Где вы?

Вот эта тоненькая книжечка, отпечатанная на газетной бумаге, «Встречайте проездом» — телеграмма из далекого прошлого. Внезапно возникает мысль, что большинству молодых людей слово «телеграмма» знакомо, а самой телеграммы они никогда не видели и не держали в руках! С появлением компьютеров этот атрибут нашей жизни исчез напрочь — навсегда...
А название книжки знаковое! Можем ненадолго вернуться в ноябрь 1965 года, сделать такую петлю в полвека длиной и оказаться в 2015-м. Странно как-то: полвека! И это со мной происходит.
Я тогда после окончания вуза и распределения работал в лаборатории института. Работу свою не любил и все думал, как бы поменять свою жизнь. И вдруг вызывают в отдел кадров. Это всегда — плохая весть. Что там хорошего могут сказать? За железной дверью — начальник, полковник КГБ в отставке Василий Иванович Фирсанов. Глаза у него совершенно косые, и невозможно понять, куда он смотрит: на тебя или нет. Когда дверь закрыта, лексика его народная, и трудно сообразить, это для выразительности или он сердится.
Разговор не дословно, но примерно такой: «Садись! — долго молчит и вертит в руках какую-то бумажку. — Тут на тебя запрос пришел». Я молчу, жду, меня начинает трясти от волнения (какой еще запрос?!). «Вот! — показывает бумажку. — Из горкома комсомола». – «Запрос?» – «Ну да! Просят отпустить тебя на 10 дней на сбор творческой молодежи Москвы — за свой счет! За твой то есть. А работать кто будет?! Ты сколько получаешь?» – «Девяносто восемь». – «Девяносто восемь? Какой же там твой счет? Счета никакого у тебя не получается. У тебя ж ребенок!» Сижу и молча слушаю. «Ладно, — проговорил Василий Иванович. — Езжай. Я распоряжусь, чтоб зачли тебе эти дни». – «Спасибо, Василий Михайлович» (начинаю благодарить). – «Да! Но ты мне потом фото для стенда о жизни института оформишь. Идет?» — не то спрашивает, не то приказывает он. – «Конечно! Сделаю, конечно. Спасибо!» Знает, что я фотографией увлекаюсь. КГБ все знает — вот и в отделе кадров бывают хорошие новости.
А потом десять дней на Пахре в Доме отдыха строителей мы, творческая молодежь Москвы — молодые поэты, прозаики, композиторы, художники, режиссеры, киношники, журналисты, — общаемся на семинарах с разными руководителями по жанрам и на пленарных встречах, а еще в столовой, где кормят так, что мы только удивляемся меню и деликатесам. А еще гоняем в футбол на теннисном корте. А вечером нам показывают кино и зачастую совсем не то, что идет в кинотеатрах.
Вот вдруг афиша на клубе, что Михаил Ромм сегодня привезет для показа новый фильм «Обыкновенный фашизм». Зал битком! Говорят, что этот фильм еще нигде не идет и вряд ли вообще пойдет широким экраном. Тут и из соседнего писательского поселка много народу приехало: Нагибин, Ахмадулина… Мы новички, молодежь, т.е. люди до 36 лет! В зале тоже есть уже молодые знаменитости. Вот красавец Микаэл Таривердиев, он все время в окружении людей: и молодых, и наставников.
Мне кажется, мы все были не только рады, но немного горды, что нас пригласили сюда: значит, заметили! И может быть, думалось, после этого сбора легче станет печататься, пробиться в издательства. Михаил Жванецкий позже сказал очень точно: «На наивности можно долго продержаться».
У меня вышли две тоненькие книжечки для детей, и публикации были напечатаны в детских журналах «Веселые картинки», «Пионер», «Вожатый», «Пионерская правда». Много разных журналов делало детскую страничку, даже газета «Советская Россия». У меня была такая забава — кураж: напечататься во всех изданиях. А я после публикации вырезал название газеты или журнала и клеил на плоскость двери в своей квартире. Когда места уже не хватало, прикрепил еще огромный лист ватмана и заклеил его названиями тех изданий, где меня печатали. Но напечататься во взрослых изданиях было невозможно. Во-первых, тематика. А во-вторых, как говорил Аркадий Исаакович Райкин, то пятое, то десятое. Помните эти пункты в анкетах?! Только иногда удавалось на радио прочитать несколько стихов для взрослых.
Так, может, нас не затем собрали, чтобы жизнь облегчить? Оттепель закончилась. Власти надо было держать в узде тех, кто мыслил и творил, потому что неизбежно эти процессы требуют свободы — это первое и главное условие!
Для чего вдруг приехала к нам Екатерина Алексеевна Фурцева и наставляла? Когда после нее выступил Александр Митта и сказал, что много молодых людей ушло из жизни, потому что не могло пробиться, и назвал фамилии, президиуму это очень не понравилось! А зал одобрительно шумел в поддержку кинорежиссера. А я сидел и думал, что тоже могу назвать молодых поэтов, которые в отчаянии покончили с собой…
Для чего был проведен этот семинар без каких бы то ни было практических результатов? Ну хоть сборник коллективный выпустили бы из произведений участников!.. Может быть, собрали, чтобы удобней было руководить, держать нас в узде? Вот, например, при Союзе писателей создали Комиссию по работе с молодыми авторами, и там много тех же знакомых лиц. Неспроста это!
Но все же мы были молоды и хотели знакомиться друг с другом. Эти многие знакомства остались надолго, стали дружбой. Действительно много — целое поколение московских авторов-«шестидесятников». Мы все родились или перед войной, или во время войны и прошли одни и те же тяготы жизни.
Автограф Ирины Ракша на тоненькой книжечке рассказов «Встречайте проездом». Она привезла их из Сибири, из глубинки. Девочка из интеллигентной московской семьи, окончившая среднюю и музыкальную школы, вдруг в 17 лет рванула на целину и кем только ни работала: и подавальщицей в буфете, и учетчицей в совхозе, и где только ни побывала — и на Транссибе, и на Чуйском тракте. И на машине, и поездом, и верхом по степям и бездорожью. Искала себя, свою судьбу, свое место в жизни. Тогда модно было уезжать из столицы за материалом, она уехала, чтобы найти себя. Я знаком был и с ее мужем, интересным художником Юрием Ракша. Книжка Ирины только-только вышла из печати. Мы обменялись книжками на этой творческой встрече молодежи. Автограф Ирины — повод вспомнить те далекие 1960-е. Шестидесятники — мы еще живы и вспоминаем те годы надежд. Потом — годы конца шестидесятых. Их не хочется вспоминать: суд над Бродским, дело генерала Григоренко, танки в Чехословакии и растворившиеся на долгие десятилетия надежды. Они растворились во времени, которое мы прожили под авторитарной и злой властью.
А стенд с фотографиями о жизни института я сделал, как обещал начальнику отдела кадров, и заслужил благодарность. Думал, авось, опять какой-нибудь семинар соберут и меня позовут, а он отпустит и рабочие дни проставит…
Я и представить не мог тогда, что вдруг среди года уйду с работы, окажусь без экзаменов в аспирантуре, через два с половиной года досрочно защищу кандидатскую диссертацию, брошу обидные бесплодные попытки устроиться преподавать, потому что мой пятый пункт закрывал для меня двери вузов. Сейчас не понимаю, как я решился тогда отвергнуть предложение моего научного руководителя Виктора Павловича Майкова устроиться работать в любое место, а у него на кафедре продолжить исследования и делать докторскую диссертацию под его началом. «Она у вас почти готова», — убеждал он меня.
А я сумел себя преодолеть и поступить так, как просила душа, уйти, как говорили, на вольные хлеба! Правда, к тому времени мне уже было где жить, родились две дочки, вышло более десятка книг, причем одна из них — в «Детгизе», что считалось неофициально официальным признанием. Но впереди еще были годы противостояния с Союзом писателей, борьба за публикацию моих работ для взрослых с теми, кто умел не пущать и запрещать.
Вот сколько потянул за собой автограф на одной маленькой книжечке, изданной и подаренной мне в 1965 году.
Михаил САДОВСКИЙ, Россия