поучаствовал Алексей Толстой и в гонениях на писателя Леонида Добычина. Каверин вспоминает, как на одном собрании жена Федина кричала в коридоре: «Каков подлец! Вы его еще не знаете! Такой может ночью подкрасться на цыпочках, задушить подушкой, а потом сказать, что так и было. Иуда…»
Разумеется, за Толстым водились не только неблаговидные поступки. В кругу своих друзей за столом он был весьма мил и обаятелен. Мажорный сангвиник, как отмечал Корней Чуковский.
О Катыни написать еще раз необходимо. Сталин включил Толстого в комиссию, посланную в Катынь, где по черепам убиенных поляков ему надо было на весь мир подтвердить известную ныне ложь: 20 тысяч польских офицеров были расстреляны не нашими, а немцами. Алексей Николаевич подтвердил: виноваты фашисты!.. Классик советской литературы тоже мог получить пулю в затылок, и где-то уже вертелось дело, в котором он фигурировал как «английский шпион». Но он ушел из жизни советским писателем, а не английским шпионом.
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия
Окончание следует