Зачем балкон открыт

От Левиафана до ангелов
Московская филармония провела V фестиваль «Другое пространство». Начиная с 2009 года, он шел со скромным успехом, пока за него не взялся Владимир Юровский, главный дирижер Госоркестра. Он-то и превратил его в поистине статусное событие! Ноша была непредставимо тяжела: цельно представить мировой авангард, знакомый публике больше по слухам.
И вы бы видели эти толпы! Более того, Зал им. Чайковского в кои-то веки постигло настоящее нашествие композиторов: здесь были Александр Вустин, Виктор Екимовский, Ефрем Подгайц, Владимир Мартынов и еще три-четыре десятка наших небожителей, обратившихся в смиренных слушателей.
Фестиваль открыло сочинение Олега Пайбердина Vox («Глас»). И, будь автор иностранцем, все быстро бы возо­пили, что это неслыханный шедевр. Ведь, как известно, нет пророка в своем отечестве, а фамилию этого автора некоторые даже выговаривают аж с третьего раза. В тот же вечер поразило изящ­ное письмо Владимира Николаева в его «Фантомах» (мировая премьера), где однажды даже послышалось дыхание Левиафана. Взбудоражило скорбное, но полное энергии (как это возможно?) сочинение Владимира Мартынова «Танцы с умершим другом».
На фоне наших композиторов западные корифеи Пьер Булез (1925–2016) и Дьордь Куртаг (род. в 1926) показались рационалистами, которых еще надо гальванизировать исключительно трепетным звучанием каждой их ноты. «Группы» Штокхаузена (1957) потребовали на сцене сразу три оркестра. Видеоопера Ромителли «Индекс металлов» (2003) в сосредоточенном исполнении «Студии новой музыки» под управлением Игоря Дронова визуализировала звуковую материю в светящуюся. Вторая симфония Галины Уствольской (1919–2006) — ученицы Шостаковича, всю жизнь клеймившей его за «конъюнктурность», не обошлась без чтеца с зычным голосом. Время от времени артист Игорь Яцко волком выл с высокого пьедестала, бесполезно взывая к глухим небесам. Безысходность Уствольской, ее непреклонную жесткость я оставлю, пожалуй, менее нервным слушателям. Хотя в контексте фестиваля как единого организма все вместе это было поистине грандиозно — настоящий манифест композиторской безоглядности.
И с каждым днем становилось всё интереснее. Симфония Лучано Берио (1968), посвященная Леонарду Бернстайну, содержала с полтора десятка затейливо вкрапленных цитат гениев ХХ века. Так и представляешь себе, как этот сияющий огнями звуковой корабль плыл к счастливому адресату!
Один концерт целиком отдали великому Стиву Райху — его сочинению Tehillim (1981) на тексты древнееврейских псалмов. «В синагогах Западного мира утеряна устная традиция их пения. Значит, я не должен ни имитировать существующую традицию, ни игнорировать ее», — заявляет он и… гениально начинает ее заново! Четыре голоса поют «С милостивым Ты поступаешь милостиво…», а на экране Зала Чайковского — как на той самой стене огнем — пишется текст на иврите. Такого здесь еще не бывало.
Завершился фестиваль оперой-ораторией «Эль Ниньо» модного сейчас Джона Адамса. Подаренная мне запись этого сочинения поистине ангельской красоты украсила все мои зимние праздники…

Этих клонов не задушишь, не убьешь
…как и «Дети Розенталя», выпущенные Большим театром на диске. 
В уже далеком 2005 году эта опера Леонида Десятникова почему-то вызывала вороний гвалт среди политиков: кому-то померещилось, что она подрывает культурные устои, пороча имена великих композиторов. 
Ведь, по либретто Владимира Сорокина, герои оперы – клоны Вагнера, Верди, Мусоргского, Чайковского и Моцарта, созданные ученым Алексом Розенталем. А действие происходит зимой 1993 года в Москве, на Комсомольской площади, где эти композиторы – уличные музыканты среди пьяниц, бомжей и наперсточников. Помню, как тогда, в 1995-м, стыкнулась в фойе Большого с телеобозревателем Пушковым, который поносил забавную оперу с раздувавшимися от гнева ноздрями. 
На презентации диска в Большом театре настроение царило веселое – как в прежние задиристые времена.
– Все началось когда-то на даче в Кратове, – рассказывал журналистам Сорокин. – Был май, скрипели сосны. За десять минут я изложил фабулу. Десятников сказал «Нравится», сел в карету и уехал в Питер. Маховик закрутился быстро… 
– Вокруг театра накануне премьеры тогда витала атмосфера песни «Варшавянка», – вспоминал Десятников. – И нас с Сорокиным вызвал тогдашний директор Иксанов: «Вы готовы идти до конца?» – «Да, готовы!» А пикеты у театра только добавили мне адреналина… 
Сорокин сказал, что мечтает о новой постановке, созвучной изменившемуся миру. И директор театра Владимир Урин кивнул, что это вовсе не исключено. 
Оставалось только взять автографы у знаменитых авторов. 
Десятников написал: «Не поминайте лихом!»
А Сорокин нарисовал большой китайский иероглиф «благополучие» и начирикал длинную закорюку, похожую на лихорадочный график курса рубля. Однако директор подтвердил, что и в договоре у него подпись не краше. 
 

Два гения на фоне взбесившегося социализма 
Галина Уствольская считала Шостаковича посредственностью. Пьер Булез – «недостаточно актуальным». Однако же не им, а Шостаковичу выпала космическая миссия своей музыкой перевернуть жизнь миллионов людей. Одно слово – гений. 
Он и пианист Святослав Рихтер понимали друг друга без слов. Актуальный, не актуальный…
Выставка в Мемориальной квартире Рихтера на Большой Бронной рассказывает об их дружбе. На экранах – живая хроника, начиная старой Одессой времен детства пианиста; фрагменты исполнения им сочинений Шостаковича; сам композитор за роялем. На стенах рисунки, связанные с постановкой оперы «Леди Макбет Мценского уезда», одного из самых вызывающих сочинений Шостаковича. Есть две рукописи Шостаковича: партитура оперы «Катерина Измайлова» и автограф Скрипичной сонаты с дарственной Давиду Ойстраху.
В кабинете Нины Дорлиак на стареньком рояле «Беккер» разложены свидетельства первого исполнения цикла «Из еврейской народной поэзии»» Шостаковича: оказывается, автор просил Нину Львовну спеть премьеру в качестве подарка к дню его рождения. 
В кабинете Рихтера впечатляет макет Георгия Франгуляна к памятнику Шостаковича. А на стол-секретер выложена длинная, узкая, похожая на советское ресторанное меню, телефонная книжка в коленкоровом переплете, открытая на «Ш»: Шпиллер, Шафаревич, Шафран, Шостакович… Г-9-30-13 – помните еще такие телефоны?.. Рядом – метроном Шостаковича (предоставлен на выставку вдовой Д.Д.). Этой потертой деревянной пирамидке с железным маятником довелось выверять ритмы эпохи взбесившегося социализма, навсегда запечатленные в страшных, грандиозных звуковых полотнах Шостаковича. Эпохи, от которой можно было запереться только в собственной квартире. Такой, как эта, рихтеровская, на последнем, 16-м этаже, достаточно высоком, чтобы сюда не доносился гул всеобщего муравейника. 
 

Графиня и сестры милосердия
Каждую новую премьеру «Пиковой дамы» Чайковского всегда ждешь с большим трепетом. 
«На залитых солнцем аллеях Летнего сада…» Увы, Музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко с первых же минут лишил нас милой сердцу картины. А действие перенесено в годы Первой мировой войны. Поэтому на сцене – все больше шинели, лазаретные халаты и ярко-красные крестики сестер милосердия, иногда нервно курящих. 
Лет десять назад мы с друзьями в шутку составляли мини-энциклопедию моды оперной режиссуры. Так вот, не считая всяческих путешествий во времени, плескучие лужи на сцене, как в этом спектакле, ушли в прошлое лет 15 назад. А госпитали и дома умалишенных вместо дворцов – и того раньше. Казалось, жирную точку поставила старая «Пиковая дама» Додина на сцене ГАБТа, где Герман – пациент психушки. Но нет. Да и в самом Театре им. Станиславского и Немировича-Данченко как-то уже шел Моцарт в декорациях винтажного лазарета… 
Пылкие надежды возлагались на дирижера Александра Лазарева. Он, по крайней мере, не тянул с темпами. Хотя старушке Графине в исполнении царственной Елены Зарембы как-то впопыхах далось ворчанье в адрес Лизы: «Зачем балкон открыт?», «Смотри, не дури!» и т.д. 
Что ж, могли бы порадовать голоса, но тоже не случилось. Приятна была лишь мимолетная встреча в антракте с полумифическим кинорежиссером и художником Рустамом Хамдамовым. Не знаю, какими пассатами занесло его на эту премьеру, но я сходила на нее точно не зря: было хоть чем похвастаться в фейсбуке! 
 

И все же родина слонов 
Две важные пресс-конференции определили главное расписание театралов на весну и лето. Первая касалась 23-го фестиваля «Золотая маска», на который в Москву вновь свезут лучшие драматические и музыкальные спектакли со всей России. Недавний острый конфликт традиционалистов с авангардистами вокруг нее затих. Эксперты отсмотрели 939 спектаклей из 130 городов (в 2015 году – 767). Это грандиозные, непредставимые цифры, и тут мы буквально родина слонов. 
Другая была посвящена Международному фестивалю им. А.П.Чехова, возглавляемого Валерием Шадриным. Сроки 13-го Чеховского – с 24 мая по 20 июля. 
Стоит только открыть его буклет – и руки трясутся от жадности: больше 20 спектаклей со всего мира! Знаменитая моцартовская «Волшебная флейта» Моцарта берлинской «Комише Опер» – мировой хит с презабавнейшим видео; «Лукреция Борджа» Гюго парижской «Комеди Франсез»; шанхайская «Пионовая беседка» 400-летней давности, которую сыграют в Парке Горького на Андреевском пруду; «Внутренние пейзажи» волшебника-придумщика Филиппа Жанти; Робер Лепаж и Джеймс Тьере, Деклан Доннелан («Зимняя сказка» Шекспира) и Владимир Панков («Демон» Лермонтова)… 
А в завершение всего выйдет новый спектакль Анатолия Васильева по повести Хемингуэя «Старик и море» с участием Аллы Демидовой. Это приношение Юрию Петровичу Любимову, которому исполнилось бы сто лет. Музыку пишет Владимир Мартынов. 
Нет, балкон все еще открыт. Помните, как учил отец героиню романа Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль…»? «Дыши! Глубже дыши! До самого пупа!» 
Пока есть чем дышать, распахните балкон настежь, навстречу другим пространствам, неведомым ветрам – пусть разгонят затхлость повседневности. 
Наталья Зимянина, Россия