В провинции у моря

Балтийск-Пиллау
«В ганзейской гостинице “Якорь”, / где мухи садятся на сахар, / где боком в канале глубоком / эсминцы плывут мимо окон…» Стихотворение «Отрывок» Бродский задумал осенью 1963 года, незадолго до своего ареста. Тогда ему удалось проникнуть не только в Калининград, но и в закрытый военный порт Балтийск. В те времена для неблагонадежного литератора это было практически невозможным.
Помогла командировка от детского журнала «Костер», где трудился друг поэта Лев Лифшиц. Он-то и пригласил Иосифа к себе на работу. Как говорится, письмо позвало в дорогу. Повод был серьезный: пловцы одной из школ Балтийска победили на междугородних соревнованиях, а медали достались другим. Началось журналистское расследование, ставшее для Бродского предлогом для поездки в бывший немецкий порт Пиллау. В «Костре» появился его репортаж со снимками бассейна, что доставило моральное удовлетворение обиженным пионерам.
Остановиться поэту довелось в гостинице «Золотой якорь», и написанный им «Отрывок» стал иронической бытовой зарисовкой жизни в закрытом гарнизоне Балтфлота. Внимание скучающего гостя привлек «режимный» маяк близ гостиницы. Еще подростком Иосиф какое-то время работал смотрителем маяка и с тех самых пор полюбил «огни, зовущие домой».
А дома осталась любимая женщина, молодая художница Марина Басманова. Она не была готова стать безропотной музой поэта. Их любовь была драматичной. Сходились, расходились, оба страдали, Бродский даже пытался покончить с собой. А теперь вновь нахлынули стихи — о ней. «В Восточную Пруссию въехав, / твой образ, в приспущенных веках, / из наших балтических топей / я ввез контрабандой, как опий. / И вечером, с миной печальной, / спускался я к стенке причальной / в компании мыслей проворных, / и ты выступала на волнах».
Образы, увезенные Бродским из Калининградской области, легли в основу «Кёнигсбергского цикла» из трех стихотворений.
 

Прогулка с Кантом
«И если лошадь упряжи не рвет — / в коляску, под зонтом, без верха, / мы молча взгромоздимся и вперед / покатим по кварталам Кёнигсберга». 
В стихотворении, почтительно названном по-немецки Einem alten Architekten in Rom («Старому архитектору в Рим»), Бродский живописует странствия призрачного путешественника в коляске по мертвому городу. Кёнигсберг для него похож на Рим (аканты, нимбы, купидоны, львы), разрушенный варварским нашествием. Даже калининградская коза напоминает тех коз, что паслись на римских развалинах. Старый архитектор — философ Иммануил Кант, создатель иллюзорных миров. В его компании совершается прогулка, с его тенью путешественник беседует о вечном.
Похоже, герой Бродского — единственный, кто в этой местности помнит о довоенной истории. Вокруг лишь «вечное настоящее» советского Калининграда. «Но если ты не призрак, если ты / живая плоть, возьми урок с натуры / и, срисовав такой пейзаж в листы, / своей душе ищи другой структуры». О прошлом напоминала, пожалуй, только могила немецкого философа-идеалиста в ограде разрушенного старинного собора. Но и над ней красовалась надпись марксистов-победителей: «Теперь Кант знает, что мир материален».
Под дождем коляска с призрачными седоками распадается на ходу и выезжает из города к морю. А птицы и деревья шепчут по-немецки: Ich liebe dich! Ich sterbe! («Я люблю тебя! Я умираю!»)
 

Вредный поэт самиздата
«Рыбы зимой живут. / Рыбы жуют кислород. / Рыбы зимой плывут, / задевая глазами лед...»
Хрущевской оттепели Бродский не ощутил. Остался мир коммуналок, первомаев, съездов КПСС, повального пьянства, очередей и великих строек. Не знать, не видеть, не касаться. Не задохнуться! Яркий представитель «поколения сторожей и дворников» в 1962 году написал: «Я памятник воздвиг себе иной! К постыдному столетию — спиной!»
Он не был диссидентом, он просто писал стихи, которые не нравились КГБ. Ирония судьбы: Бродского, рожденного в Ленинграде в 1940 году, едва ли не самого «несоветского» гражданина СССР, назвали Иосифом в честь Сталина. Семья жила трудно. Чтобы помочь родителям, семиклассник Ося бросил школу — у гения были проблемы с рутиной.
Он скитается по стране и работает кем возьмут — фрезеровщиком, санитаром в морге, кочегаром в городской бане, грузчиком, рабочим в геологических экспедициях. Он усиленно занимается самообразованием, изучает языки. Потом работает переводчиком по договору и становится известным поэтом самиздата. Его стихи интеллигенты жадно читали и перечитывали.
В ноябре 1963 года газета «Вечерний Ленинград» публикует статью «Окололитературный трутень». Вскоре появилась нужная властям подборка «писем читателей», и началась травля. В январе 1964 года 23-летний Иосиф Бродский был арестован. Обвиненный в тунеядстве, он был осужден на 5 лет ссылки в Архангельскую область. Здесь, в северной деревне, где поэт в основном разгружал навоз и где свободного времени для творчества было предостаточно, он и закончил два стихотворения «Кёнигсбергского цикла».
 

Блуждание в руинах
«…Кто-то / среди развалин бродит, вороша / листву запрошлогоднюю. То — ветер, / как блудный сын, вернулся в отчий дом / и сразу получил все письма».
Дело Бродского вызвало беспрецедентный международный резонанс, и через 18 месяцев его досрочно освободили из ссылки. Но он стал изгоем. Без работы, без будущего и даже без любимой. С Мариной они расстались в 1968 году, а их сыну Андрею мать не дала ни фамилии, ни отчества отца.
Одинокого поэта потянуло в Прибалтику. «Открытка из города К.», написанная Бродским в том же году, — печальный сонет в старинном жанре эпитафии городу. Аноним «К.» — это Кёнигсберг, где до недавних пор происходили встречи русского человека с Западом. Теперь же он сменил население и исконное имя — стал Калининградом, советским захолустьем, и лежал во прахе. Но аноним «К.» — это еще и город Канта, и польский Крулевец, и литовский Краляучус и город Кота Мурра. Того самого, что читает рукописи хозяина, писателя-фантаста Эрнста Теодора Амадея Гофмана. Бродский обожал котов, фотографировался с ними в обнимку и говорил, что эти милые существа не доверяли обожествлявшим их фараонам — котов не подкупишь.
В те времена сама память о славном городе Кёнигсберге и его знаменитых уроженцах основательно выкорчевывалась, ведь история Калининграда должна начинаться с 1945 года. 
«­…Вода / дробит в зерцале пасмурном руины / Дворца Курфюрста». Дворец, легендарный Королевский замок, был взорван в конце 1960-х по приказу из Москвы. Но архитектурный шедевр XIII века автор эпитафии городу успел увидеть.
 

Вернуться на круги своя
«Если выпало в Империи родиться, / лучше жить в глухой провинции у моря… / И от Цезаря далёко, и от вьюги. / Лебезить не нужно, трусить, торопиться».
Кёнигсберг напоминал Бродскому его Петербург — нездешнюю каменную сказку, боль и мечту о несбывшейся Европе. Прошли годы. Налицо приметы нового времени. Калининградская область — уже давно анклав, отделенный от «материковой России» территорией Евросоюза. Столица региона преображается. Действует Государственный университет имени Канта. Решается вопрос о восстановлении Королевского замка и переименовании Калининграда обратно в Кёнигсберг.
Иосифа Бродского здесь помнят и любят. Он вернулся в Балтийск посмертно, в свой 65-летний юбилей. 24 мая 2005 года на фасаде гостиницы «Золотой якорь» в честь великого поэта и нобелевского лауреата установлена памятная доска из белого мрамора. Вышла книга «Поэт в закрытом гарнизоне», автор — капитан 2-го ранга Олег Щеблыкин. Флотские журналисты и местные краеведы собирали материал по крупицам без малого двенадцать лет.
В западном анклаве, в этом уголке старой Европы, краеведение востребовано как никогда. Возрождается забытая история Восточной Пруссии, «где все еще по Кёнигсбергу проходит узколицый Кант». А вдруг старик Иммануил и вправду иногда незримо прогуливается по брусчатке или едет в коляске с приятным собеседником, весьма и весьма похожим на Иосифа Бродского? Ведь чего только не случается в нашем замечательном городе!
Наталья ЧЕТВЕРИКОВА, Калининград