Наука музыки прекрасной

Полеты настойчивой феи
Все концерты Михаила Плетнева — безоговорочный подарок. Поэтому удивительно, что на исполнении оратории Шумана «Рай и пери» в Большом зале консерватории был не полный зал. Объяснить могу только всеобщей душевной ленью: вещь редкая (на моем веку ее не играли), то есть непопулярная. А ведь это был очередной подвиг Российского национального оркестра во главе с Плетневым, все чаще идущего по пути наибольшего сопротивления.
Оратория (26 частей) написана по вставной поэме романтической повести ирландца Томаса Мура 
(­1779–1852), модного в свое время в Европе и России.
Пери (прекрасная фея) стремится в рай, но он для нее пока закрыт. Чтобы раскрыть врата, нужен ценный дар. Пери летит в Индию и возвращается с каплей крови одинокого гордого воина. Но врата безмолвствуют. Она доставляет из Египта подвиг любви: девушка приникает к юноше, умирающему от чумы, и гибнет вместе с ним. Но и этот дар отвергнут. Наконец пери нашла молящегося ребенка, при виде которого, плача, кается грешник: ведь и сам он мальчишкой был столь же чист. И дар покаяния открывает врата рая!
Переводной поэтический текст, конечно, заковырист (например: «Что камней блеск в виду чудес, престолу Аллы предстоящих?»), но главное — Шуман восхитителен в каждой ноте. Недаром именно эту его музыку Чайковский считал неземной.
Хор Академии им. Попова умеет петь так, будто где-то далеко трубят трубы небесные! Прекрасны были в исполнении хористов и «гении Нила», которые бесплотно веяли над сценой, другого слова не подберешь. Да и из содержания, которое глубоко проняло меня, осталось сделать совсем простой вывод: если навредил кому-то, пусть и невольно, покайся, вымоли у обиженного прощенье. Так Роберт Шуман неожиданно оказался чудесным проповедником.

Кутузов или тролль?
VI Международный конкурс оперных артистов Галины Вишневской тоже получился поучительный. Он проходил в зале Центра Вишневской на Остоженке, который по просьбе Галины Павловны в миниатюре повторяет Большой театр. Отобрали 45 участников. Басы пели один лучше другого, а у девушек дело не задалось. Многие из них занимаются в Центре. Неужели с уходом Вишневской исчезает умение здешних педагогов развернуть старательных певиц в сторону культуры и артистизма? Казалось, многим не хватало жесткой руки Галины Павловны, ее резкого дельного окрика, ее умения одним жестом наполнить образ жизнью.
Среди басов больше всего запомнился Олег Давыдов: 24 года, а поет Ивана Сусанина как взрослый! Наверняка мы еще услышим это имя. Среди баритонов выделялся Станислав Ли. О тенорах говорить не хочу: голоса-то звучат, да только тенор — это герой, от которого дамы в зале млеют, не так ли? Но если равнодушные небеса не одарили певца статью и физиономией, на которой гример способен нарисовать хоть что-то героическое или лирическое, лучше сразу идти работать на радио. Опера — это же все-таки еще и театр, где мы любуемся всеми этими нежными Ленскими и страстными Каварадосси, влюбляемся в них.
Конкурс кончился как-то печально.
Девушкам премий просто не присудили. Никаких! Позвольте, может, тогда и конкурс не стоит устраивать? Ведь новой Вишневской мы можем не дождаться во веки веков!
У мужчин победил грузинский тенор Отар Джорджикия из Театра им. Палиашвили; вторая премия — у белорусского баса Александра Рославца. Смешно, что Рославец на конкурсе пел арию Кутузова, а в Большом театре он — всего лишь Второй Тролль в детском спектакле. 
Мой Ли не получил фактически ничего — кроме того что его сразу утащил к себе умный Музтеатр им. Станиславского и Немировича-Данченко, который, кажется, разбирается в артистах получше жюри. Олег Давыдов снискал приз зрительских симпатий. Девушки остались обижены; разве что наряды показали с «драгоценными» стразами и пряжками. 
Очень надеюсь, что к следующему конкурсу хотя бы сам Центр Вишневской подготовит достойных участниц — без каши во рту, с пониманием, чем один композитор отличается от другого, с умением трансформировать волнение во вдохновение, за которым мы и бегаем в концертные залы.
А то на этом, на Шестом, публика уже так перенервничала, что сидевшая передо мной женщина вдруг обернулась и раздраженно буркнула: «Что вы все пишете да пишете? Будете писать — я вам сейчас в морду дам». Дословно. И такие бывают поклонники прекрасного.
И я поняла, что журналисту надо сидеть где-нибудь в темном уголке и не высовываться. На третий тур я на всякий случай не пошла.

Явление нетрезвой Офелии 
А я отправилась на летние концерты Владимира Юровского в Зал им. Чайковского. В первый вечер попала на раритет — музыку Шостаковича к спектаклю «Гамлет» в постановке Николая Акимова в Вахтанговском театре 1932 года. От него только ноты Шостаковича сохранились, да еще кое-какие заметки. А больше — ничего.
И эта музыка совсем не похожа на ту, что Шостакович напишет в 1964 году к фильму Григория Козинцева. Просто два разных композитора! И два разных «Гамлета»… Юровский, взяв себе в пару эрудита-рассказчика Михаила Левитина, известного режиссера, по ребрышку, по косточке выстраивал: что же там могло быть в спектакле Акимова? Да еще задуманном как комедия? Принц, конечно, жирный, рыхлый. Офелия вечно пьяна; вот она, беременная, качаясь, босиком выходит на сцену под характерную музыку, которая так хорошо удавалась саркастическому Шостаковичу…
Второй вечер из цикла «Владимир Юровский дирижирует и рассказывает» был посвящен фильму «Новый Вавилон» (1929) Григория Козинцева и Леонида Трауберга, к которому Шостакович, имеющий большой опыт тапера, сочинил музыку. Яркую, киногеничную, остроумную, образную. 
Франция 1870 года предстала наполненной простыми людьми баррикад, а с другой стороны — буржуазией, не устававшей развлекаться в кафешантанах (тут Шостакович дал себе волю!). Роль тапера взял на себя Государственный оркестр под руководством Юровского. И дирижер, пристально глядя на большой киноэкран, руководил музыкантами с ювелирной точностью, заканчивая музыкальный фрагмент ровно на стыке со следующим. «Для этого мне пришлось выучить фильм наизусть», — признался он. 
Вечер третий был посвящен мировой премьере оперы Сергея Слонимского «Король Лир», слегка театрализованной режиссером Михаилом Кисляровым. В конце концов, сцена Зала им. Чайковского когда-то строилась для Мейерхольда — Юровский об этом не устает напоминать.
Портики филармонического зала обернулись колоннадой дворца, образовав вполне естественный антураж. Занудной оперы в прямом смысле не было — Слонимский назвал свое сочинение «драма с музыкой». И Юровский сам порой вмешивался в действие или обращался к залу. Максим Михайлов (Король Лир) иногда перевоплощался в… бородатого писателя Толстого, как известно, ярого противника Шекспира, подавая свои язвительные реплики… (на основе статьи «О Шекспире и о драме»).
Подумать только, а ведь и правда, как быстро летит время: вот для моего внука Толстой и Шекспир — наверное, практически ровесники, а в школах теперь путают отечественные войны 1812-го и 1941 годов… И уж конечно новое поколение на знает, какое редчайшее событие — премьера современной оперы!
Ждем теперь Юровского в разгар осени: он в филармонии отвечает за фестиваль актуальной музыки «Другое пространство». Это будет уже пятый. Он откроется 2 ноября «Маленькой торжественной музыкой» Дьордя Куртага, недавно отметившего 90-летие.
Что мы знаем о Куртаге? Да ничего, кроме имени. Мы ленивы и нелюбопытны. А композитор великий. Наш живущий современник. Ученик Мессиана и Мийо, полиглот и мастер использовать в своих сочинениях традиции от Гиома де Машо, музыканта и поэта XIV века, до своего соотечественника Белы Бартока. 
Ждем фестиваль с нетерпением. Все сплошь что-то новенькое. И все сплошь будем учиться чувствовать, а значит, жить. Ну, а там уже премьеры пойдут одна за другой. Может, обогащенные новым знанием, воспринимать мы их будем уже совсем по-другому.
Наталья ЗИМЯНИНА, Россия