Для чего нужно чудо

Ребе жил очень бедно. Не потому что хасиды не хотели содержать в достатке своего цадика — таков был его сознательный выбор. Вы скажете: ладно, взрослый человек может сколько угодно морить себя голодом и радоваться нищете, словно дорогому украшению, но в чем провинились его жена и малые дети?
Говорите, говорите, вы ведь не родились в семье праведников, в которой на протяжении почти 200 лет воспитывали цадика за цадиком. Откуда вам знать, как приобщают к святости, как растят духовных наставников? Отложите в сторону свои соображения и претензии и послушайте историю из жизни людей, для которых непреложным фактом существования являлась не собственная личность, а Б-г.
В доме всегда не хватало еды. Шамес, давно уже не служка, а член семьи, после каждого хасидского застолья по субботам собирал недоеденные куски хлеба, остатки кугла и селедки и уносил на кухню. Ребецн аккуратно делила их на порции, и семья ребе питалась этим до следующей субботы.
Одежду латали и перелицовывали до дыр, сапоги... ах, да что говорить про сапоги: единственным достоянием в доме были книги и дети. А сам дом… Нет, внутри было чисто и опрятно, насколько могут быть опрятными старые скамейки, колченогий стол и продавленные тюфяки.
Человек привыкает ко всему, привыкла и ребецн. В начале замужества она еще плакала по ночам в подушку, но жизнь с праведником быстро все расставляет по местам. Спустя год супружества ей уже казалось, будто они — самая счастливая пара на свете. А дети просто ничего другого не знали; ложиться спать голодными представлялось им вполне заурядным делом.
И вот пришло время выдать замуж старшую дочь. Приданое составляло только доброе имя отца, но ребецн не унывала, памятуя о сказанном в Талмуде: лучшая невеста — это дочь мудреца. И действительно, очень скоро ребе предложили жениха.
В трех днях пути от Звиэля жил в городе Коломые весьма состоятельный еврей Аншель. Говорили наши мудрецы: кто хочет достатка, пусть занимается торговлей. Аншель последовал их совету и преуспел весьма и весьма.
Помимо богатства Всевышний наградил его добрым сердцем и тонкой душой. Разумеется, что человек с такими достоинствами глубоко почитал Тору и благоговел перед мудрецами. Небеса наградили его всего одним ребенком. Юноша уже в хедере выделялся умом и богобоязненностью, все прочили ему будущее блестящего талмудиста, раввина и мудреца. Вот его-то и предложили в женихи ребе из Звиэля.
Выслушав предложение, ребе призадумался. Да, юноша вполне достойный, но отдать дочь в семью торговца… Поразмыслив несколько дней, ребе попросил Аншеля приехать в Звиэль для разговора. Просто разговора, безо всяких обещаний.
Купец вошел в комнату чуть не на цыпочках. Его лицо выражало глубочайшее почтение. Ребе встретил его приветливой улыбкой. Гостя усадили за стол, шамес принес чай и медовый пряник. Аншель стал отказываться, но ребе не отступал.
– Позволь мне выполнить заповедь гостеприимства, — сказал он. — Вспомни отца нашего, Авраама, разве он начал бы разговор, не накормив гостя?
Шамес налил чай в грубые глиняные кружки и поставил на стол перед собеседниками. Он хорошо понимал, для чего ребе упрашивает купца. Заповедь заповедью, но то, как человек ест, может рассказать о нем больше многочасовой беседы.
Аншель успешно прошел испытание, и ребе начал разговор. Сначала он долго расспрашивал его о евреях Коломыи, о семье Аншеля, о делах, о погоде и ценах на рынке. Гость дивился любопытству цадика и его искушенности в мирских делах, но отвечал на все вопросы. Отвечал по порядку, на первый вопрос — первым, на второй — вторым.
– А каковы твои планы насчет сына? — наконец спросил ребе, и Аншель понял, что весь предыдущий разговор был просто прелюдией.
– Скажу вам честно, — начал Аншель. — Сын у меня больше всего любит Учение. Мне это по нраву, и если ему захочется стать раввином или просто мудрецом, сидящим в бейт-мидраше, пусть идет за сердцем. Работать ему, слава Б-гу, не понадобится, я обеспечу сына и его семью до конца жизни. Но, ребе, вы ведь лучше меня знаете, — тут Аншель тяжело вздохнул и на секунду замолк, — да, лучше меня знаете, каково быть раввином у евреев. Это ведь не работа, а служение, вернее, ежедневное возложение самого себя и семьи на алтарь интересов общины. Я, честно говоря, не желал бы видеть сына в такой должности.
Что значит «не желал»? Отговаривать его, Б-же упаси, не стану ни в коем случае. Но вот тут, — Аншель положил руку на сердце, — тут радости не будет. Хотя многие родители отдали бы все на свете за почет и славу, которая достанется вырастившим раввина, я думаю не о себе, а только о нем, о его счастье и счастье его жены и детей.
Что же касается мудрецов, сидящих в бейт-мидраше… — тут Аншель снова тяжело вздохнул. — Святые люди, слов нет, но не каждому святому человеку попадаются святая жена и святые дети. Мудрец не принадлежит семье, он занят только Учением и духовной работой. И бывает, да я сам знаком с такими, что мудрец не выходит из бейт-мидраша просто потому, что боится прийти домой. Ведь там его ждут лишь упреки и обвинения. Н-да.
Аншель замолчал и виновато повесил голову. Он сам от себя не ожидал, что станет такое говорить мудрецу и раввину.
– Это все? — участливо спросил ребе.
– В общем да, — ответил Аншель, ободренный тоном ребе. — Вот только еще чуть-чуть. В общем, если мой сын не захочет просидеть всю жизнь в доме Учения или в синагоге, ему есть чем заняться. Хозяйство у меня большое, за всем нужен ясный глаз и крепкие руки. И вот что я хочу сказать вам, уважаемый ребе, хоть торговля — куда менее почетное занятие, чем учение Талмуда, но вы даже не представляете, сколько может сделать человек с деньгами в руках. Скольким сиротам и вдовам помочь, скольких невест-бесприданниц выдать замуж, сколько голодных накормить, одиноких утешить. Деньги — это большая сила, и если ею пользоваться с умом, то...
– Представляю-представляю, — перебил его ребе. — И ценю твою искренность и прямоту. Уверен, что и сына ты воспитал таким же. Такой жених нам подходит. И ты, Аншель, тоже. Давай обсудим подробности брачного контракта.
– Да какие подробности! — вскричал обрадованный Аншель. — Все расходы я беру на себя: и на свадьбу, и на новую одежду для всей вашей семьи. И приданого нам никакого не нужно, слава Б-гу, молодые ни в чем не будут нуждаться. Вот только… — он запнулся. — Вот только у меня есть одно условие.
– Условие? — вопросительно поднял брови ребе.
– Да, условие. Я прошу, чтобы свадьба состоялась в Коломые. Понимаю, что непросто повезти всю семью в такую даль и что это даже может показаться, не дай Б-г, унижением, но я прошу, чтобы уважаемый ребе вместе с семьей, хасидами, шамесом и габаями прибыл на свадьбу в Коломыю. Про деньги не беспокойтесь, сколько балагулы запросят за провоз, столько я заплачу.
– Ты можешь объяснить почему? — спросил ребе.
– Да, конечно! Ребе хорошо понимает, что значит быть мудрецом и раввином, но, наверное, не знает, каково оказаться в шкуре богатого человека. Вы и представить себе не можете, сколько гадостей про меня сочиняют, как стараются всеми силами отщипнуть, откусить, оторвать от моих денег. Пускают в ход самые дурацкие небылицы, стараясь запугать, а потом принудить откупиться. Самое обидное, когда так поступают люди, которым кроме хорошего я ничего не сделал.
– Это вполне объяснимо, — заметил ребе. — Люди не любят оставаться в долгу и поэтому охотно придумывают всякую гадость про своего благодетеля. Ведь куда проще не чувствовать себя обязанным дурному человеку.
– Да-да, именно так. Так вот, если свадьба будет не в Коломые, тут же пойдут слухи, что на самом деле я женил сына вовсе не на дочке ребе из Звиэля, а породнился с каким-нибудь богачом, ведь деньги льнут к деньгам, и взял за ней кучу приданого…
– Хорошо, — согласился ребе. — В Коломые так в Коломые.
Прошло полгода, и в заранее оговоренный день вся семья ребе, шамес, габай и три десятка хасидов уселись на подводы и покатили в Коломыю. Путь неблизкий, больше 300 верст, дороги, как всегда в России, разбиты, но никто никуда не торопился, поезд во главе с коляской ребе двигался медленно, степенно покачиваясь на ухабах и колдобинах. Заранее посланные гонцы сговорились с хозяевами постоялых дворов, и в конце каждого дня путешественников ждал горячий ужин и ночлег под крышей.
Первым вечером после молитвы и ужина в комнату ребе вошел чрезвычайно взволнованный шамес. Ребе сидел за столом, погруженный в изучение Талмуда, две свечи в большом медном подсвечнике озаряли его лицо дрожащим желтым светом.
– Ребе, — начал шамес, — ребе, тут вот какое дело.
– Оно не может подождать до утра? — спросил ребе, не отрывая глаз от страницы.
– Э-э-э, — протянул шамес. — Лучше бы сейчас…
– Ну, говори, — ребе перевел взгляд на шамеса.
– Хозяин постоялого двора, он… в общем… ну, как бы сказать… он хорошо знаком с отцом жениха.
– Ну, и что же он про него рассказал?
– Ой, вей, не про нас будет сказано, настоящий разбойник, вор, отступник и грабитель. Хозяин корчмы просто в ужасе, он не понимает, как ребе выдает свою дочь за такого негодяя.
– И это все?
– Все.
– Спокойной ночи, и больше не мешай мне.
Ребе вернулся к Талмуду, а недоумевающий шамес на цыпочках вышел из комнаты.
Вечером следующего дня шамес снова решился потревожить уединение цадика.
– Ну, что тебе поведал про Аншеля хозяин этого постоялого двора? — с улыбкой спросил ребе.
– Про Аншеля ничего, а вот про его брата… — шамес глубоко вздохнул, затем махнул рукой, словно бросаясь с обрыва в омут, и начал:
– Люди говорят, ваш будущий родственник просто оторви да брось, но его старший брат — настоящий фармазон и уголовник, и место ему в остроге. Когда он останавливается на постоялом дворе, не пропускает ни одну служанку, пристает ко всем. И как пристает! Девушки перед его приездом в погреб прячутся.
– Так уж и в погреб? — снова улыбнулся ребе.
– Ну, так рассказывают. В прошлый раз приказал своим подручным выломать дверь и…
– И что?
– Не знаю. Мне рассказали только про выломанную дверь. А уж дальше как оно было, не передают, наверное, из скромности.
– Да-да, конечно, из скромности. Благочестивые, богобоязненные люди, — буркнул ребе и отослал шамеса.
Когда вечером третьего дня пути после ужина шамес с перекошенным от волнения лицом перешагнул порог комнаты и раскрыл рот, чтобы сообщить нечто, не терпящее отлагательств, ребе не дал ему говорить.
– Теперь я понимаю, — воскликнул он, — для чего Всевышний сотворил чудо для Элиэзера, слуги отца нашего Авраама. Когда тот отправился в Харан, чтобы привезти невесту для Ицхака, Б-г сократил для него дорогу. Вместо нескольких дней пути Элиэзер оказался в Харане тем же вечером. Да, если бы он шел, как все путники, останавливался, как мы, на постоялых дворах и слушал все, что люди рассказывали про Бетуэля, отца Ривки, и Лавана, ее брата, он попросту не дошел бы до Харана, а повернул бы с полдороги. Ривка не вышла бы замуж за Ицхака, и еврейский народ не появился бы на свет.
Яков ШЕХТЕР, Израиль
В оформлении материала использованы репродукции картин Е.Н. Флёровой «Весёлый досуг» и картина из цикла «Еврейские молодые».
______________
1 Так евреи называли город Звягель. После раздела Речи Посполитой в 1793 году он отошел к России и указом Екатерины Второй был переименован в Новоград-Волынский, но евреи продолжали называть его Звиэлем.