Здоровые крылья

***

 

«У меня здоровые крылья, я полечу в далекие миры,

в край вечной Красоты, солнца и фантазии,

в заколдованную страну…»

М. К. Чюрлёнис

 

Так велико отчаянье было,

Когда узнала про контракт.

Я разве что не в голос выла,

Что для кого-то жизнь – пустяк…

И стала слышать я мотивы,

Не слышимые просто так,

И всем друзьям я изменила,

Разбив отдельно свой бивак.

 

Однажды, было, возвратила…

Робея Дар такой принять.

Но Он сказал, чтоб не глупила,

Раз Сам дает – нельзя не взять.

«Чтоб людям правду ты открыла», –

Успел Он в сердце начертать

И с тем вручил прекрасны крыла,

Я не посмела отказать.

 

***

Альберто Моравиа

 

Крупинки смысла тут искать не стоит,

но, может быть, придет оно позднее,

как рана нанесенная, что ноет,

любовь приходит к нам сознанием пигмея

нас в этом мире, полном неустроя

и колыхания часов неравномерных,

непонимания себя, как ты устроен,

и перед жизнью таковой – благоговенье;

и на кудыкину какую идти гору

нам предстоит не раз по многу жизней,

страдая плакать, насмехаться сдуру

и причащаться вновь на общей тризне.

Откликнись, Боже! если это правда,

что есть Ты рядом, больше не скрывая

Себя в портьерах пыльных всех и давних,

пусть даже истина окажется нагая!

 

***

 

«Если эта зима пройдет,  я действительно

Буду fort comme la mort* – или просто mortе**…»

М. Цветаева

 

Сердобольные старушки

Унаследовали привкус

Обнищавшего Петрушки

И его надежд на выигрыш.

 

В ту злосчастную годину,

В год зимы той трагедийной,

Так завьюжившей Марину

И забравшей дочь Ирину…

 

Было – не было, простится

Всем, кто рядом был, но вместо

Хлеба, для нее просившей,

Предлагали в горсти снега…

 

Но ведь можно было, братцы,

Ей помочь, но вы спивали:

«Упокоится раба… дочь такой-то…»

И едва ли

Вам простится злодеянье,

То, что пошлость именуют,

Равнодушие людское

Оборвало жизнь земную…

 

 

* Сильна, как смерть (фр.)

** Мертвая (фр.)

 

***

Артур Шопенгауэр

 

«Кристаллизовано сознанье ваше…» -

Сказал однажды он на лекции одной,

Мыслитель истин непродажных,

Философ с буквы «А» большой.

И пусть предначертание не сбылось,

Хотя все было на мази,

Сознанье с Богом все ж не слилось,

Хотя стояло у последней,

            их разделяющей черты.

Возможно, эта незадача случилась

           по вине чужой…

Но нерешенная задача

Предстанет в жизни уж другой.

 

 

***

 

Демосфен

 

Приоритеты расставлены как надо,

И может быть нежданною победа.

В ораторском искусстве нет диктата,

Лишь надо обойти в нем Полифена.

И отголоски прежней речи

Звучат в умах престижною тирадой,

Когда б с афинским говорил наречьем,

Тебя б ждала изыскана награда.

А речь течет, что вложена

ведь Богом

В тебя десницею своей непобедимой.

Когда б сегодня захотел прослыть

       ты снобом,

Тебя бы многие опередили.

 

***

 

Эстебан Мурильо

 

Актерствуя немудро на полотнах,

ты предпочел остаться «Эс. Мурильо»,

и может быть, правы, кто сводит счеты

с тобою до сих пор в Севилье…

И может, не правы те счеты,

что взвесили талант твой, Эстебано…

Ведь знаешь сам, как зла толпа тупая,

в искусстве ничего не понимая.

 

 

***

 

Трафальгарская битва

 

«Если бы на свете было

Больше таких Эмм, то

Было бы также больше

и Нельсонов».

Горацио Нельсон

 

Одиночки не выходят

На такую битву сами.

Только флот, Им оснащенный,

Выдержит тот бой с врагами.

Он нарочно так задумал

Их свести в лоб в океане,

Чтобы имя адмирала

Гордо в мире прозвучало.

 

Нельсон, многие сраженья

Знал ты, но до исступленья

Женщину любил такую,

Что готов на преступленье

Был, и лишь нее ты ради

Принял бой и был представлен

К высочайшей сей награде.

 

Англия тебя б носила

На руках, коль жив остался…

Но а с той, что так любила,

Никто больше не знавался.

 

 

***

Барклай де Толли

 

Отпустил его навеки

на просторы Аустерлица…

И не может позабыть он

то, как пела та певица

о его судьбе надменной,

претворенной в его битвах,

и не вспомнит он, наверно,

(не Оккама была бритва)

чем закончилась та битва…

 

 

***

 

Фрагонар

 

Пребывав в просторечьи Ферузо,

Он оставил себя в дань потомкам.

На двери красовалась мезуза

Без боязни, назло кривотолкам.

Он, наверно, не ведал бы страха

Пред святой инквизицией даже,

Заявляя без охов и ахов:

«Не отказываюсь. Вера наша!»

 

 

***

 

Фрэнсис Бэкон

 

Открытием для него стало новым

предположение о Разуме Вселенском,

как если бы вдруг нашептали гномы

о сокровенном языком обыкновенным.

И надо же такому вдруг случиться,

как если б пролетела рядом птица…

Но как столпам всей философии

          вместиться

гвоздикою одной в петлицу?..

 

 

***

 

Гейнсборо

 

Лихоимец, опередивший Время,

в своем развитии ушедший далеко.

Так далеко, что за пределы Воли

и не видать его

теперь. Оставим сей разговор в

преддверии стиха основоположника

немыслимой структуры и

обитающего на Небесах, где с

верхотуры

за вами наблюдает он слегка,

смеясь над начинающими

предаваться пенью

и впереди строки ложиться тенью,

тем самым предвещая им успех.

 

***

 

Кулибин

Открой часы. Нажми на стрелки.
И обнаружишь механизм,
заставивший его спуститься вниз
и закружить во Времени,
                                 подобно белке...
А знаешь ты, что было с ним потом?
Ведь он открыл ТО,
                           что люди давно ждали.
Чтоб жизнь отсчитывал им
                                      некий метроном
и разбивал событья на детали.
И манускриптов пыль
                            и скрип пера,
Подвержено всё Времени теченью...
Бой башенных часов - игра,
в которую играл он с упоеньем
                                и по стеченью
волшебных сил и разума нужде.
И тем отвоевал свое бессмертье.
 

 

***
 

«История не в том, что мы носили,

А в том, как нас пускали нагишом».

Борис Пастернак, «Спекторский»

 

 

Спекторский. Лоэнгрин. Анафема. Победа.

Бывали времена получше, чем вчера?

Но не боясь ни смерти, ни стилета,

боялся одного – утраты языка.

 

И может быть, боюсь теперь и я того же,

хотя и не клонюсь к предтече наших дней,

но что мне на Земле уже всего дороже:

потертая тетрадь и эти строки в ней.

 

Ведь главное – судить: «А он не обезумел?!»

способны вы всегда, в любые времена…

А то, что был поэт, а значит, это – умер

с ним вместе и язык, и это – навсегда.

 

***

 

 

Анне Ахматовой

 

Реквием

 

Преамбула. Литье. Чугун решетки Сада.

Ты пела, а не выть тебе было невмочь,

когда твои стихи, единственна отрада,

в тетрадь уж не лились, а ускользали в ночь…

 

Наверно, трудно быть отвергнутой богами,

но, может быть, трудней – оплеванной людьми…

Как смела опоить? Отравлены стихами.

Как смела о Любви ты с ними говорить?

 

Ведь души их мелки, а помыслы так робки,

и не выходят за

                              пороги их дверей.

Шептаться за спиной и крикнуть

вслед: «Кокотка!»

им радостней всего и за семью морей.

 

Но то, что не сбылось, то сбудется когда-то…

Возможно, и не здесь – в долине из ручьев.

И только повертев коробочку «Ахмата»,

ты вздрогнешь, но на миг,

   не вспомнив ни о чем…

 

 

 

***

«Надеюсь, что кончилась Война…»

 

«Мне вновь туда пора,

Где, разгоняя мрак…»

Дж. Р. Р. Толкин

 

Властелин колец

 

В будуаре какой-то Виктории,

не давая заснуть вечерами,

лежит книга с такою историей,

что не видно за нею нас с вами.

Это только так кажется – просто

говорить языком тем эльфийским…

Автор был небывалого роста

духом, облика Гендальфа чисто.

Властелином колец он недаром

слыл, и его сверхзадача

была в том, показать, как

     ударом

сообща падет Зло. Не иначе.

 

 

***

 

Сердолик

 

Уступишь мне – тебе я уступлю

и подарю в твое владенье

все замки и мечты прошедших лет,

живущие лишь в сновиденьях,

покоящиеся в самой глубине

души моей, оторванной от дома,

плывущие со мною от страны

к стране,

зовущие любовь, ушедшую надолго.

Так уступи мне, я тебя прошу

        на этот раз,

мне жить совсем недолго…

Не в силах отвести я взгляд

     от этих глаз,

в плену которых вою диким волком.

 

 

***

 

Гилберт

 

Гилберт Уилкинс попал

в переплет.

Гилберт не спал третью ночь

напролет.

Гилберт пропал. И возможно…

Как знать,

это Любви роковая печать.

 

***

Откуда в тебе эта грусть, ну скажи?

Откуда приплыл тот корабль? Из-за моря,

Где не было, не было больше земли,

Прожженной твоими сандалями горя…

Давай же уйдем, наконец, из вельми,

Где были соблазны для духа и плоти.

Наверно и царствовать бы не смогли,

Все те, кто предаться им были не против.

Откроем чуланы, замки с алтарей,

Божественных ризниц откроем завесы.

И рухнут надежды угрюмых парней,

Пытавшихся людям всучить свои пьесы.

Приплыл тот корабль не просто, не зря.

Он хочет отвезть тебя в дивные страны,

Где свод в хрустале и чудесна земля,

Усеяны знаньем о Боге поляны.

Приди же, открой, и вкусивши, затем

Людей не чураясь, верни им все сразу.

Поведай об этом им голосом тем,

Что будет подарен тебе, Чьим приказом

Ввели тебя в эти чертоги во сне,

В том сне, что так Колридж воспел

в «Кубла-Хане».

И лишь не забудь, что во время одне,

Душа пребывала та в Веспасиане…

 

-----------------------------------------------------------------

 

 «И суфии с их розой и вином…»

 

«Вот мой Восток – мой сад,

где я скрываюсь».

Х.Л. Борхес

 

 

Выборг. Выбор. Сторона –

молодость зеленая.

На Васильевском не умирать,

ни на Апшеронском…

 

Значит ль это, что судьба

завела далёко,

чтобы поняла – земля

сбоку не припека.

 

Земля родины твоей

манит долго, кличет.

Зовет дочерью своей,

детства песнь мурлычет.

 

А спустя десяток лет

вдруг однажды ночью

явится к тебе сонет,

и поймешь воочью,

 

что рассвет в той стороне,

где протяжны звуки,

где мугам и минарет…

где друзья, подруги…

 

Всё слилось в единый хор,

что сейчас ты слышишь.

Не живи в тебе тот двор –

строчки не напишешь.

 

***

 

«Созвездия ярко сияют

На ночном небе».

(Сибианский градус)

 

 

Подсолнухи, умытые дождем.

Возможно, это – не Ван Гог и не голландцы,

а лето где-то, где мы были под дождем.

Вдвоем. Совсем одни. Как сироты казански.

Возможно, да. Иль это все же блеф,

как все те миражи, что мимо глаз проходят

моих сейчас, и ты их не сочти «a kleff»

за посулы тебе, ведь даже грусть проходит.

Останется сирень,

рука на чьих-то все ж плечах,

и пенье жаворонка в мае…

Желаю, чтоб душой ты не зачах,

когда однажды я истаю…

 

Когда не станет больше сил

пытаться вырваться на волю,

когда иссякнет плоти пыл

пенять на выпавшую долю.

Тогда, быть может, и поймешь,

что мы одним лишь духом живы.

Тогда Любовь в душе найдешь,

и в этом будет моя сила.