Кого куда зовет труба

Над опасными границами
Риск быть осмеянной не мешает мне вместе с воодушевленной толпой предаться безумию, сопровождающему каждый приезд молодого французского пианиста Люки Дебарга. Меня даже чуть не втянули в фан-группу, практически в секту, вот ведь до чего дошло. Получилось, что Дебарг со своей четвертой премией оказался единственным подлинным триумфатором XV Конкурса им. Чайковского. Все концерты у него расписаны до 2018 года, а со времени конкурса он гастролировал в России не раз и не два — спрос велик. Интересное у него было выступление с Большим симфоническим оркестром Владимира Федосеева. Ведь одно дело — блистать на сцене свежестью и оригинальностью в гордом одиночестве, и совсем другое — покорно играть с солидным коллективом под управлением Владимира Ивановича, который свято блюдет традиции и вряд ли потерпит в них хоть трещинку. Поэтому волнение за пианиста было велико: при всей своей деликатности и феноменальной музыкальности Дебарг не так уж и сговорчив. Отмечу, однако, что каждый раз весы удивительным образом склоняются в его сторону.
…Большой зал консерватории набит донельзя. Духота. После тяжеловатой оркестровой увертюры к «Похищению из сераля» Моцарта партер, похлопав, затих, будто по нему катком проехали. Еще только выдвигают рояль для Дебарга, а соседка уже шикает на меня, чтоб я не махала веером, потому что это наверняка собьет ее с бетховенского ритма. То есть вы понимаете. 
Зазвучал Второй концерт Бетховена, который, как и можно было предположить, вылился в небезынтересную борьбу солиста, не слишком поднаторевшего в столь смертельных схватках, с гидрой академического оркестра, ревнующего свою привычную публику к молодому французскому парвеню. 
Люка, однако, не стушевался и аристократически блистал, где мог, то есть в сольных фрагментах, из которых один был особенно хорош: во второй, медленной части, когда каждой взывающей фразе рояля согласно отвечал оркестр. Произошло даже что-то вроде духовного братания на почве Бетховена.
Федосеев потом весьма осторожно объяснял, что Дебарг «играет очень по-французски». При всем своем уважении к маститому дирижеру смею предположить, что не только для француза, но и для него самого это был полезнейший опыт работы: именно Дебарг представляет новейшее поколение пианистов в таком виде, в каком мы мечтали бы его слышать. Федосеев же привык к услужливости, нет, хуже — к солдатской четкости наших российских солистов с их гладиаторскими замашками по отношению к клавиатуре. А тут пришлось вслушиваться в игру тонкую, интеллектуальную и в то же время чувственно парящую надо всеми опасными границами.
На бис Люка исполнил негромкую и, на первый взгляд, непритязательную «Гносиенну» Эрика Сати. Вроде бы ничего особенного, если бы каждый звук не принадлежал теперь каждому сидящему в зале. И ведь действительно, что такое «Гносиенна»? Скорее всего, автор образовал название от греческого gnosis, что означает примерно «знание о тайне бытия». 
И эта тайна как-то тихо и предательски запала в душу и толкнула меня на маленькое преступление. Изо всех сил отбрехиваясь от угрызений собственной совести, я удалилась с Пятой симфонии Чайковского, конька Федосеева, задуманной, конечно же, как апофеоз вечера. 
Да, случается такое: уловишь какую-то маленькую шаровую молнию с небес — и волочишь ее скорее, как щенок косточку, в укромный уголок, чтобы никто не отнял.
…Вот и говори после этого, что мы не свихнулись на Дебарге. 
 

Пермский перпетуум мобиле 
У публики есть и второй такой любимчик, успехи которого обитатели академического болота приписывают истерической моде, — дирижер Теодор Курентзис, ныне работающий в Перми. Все его редкие приезды в Москву сопровождаются ажиотажем и непримиримыми спорами вплоть до ссор между давними единомышленниками. 
Вот почему я рада каждому новому объективному подтверждению невероятного таланта Теодора, несущего свою жаркую греческую энергетику и нездешнюю образованность в разнородные массы, не исключая молодых людей, до сих пор чуравшихся всяких там симфоний. 
Поэтому с обычной глупой улыбкой счастья сообщаю, что «Весна священная» Стравинского в исполнении его пермского оркестра MusicAeterna получила высокую международную премию ECHO Klassik как лучшая запись года. 
Мне доставляет удовольствие напомнить и о том, что в прошлом году этой премии была удостоена пермская запись оперы «Свадьба Фигаро» — и это действительно Моцарт на грани головокружения и экстаза, как выразился один западный критик. Такой вот работает в России perpetuum mobile — Теодор (или Федор Иоаннович) Курентзис, и даже удивительно, что не все в Перми понимают свое счастье. Поэтому последней приятной новостью стало то, что в противной борьбе с местной администрацией победил Теодор: контракт с ним продлен до 2021 года. 
 

Легенда о ничтожном племени 
Иногда приходит в голову безумная идея: а что если бы Курентзис стал главным дирижером Большого театра? В конце концов, он даже некоторое время входил в его дирижерскую коллегию. 
Может, мы бы тогда не испытывали неловкости за некоторые премьеры. Например, за «Осуждение Фауста» Берлиоза. Пусть даже и в постановке великого режиссера Петера Штайна. 
Попытки воплотить на сцене, что называется, в красках не оперу, не кантату, а нечто, названное драматической легендой, — дело неблагодарное. Но кто же сейчас откажется от заказов в сфере тощающего искусства?! 
Почему выбрали Берлиоза? Нынешний главный дирижер Туган Сохиев не раз исполнял эту музыку за рубежом, так почему бы, не слишком надрываясь, не сделать это и в Москве, по ходу заточив оркестр на тонкости французского стиля?.. 
«Фауст» Берлиоза — совсем не гетевский; это рассказ о бездельнике, снедаемом скукой. И хотя он симпатично смахивает на нашего Онегина, пекло ждет его поделом, в то время как Маргарита (прекрасная работа Ксении Дудниковой) отправится в рай.
Перед генеральной репетицией Петер Штайн, автор известного 20-часового спектакля «Фауст» в Ганновере, долго рассказывал журналистам, как трепетно и нежно он относится к Гете. Но неожиданно закончил свой монолог так: «Но к Берлиозу все это не имеет никакого отношения», — и хмуро отправился смотреть генералку в Царскую ложу. Позже он признавался, что дирижер Туган Сохиев в процессе работы над технически сложнейшим спектаклем оказался для него недоступен… 
Настроение у Штайна было явно не того. В каком настроении был дирижер, тоже было не понять. Вероятно, он более всего следил за соблюдением французского стиля. При этом невозможно было представить себе, что же имел в виду Шуман, называя музыку Берлиоза «сверкающей шпагой». Да кабы такая музыка, ожили бы эффектные, красочные сцены нравоучительной мистерии, затеянной Берлиозом, в которой более всего запоминаются слова Мефистофеля, пропетые обладателем роскошного баса Дмитрием Белосельским: «Узнаю вас, ничтожное племя людское». 
И то сказать, в спектакле всего полно: здесь звездная ночь и сияние рая, танцы пейзан и военный парад, полеты героев над сценой, сильфы с сильфидами и блуждающие огоньки. Особенно впечатлила картина ада, куда его рогатые служители ногами запихивают исключительно блондинок. Нет, правда, сценограф Фердинанд Вегербауэр постарался на славу: в спектакле 20 картин, некоторые идут всего по четыре минуты! По словам Штайна, была разыграна вся машинерия, которая есть в наличии.
Однако без достойной «озвучки» получилось что-то вроде елки в Лужниках для взрослых. Но при этом никак не «спектакль про веру в молодость и любовь», как обещал дирижер, не нашедший мужества и времени договориться с одним из старейших и умнейших режиссеров современности. 
 

Джазовые бицепсы
Счастье — оно иногда нечаянно нагрянет. Ждешь его по давней, с детства, привычке в Большом театре, а оно подкарауливает тебя за ближайшим углом. Выходишь из метро «Маяковская» — и все колонны завешаны афишами Московской филармонии. 
Одна из них весьма удивила: не по-филармонически развалившийся в кресле джазист Вадим Эйленкриг в кроссовках на босу ногу. 
Таким бросающимся в глаза образом известный трубач впервые приглашал на концерт с собственной группой Eilenkrig Crew. 
«В общем, выбора, в чем выходить на сцену, не оставалось», — смешно признался он уже на концерте, намекая на скандальные кроссовки, в которых весь вечер пружинисто маячил перед зрителями.
Однако вид татуированного атлета на подмостках, куда обыкновенно выходят во фраках, никого не смутил. Секрет прост: стоило ему начать пронзительную мелодию Эдуарда Артемьева из фильма «Свой среди чужих…» — и весь зал был уже его и во всех подробностях рассматривал не только накачанные мышцы остроумного лидера, но и его необычную матовую трубу, звуки которой летели в зал с легкостью необыкновенной, ибо играет Эйленкриг как дышит. 
Выдающимся образом звучали его дуэты с саксофонистом Дмитрием Мосьпаном, автором большинства аранжировок. Для меня, познавшей из духовых только помятый пионерский горн, осталось жгучей загадкой: как труба и сакс вместе могут играть тишайшие дуэты, которые впору поставить в пример многим громобойным академическим артистам в качестве запредельно тонкого музицирования? А как можно в этом составе играть «Полет шмеля»? Ответ знает только ветер…
На сцене работало еще шесть музыкантов, но то ли инструмент такой, по определению призывный, то ли Эйленкриг такой харизматичный — чистая, внятная даже в самых виртуозных пассажах труба держала каждый номер в одном волевом кулаке. Никакой джазовой расслабухи: каждая композиция в бодрящем тонусе — как скульптурные бицепсы трубача!
Привычных посетителей Зала им. Чайковского в этот раз разбавили колоритные шестидесятники — любители джаза. Поэтому принимали Eilenkrig Crew с соответствующим стильным энтузиазмом. Но и музыкантам, кажется, понравилась строгая классическая сцена: в конце концов, публика здесь под джаз не пьет, не жует, не болтает вслух и не подпевает, когда только вздумается. 
Наталья ЗИМЯНИНА, Россия