Пастернак и Бабель в Париже и Москве

В конце 1932 года в Париже Бабель говорил художнику Юрию Анненкову: «У меня — семья: жена, дочь, я люблю их и должен кормить их. Но я не хочу ни в каком случае, чтобы они вернулись на советчину. Они должны жить здесь, на свободе. А я? Остаться тоже здесь и стать шофером такси, как героический Гайто Газданов?* Но ведь у него нет детей! Возвращаться в нашу пролетарскую революцию? Революция! Ищи-свищи ее! Пролетариат? Пролетариат пролетел, как дырявая пролетка, поломав колеса! И остался без колес. Теперь, братец, напирают Центральные комитеты, которые будут почище: им колеса не нужны, у них колеса заменены пулеметами! Все остальное ясно и не требует комментариев, как говорится в хорошем обществе… Стать таксистом я, может быть, и не стану, хотя экзамен на право управлять машиной я, как вам известно, уже давным-давно выдержал. Здешний таксист гораздо свободнее, чем советский ректор университета… Шофером или нет, но свободным гражданином стану…» Не стал, вернулся на родину.
Еще раньше, 28 октября 1928 года, Бабель писал матери: «Несмотря на все хлопоты, чувствую себя на родной почве хорошо. Здесь бедно, во многом грустно, но это мой материал, мой язык, мои интересы. И все больше чувствую, как с каждым днем я возвращаюсь к нормальному состоянию, а в Париже что-то во мне было не свое, приклеенное. Гулять за границей я согласен, а работать надо здесь».
Итак, жена во Франции, Бабель в России. И это счастливая семейная жизнь? Конечно, Исаак Эммануилович одиноким не оставался: все окружающие оценили его интеллект, юмор и природное обаяние. Актриса театра Мейерхольда Тамара Каширина родила Бабелю сына Мишу. А замуж вышла за писателя Всеволода Иванова, автора знаменитой пьесы «Бронепоезд ­14-69» (очевидно, «бронепоезд» оказался более надежным средством передвижения по жизни, чем лукавый сатирик из Одессы).
Когда на Тамарином фронте появился Всеволод Иванов, как вспоминала Каширина: «Бабель и Иванов были большими друзьями до того, как мы с Всеволодом стали жить вместе. Но с тех пор они друг друга буквально не могли терпеть. И даже когда мы приезжали к Горькому, а у него гостил Бабель, то его от нас прятали». 
Затем в жизни Бабеля появилась Антонина Пирожкова, на которой он женился в 1934 году и, как признавался он художнице Валентине Ходасевич, «на дивной женщине с изумительной анкетой — мать неграмотная, а сама инженер Метростроя». Родилась дочь Лида. Антонина была моложе Бабеля на 15 лет и только что приехала в Москву. Знакомство с Бабелем началось с «краеведческих» прогулок по столице. Инженер-метростроевец и «инженер человеческих душ» быстро сомкнули две свои жизни, хотя рядом с красавицей-женой Бабель выглядел не только непрезентабельно, но и подозрительно... Ну а она, как представили ее писателю, — «принцесса Турандот из конструкторского отдела». Бабель часто звонил ей на работу и представлялся, пугая всех, что звонят из Кремля.
Когда арестовали Бабеля, то Пирожкову не тронули, но как жену «врага народа» уволили из Метростроя. Антонина Николаевна пережила Исаака Бабеля на долгие десятилетия и ушла из жизни 12 сентября 2010 года в — и это удивительно! — 101 год. Последняя великая вдова…
 

Конгресс в Париже
Судьбе было угодно соединить Пастернака и Бабеля на Международном конгрессе писателей в защиту культуры, который проходил в Париже. Европа бурлит, 1935 год. Фашистская Германия наращивает военные мускулы, СССР развивает экономическую мощь. А вся европейская левая интеллигенция оказалась зажатой между двумя тоталитарными системами и со страхом следила за имперскими устремлениями двух титанов. В защиту культуры в июне 1935 года был созван Международный конгресс.
Сталину этот конгресс был нужен как международная поддержка развернувшегося строительства социализма в стране. Он жаждал одобрения, поддержки и горячей любви со стороны западных интеллектуалов. Эренбург, один из творцов конгресса, сформулировал две задачи: 1. Борьба с фашизмом. 2. Активная защита СССР. Максим Горький вначале был утвержден главой советской делегации, а потом вообще выпал из нее. Шолохов по каким-то причинам отказался участвовать в конгрессе. Туда вошли другие малозначащие фигуры: Луппол, Тихонов, Караваева, Киршон, Лахути и другие.
Всем членам делегации пошили по одному летнему пальто, серому костюму и рекомендовали каждому сшить себе по второму (черному) костюму, но уже за свой счет. Рекомендаций было много, в том числе при звонках из Парижа в Москву пользоваться условными обозначениями в разговоре: Горький — Анатолий, Барбюс — Андрей, Эренбург — Валентин и т. д. Оно и понятно: кругом враги!.. Тем более было известно, что сюрреалисты наметили сорвать работу конгресса.
Узнав о составе советской делегации, французы настаивали на включении в нее хорошо известных на Западе Бабеля и Пастернака. Пришлось их срочно включить в делегацию, хотя Пастернак категорически отказывался ехать в Париж и согласился, скрепя сердце, когда позвонивший ему секретарь Сталина Поскребышев сказал, что это приказ и обсуждению не подлежит. Конгресс уже открылся, и туда отправились Бабель с Пастернаком. 
Возвратившись из Парижа, Бабель рассказывал, как всю дорогу туда Пастернак мучил его жалобами: «Я болен, я не хотел ехать, я не верю, что вопросы мира и культуры можно решать на конгрессах… Не хочу ехать, я болен, не могу!» В Германии каким-то корреспондентам Борис Леонидович сказал, что «Россию может спасти только Б-г». «Я замучился с ним, — говорил Бабель. — Путешествие мое с Пастернаком достойно комической поэмы». Наконец, две советские знаменитости доехали до Парижа, и Борис Пастернак выступил на конгрессе.
Эренбург и Кольцов помогали поэту подготовить речь, но Борис Леонидович отбросил заготовленный текст и сказал от себя, что, во-первых, он болен, а, во-вторых, прочитал одно стихотворение, вызвавшее шквал оваций в зале. Кстати, Мальро представил Пастернака так: «Перед вами один из самых больших поэтов современности». Это было 25 июня 1935 года. А когда к трибуне вышел Пастернак, то он по-детски оглядел всех и неожиданно сказал: «Поэзия… ее ищут повсюду… а находят в траве…», — раздались аплодисменты, а затем целая буря восторга.

Эта речь в советской прессе была опубликована частично, а главное опущено. Главное было то, что Пастернак призвал писателей: «Не организуйтесь! Организация — это смерть искусства. Важна только личная независимость. Умоляю вас, не организуйтесь!» С точки зрения власти Борис Леонидович не сказал, а ляпнул совсем не то, что должен был заявить. В дальнейшем это ему припомнили…
Лучше всех выступил Бабель: он речи не писал, сел за стол, надел очки и повел изумительную живую и вместе с тем умную беседу по-французски…
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия
Окончание в следующем номере
________
Гайто (Георгий) Иванович Газданов — писатель-эмигрант, прозаик, литературный критик.