Мне голос был
Дискуссия обещала быть интересной. Иерусалимский исследовательский институт Ван Лир время от времени устраивает тематические симпозиумы на горячие темы. Приглашают общественных деятелей, занимающих противоположные политические позиции, и дают возможность высказаться лицом к лицу. На сей раз речь шла о еврейской самоидентификации израильской молодежи, а выступать должны были Мордехай Бар-Он, генерал запаса и в прошлом член кнесета от ультралевой партии РАЦ, и бывший главный раввин Израиля Исраэль-Меир Лау.
Первым предоставили слово Бар-Ону, известному своими категорическими высказываниями. Организаторы рассчитывали, что генерал спровоцирует раввина на ответную категоричность и дискуссия вспыхнет, точно пламя, обильно политое керосином. Но вышло совсем не так, как рассчитывали премудрые организаторы.
– Я хочу поделиться с вами историей, — начал генерал, обращаясь к раввину и публике, — которая случилась со мной в середине 1960-х годов. Мне довелось приехать в Москву в составе делегации израильских спортсменов. Нет, не в качестве участника состязаний, хотя в те годы я был еще в очень приличной форме, а как руководитель делегации. Приезд такого количества израильтян за железный занавес советского антисемитизма был событием из ряда вон выходящим. Евреи Москвы хотели встретиться с нами, но разрешения на подобного рода мероприятие мы, разумеется, не получили. Единственной возможностью стало посещение синагоги в субботу.
О, я хорошо помню это большое здание с колоннами в самом центре Москвы. Оно было забито до предела. Как нам объяснили, большинство пришло не ради молитвы, а для того, чтобы посмотреть на живых евреев со Святой земли, Эрец Исраэль. Служка быстро выяснил, что один из спортсменов — коэн, и его вызвали к Торе. Парень беспомощно поглядел на нас, явно взывая о помощи. Кибуцник, выросший вдали от синагоги и религии, он попросту не знал, что делать! Но помощи ожидать было не от кого, мы сами ничего не понимали в происходящем. Если бы его вызвали вторым или третьим, мы бы по аналогии с предыдущими поняли, как себя вести, но его вызвали первым!
Наконец, коэну кое-как втолковали, что нужно подняться на возвышение посреди синагоги. Он легко взбежал по ступенькам, рассчитывая, что на этом все кончилось, но тут ему подсунули бумажку с благословением. Спортсмен, не привыкший к такого рода текстам, прочитал его, сбиваясь и заикаясь. Москвичи смотрели на него с нескрываемым удивлением. Еврей из Израиля не умеет читать на иврите, не понимает, как поднимаются к Торе?! Лицо парня пошло пунцовыми пятнами.
Эта история наделала много шума в Израиле. Политики от разных партий выступали с разных трибун и сетовали о разрыве между молодежью и еврейской традицией. Министр просвещения Залман Аран, уроженец Украины, не ограничился речами, а выбил бюджет и ввел в программу всех государственных школ обязательные уроки Торы и традиции. Видите, какие далеко идущие последствия могут быть у субботнего вызова к Торе!
В зале одобрительно зашумели, раввин Лау тоже не сумел сдержать улыбки. Но генерал еще не завершил свой рассказ.
– В те дни я занимал пост заместителя главнокомандующего израильской армии по воспитательной части. Министр просвещения пригласил меня к себе и произнес взволнованную речь.
– Армия — это самая большая школа в Израиле, а ты — директор этой школы. Необходимо ввести в армейскую программу курс еврейской традиции. Министерство просвещения поможет и бюджетом, и с учителями.
Волнение министра меня позабавило. Похоже, Залман Аран ударился в религию. Все-таки возраст делает свое дело, и даже такой бравый социалист, опасаясь суда в мире истины, начал зарабатывать очки!
– Неужели и Шауль из пророков? — спросил я его с улыбкой.
– Ты, поди, решил, будто я раскаялся и стал искать спасения? — спросил министр, бросив на меня иронический взгляд. — Вовсе нет, но я сейчас расскажу тебе одну историю, которая многое прояснит.
Это было в 1917 году, во время Первой мировой войны. Меня мобилизовали в русскую армию и отправили на германский фронт. В один из дней я угодил в изрядную переделку. Наша атака захлебнулась, и я остался лежать на нейтральной полосе между окопами. Буквально на расстоянии вытянутой руки была большая воронка, но добраться до нее я боялся, германцы подтянули пулеметы и прошивали очередями все, что шевелится. Я лежал, притворяясь убитым, и ждал темноты.
Внезапно что-то сильно ударило меня в ногу, и тут же острая боль пронзила тело. Скосив глаза, я увидел, как из пробитого пулей сапога хлещет кровь. Выхода не было: если немедленно не перетянуть рану, я за полчаса истеку кровью и умру прямо тут, на нейтральной полосе. Превозмогая боль, я встал на четвереньки и, как пловец в воду, нырнул в воронку. Пули точно бешеные засвистели у меня над головой, но поздно: немецкий пулеметчик не успел взять меня в перекрестье прицела.
Кое-как перетянув ногу, я запрокинул голову и стал рассматривать вечереющее сиреневое небо. И чем больше смотрел, тем больше погружался в пучину отчаяния. Как я выберусь ночью из воронки, как доползу до наших окопов? Искать меня никто не станет, значит, можно рассчитывать только на собственные силы, а они убывают с каждой минутой.
Наступила тишина, какая бывает только на поле боя между ураганными обстрелами. И вдруг я услышал в себе самом тонкий голос:
– Зяма, молись, Зяма. Приш-
ло время…
Но ему тут же возразил другой голос:
– Зяма, не будь лицемером! С восемнадцати лет ты повернулся спиной ко Всевышнему и все эти годы упорно делал вид, будто Его не существует. А теперь, когда тебе страшно и твоя жизнь в опасности, ты вдруг вспомнил о Нем?
Я послушался второго голоса, дождался ночи, и когда луна спряталась за тучи, пополз к русским окопам. Эти несколько сотен метров были самыми тяжелыми в моей жизни…
Да, я не стал молиться, но это был мой, самостоятельно сделанный выбор. Нынешняя израильская молодежь не училась в хедере, подобно нашему поколению, и ничего не знает ни о Б-ге, ни о молитве. Я далек от мысли вернуться к религии, но для того чтобы воспитать действительно самостоятельных, думающих людей, мы должны, мы просто обязаны показать им все возможные варианты, снабдить их полным набором инструментов для жизни.
Залман Аран завершил повествование, и в комнате воцарилась напряженная тишина. Министр ожидал моего ответа.
– Откровенность за откровенность, — начал я. — Позвольте в свою очередь и мне поделиться личным переживанием. В 1956 году, в самый разгар операции «Кадеш», я командовал танковым батальоном. Моя колонна шла по Синайскому полуострову, направляясь к горе Святой Екатерины. Высунувшись по пояс из башни головного танка, я координировал движение. Вдруг раздался сильный взрыв; снаряд, выпущенный египетской батареей, попал прямо в мой танк. Взрывной волной меня выбросило из башни; пролетев по воздуху добрый десяток метров, я рухнул на песок. Каким-то чудом я не потерял сознание, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Скосив глаза, я увидел, как мой комбинезон пропитывается кровью от множества ран. Потом, в госпитале, из меня вытащили больше двадцати осколков.
Колонна развернулась в боевой порядок и атаковала позиции египтян. Я слышал удаляющийся рев танковых двигателей и понимал, что мои шансы выжить стремятся к нулю. Пока меня найдут, я просто умру от потери крови.
И в этот момент где-то внутри меня тоже раздался тихий голос.
– Молись, Мордке, — произнес он. — Молись, больше ничего не остается!
И я решил молиться. Да, убежденный атеист, родившийся в светском Тель-Авиве, в последние минуты жизни захотел обратиться к Б-гу на языке своих предков. Но ни одна молитва не пришла мне на ум! Да и откуда она могла прийти, если я ни разу не был в синагоге и никогда не молился!
В этом разница между нашими поколениями, господин министр. В критические моменты жизни вы умели молиться, но не захотели этого делать. А мы снова хотим, но уже не знаем как!
Мордехай Бар-Он закончил рассказ и жестом передал слово раввину Лау. Тот сидел, не зная, с чего начать. Дискуссия свернула в неожиданное русло, вернее, никакой дискуссии не намечалось, слова генерала глубоко взволновали раввина. Вместо ответа он перегнулся через стол и с блестящими от слез глазами пожал генералу руку.
Тишину нарушил парень в большой вязаной кипе.
– Простите, что вмешиваюсь в разговор, — произнес он, поднявшись со своего места в середине зала.
Взгляды всех присутствующих обратились на него. Парень выглядел как типичный поселенец из Иудеи или Самарии, заклятый противник левой антирелигиозной партии, к которой принадлежал генерал. Белая футболка, черные брюки, цицит навыпуск почти до колен, рыжая борода и длинные рыжие пейсы.
– Дело в том, — произнес он, глядя прямо в глаза генералу, — все дело в том, что я внук Залмана Арана.
Яков ШЕХТЕР, Израиль
Комментарии:
Добавить комментарий:
Добавление пустых комментариев не разрешено!
Введите ваше имя!
Вы не прошли проверку на бота!