Неумолчный голос рассказчика
Книга рассказов Дины Рубиной «Медная шкатулка» (М.: изд. «Э», 2015) состоит из двух близких, но все же разных повествовательных пластов, разделенным временным промежутком в несколько лет. Во второй части сборника помещены новеллы и небольшие повести, написанные преимущественно в 2011 году и вошедшие в книгу «Окна» (2012). В их числе такие шедевры, как «Бабка», «Снег в Венеции», «Самоубийца», «Кошки в Иерусалиме». Концептуальная идея сборника: мир, увиденный через окно. «Многие люди моей жизни связаны у меня с тем или иным окном», — писала Рубина, вводя читателя в пространство книги.
Впрочем, об «Окнах» Рубиной мы уже рассказывали («Алеф» №1024, 2012). Добавим лишь, что, если прежде почитатели Рубиной каким-то образом прошли мимо той замечательной, оригинально оформленной книги с работами художника Бориса Карафелова, теперь они могут хотя бы частично восполнить пробел и прочитать в «Медной шкатулке» (а может, и перечитать) давешние удивительные истории.
Новые рассказы Дины Рубиной — это, по словам автора, «истории человеческих судеб», часто услышанные в поезде или самолете. Как и всякие истории, воспринятые с «голоса» от недолгого попутчика, они не слишком длинны, не слишком обременены подробностями.
«Самое дорогое тут: голос рассказчика», — говорит Рубина. Но книга ведь — не аудиодиск. Остается только гадать, каким образом писателю удалось передать этот голос нам, сделать его слышимым, убедить нас, что события, о которых мы узнали от «третьих лиц» на самом деле произошли в реальности, а не выдуманы задним числом.
И это при том, что читатель со всей очевидностью понимает, что автор никогда не был в тех местах и никогда не встречался с людьми, о которых идет речь в повествовании. Часто в рассказе изложена жизнь того самого «попутчика», который и поведал писательнице свою историю, — имя его в авторском посвящении совпадает с именем героя или героини повествования. Значит, подвоха нет: автор был далеко от места действия и во времени, и в пространстве. Но при этом что-то все равно убеждает нас, что все написанное Рубиной — чистая правда, и сторонний рассказчик не лукавит…
Откуда мы знаем, что на самом деле произошло в «подмосковном городке с летними павильонами» в непроходимо кровавых дебрях революции и гражданской войны («Медная шкатулка»)? Или что там еще за фортель выкинула какая-то легендарная Маша-цыганка, впоследствии жена некоего ближневосточного шейха («Медальон»)? Почему когда вы читаете очередную истории о Холокосте, в сущности, немыслимую, неправдоподобную, на глаза, помимо вашей воли, накатывают непрошеные слезы («Золотая краска»)?..
…Я родился на улице Дурова, жил там большие отрезки своей жизни, видел, как в конце 1970-х из-за олимпийской строительной лихорадки пустили под нож целый район старой Москвы. Знакомый с московской топографией, неравнодушный читатель, поймет с каким вниманием и волнением я читал рассказ «Тополев переулок»! Дело в том, что Тополев выходил на улицу Дурова почти напротив моего дома; он давно поглощен и похоронен временем. Забытый всеми, Тополев вдруг воскрес в своей первозданной свежести моего детского восприятия вместе с окружающими достопримечательностями: Уголком Дурова и его легендарной слонихой Пунчи, прогуливающейся по улице, заштатным стадиончиком «Буревестник» с вечным футбольным матчем «ветеранов» на пиво, парком ЦДСА с безнадежной рыбалкой у пруда. Старая Москва 1950-60-х годов за Садовым кольцом — это целый мир, уничтоженный безвозвратно какими-то циклопическими бессмысленными сооружениями, ставшими основой нашей теперешней мало радостной действительности.
Все детали рассказа «Тополев переулок», как и других историй «Медной шкатулки» воспроизведены колоритно и живо, персонажи узнаваемы и полнокровны, пейзаж насыщен цветом и звуками. Умение Дины Рубиной встраиваться в среду, немыслимо далекую, давно не существующую, чувствовать себя там как дома, распоряжаться по-хозяйски и в то же время деликатно, просто поражает, не позволяет даже возникнуть мысли, что, может, писательница там и не была никогда. Ее уверенность ведет и читателя, заставляет уверовать в правду вымысла, соучаствовать и сопереживать.
А поезд поспешает дальше, к следующей остановке… «Останутся в памяти желтые полосы свет от фонарей на полустанках, слуховое окно, мелькнувшее в заброшенном доме, и глуховатый голос, временами зависавший в попытке подобрать слово…»
Леонид Гомберг, Россия
Комментарии:
Добавить комментарий:
Добавление пустых комментариев не разрешено!
Введите ваше имя!
Вы не прошли проверку на бота!