Кусок мыла

– Явился, как с луны свалился! — радостно улыбался он и тут же предлагал: — Идем во двор, к нам в штаб.
– Уроки, — отвечал я, — сначала сделаем уроки, а там посмотрим.
Костя пришел к нам в класс второгодником, слыл хулиганом, которого боялась и слушалась местная шпана. Рослый, крепкий не по возрасту, он занимался самбо и радиоделом, хорошо стрелял из мелкашки в тире и мечтал пойти служить во флот. За что получил прозвище Моряк. 
Как-то меня остановила в школьном коридоре наша классная:
– Я смотрела по журналу, что ты живешь рядом с Костей.
– Да, через одну улицу.
– Помоги ему, Юра, он растет без отца, который недавно умер от ран, полученных на фронте. У них в семье еще две младших сестры, мама целый день на работе. Недавно приходила ко мне в школу, боится за него, чтобы не попал в плохую компанию, не сел в тюрьму...
Мне нравилось заниматься с одноклассником, что-то объяснять, рассказывать, а потом смотреть, как он достает паяльник, разные детали, схемы из большой коробки. Начиналось волшебство, потому что Костик собирал детекторный радиоприемник и мы слушали новости или музыку. Он научил этому и меня, а аромат канифоли при пайке казался нам самым приятным из всех знакомых в то время запахов. Так мы подружились.
Прошло несколько лет, и однажды, уже в старшем классе, войдя в комнату друга, я увидел человека в длинной шинели. Он стоял в папахе, положив левую руку на эфес шашки, притороченной к широкому поясу, а правой поглаживал длинные черные усы, опускавшиеся ниже подбородка. Посмотрев на меня, незнакомец заговорил голосом Костика:
– Ну, как я тебе? Добрый из меня казак вышел? Я теперь буду играть в народном театре, вот получил роль буденовца. Сейчас выучу слова и стану отрабатывать приемы боя, — вытащил он из ножен свой бутафорный клинок.
Потом шинель была накинута на меня, я примерил папаху, наклеил усы и подошел к маленькому круглому зеркальцу, стоявшему на буфете.
– Настоящий евреец-красноармеец, — обрадовался Костя, — записывайся к нам, будем играть вместе.
Играть я не хотел, мне больше нравилось смотреть спектакли в зале нашего театра. Но дома что-то непонятное зашевелилось во мне после этого разговора: никогда раньше тема национальности не возникала в наших беседах. Да и сейчас ничего особенного не произошло, но все равно какой-то осадок остался.
Весна последнего школьного года выдалась особенно радостной. Мы влюбились... Я — в свою одноклассницу, а Костик — в девушку, с которой познакомился на танцах.
В один из субботних вечеров он уговорил меня пойти с ним в зал с зеркальными стенами. Костя даже надел черную бабочку на белую рубашку и выглядел старше своих лет. Недавно он занял призовое место в соревновании самбистов, тело его так и играло мускулами, а девушки, стоявшие рядом, уже смотрели на него в ожидании приглашения. А я снял свой галстук и за весь вечер станцевал только один раз. С девушкой, пригласившей меня на белый танец. Потому что все время думал о своей подруге, которая сидела дома. Она в это время решала задачи по математике перед контрольной, и мне было стыдно за свое поведение...
На следующий день я заставил Костика усиленно готовиться к занятиям вместе со мной. Он пыхтел, растерянно слушал меня, многое не понимал и страшно обрадовался маме, открывшей дверь в комнату:
– Юрик, дорогой, большое тебе спасибо за науку, но, пожалуйста, сделайте перерыв. Нам Костя очень как нужен.
Мы перешли в соседнюю комнатушку. Там между двумя кроватями стоял стол, на котором лежали разноцветные ленты и мотки тонкой проволоки, бумага, разные кусочки материи, бусинки, клей и ножницы... Я знал, что их семья делала искусственные цветы. Эти цветы служили материальным подспорьем и приносили немалую радость, когда удавался очередной бутон или, например, веточка вербы. Для этого в кастрюльку на электроплитке с расплавленным парафином окунали заготовку, которая оживала набухшими почками, играла белым отливом... 
Сестры смеялись, а тетя Клава обычно запевала украинскую песню, потом другую... И работа спорилась лучше, и настроение у всех улучшалось.
Прощаясь, Костина мама попросила меня зайти в следующий выходной, чтобы помочь отнести готовые поделки на базар:
– У девочек репетиция хора, а я в этот раз получила большой заказ от клиентов. Поможешь нам?
– Конечно, помогу.
Через неделю, в воскресенье, мы все стояли на местном рынке. Знакомые крестьяне, приехавшие из окрестного села, уже раскупили товар, но тетя Клава попросила нас еще немного подождать. Она положила перед собой на прилавок развернутый бумажный пакет и кивнула нам: «Вот сейчас продам кое-что, и пойдем домой».
Пока мы с Костей говорили, мимо прошло много людей, но никто даже не остановился. Ладно, словно раздумывая вслух, буркнула про себя тетя Клава, которой надоело долгое стояние: принесу в другой раз. Но поменяв местами два небольших бруска, лежавших на вощеной бумаге, решила еще немного подождать.
Она уже много лет работала уборщицей в одном учреждении, располагавшемся в старом особняке. Недавно директор попросил ее навести порядок на чердаке, куда давно никто не заходил. Комиссия приезжает, сказал шеф, очень серьезная. Мало ли что придет им в голову, могут захотеть и туда заглянуть.
Во время уборки женщина обнаружила в одном из ящиков пакет, который пришлось долго разворачивать, столько там было оберточной бумаги. Внутри оказалось четыре куска, похожих на мыло... С одной стороны, в каждом из них просматривалось изображение орла с немецкой свастикой в когтях, а с другой — непонятные цифры и буквы. Находка совсем не удивила ее, так как их город во время войны был оккупирован гитлеровцами. И какие-то оставленные ими вещи, разные предметы не раз находили жители на чердаках и в подвалах своих домов.
Когда уборщица положила содержимое пакета на стол директора, тот сначала задумался, а потом сказал: «Не зря, Семеновна, ты нашла это мыло. На носу майские праздники. Вот и возьми его себе в подарок за хорошую работу». 
Мыло было похоже на хозяйственное, но имело сероватый оттенок времени. Такого у нее был большой запас, поэтому она решила половину оставить себе, а остальное продать.
Все-таки один мужчина остановился возле них. Высокий и худой, он нагнулся, стал вертеть в руках один из кусков. Потом, не спросив о цене, сдавленным голосом произнес: «Откуда это у вас?» Не дождавшись ответа, сильно покраснел и выронил мыло на стол. По его лицу было видно, что он хотел закричать, но только сильно захрипел: «Это еврейское мыло!..» Потом его голос перешел в бессвязный и прерывистый крик. Нас тут же обступили проходившие мимо покупатели. Скоро появился милиционер...
– Что случилось, граждане? Чего вы орете?! — обратился к мужчине.
Тот сразу притих, но произнес заикающимся голосом, указав на Костину маму:
– У не-е ев-рей-ско-е мы-ло...
– Что это такое, — не понял сержант, — кто-нибудь может объяснить мне? 
Вокруг все молчали, но толпа поредела. Мужчина снова стал говорить, но уже быстро и нервно, глотая окончания слов.
– Идемте со мной! — приказал милиционер. — Там мы во всем разберемся.
Вскоре он привел нас в служебное помещение дома на окраине базара. На столах большой комнаты стояло много весов, а под ними — большие белые бидоны. Два окна были зашторены, и тяжелый запах с примесью паров самогона сразу ударил нам в нос. Капитан милиции и человек в синем халате сидели за маленьким, небрежно прикрытым газетой столиком, оживленно объясняясь между собой.
– Чего там у вас? — спросил капитан.
– Я видел у этой женщины еврейское мыло, — стал объяснять мужчина. — Как оно попало к ней? Конечно, я возмутился, а ваш сержант задержал меня...
Офицер встал и, сделав несколько шагов по направлению к нему, спросил:
– Ну и что дальше? При чем здесь мыло?
– А вы что, не знаете, где оно сделано?
– Ты посмотри! Мне еще ненормального на моем дежурстве не хватало, — выругался капитан. — Немедленно убирайтесь отсюда, пока я вас в КПЗ не отправил!
На улице ярко светило солнце и вовсю зеленел сквер, в конце которого виднелась наша остановка троллейбуса. Мы были растеряны и удручены происшедшим, а более всех этот мужчина...
– Давайте посидим, очень прошу вас, — извиняющимся голосом попросил он. — Поверьте, я нормальный человек. Правда, сильно переволновался, но я должен все объяснить...
Костя посмотрел на маму, но та, сочувственно кивнув, первая опустилась на скамейку.
– Меня зовут Иосиф, — представился незнакомец. — Начну с главного... Во время войны я находился в Польше, в одном из немецких концлагерей... Как попал туда? Рассказывать долго, а было мне в то время двадцать лет. Жили мы в огромном бараке, спали на деревянных настилах. Меня определили на работу рядом с крематорием сортировщиком. Я разбирал снятые с задушенных газом людей вещи: складывал отдельно верхнюю, нижнюю одежду, обувь и разное другое. Мне еще повезло, потому что мой сосед по нарам был в команде, где под наблюдением солдат вырывали у трупов золотые коронки и зубы. Потом в специальных тиглях их переплавляли в слитки для рейха. Ведь фашисты не упускали ничего: пеплом ­сожженных евреев удобряли поля, кожу сдирали на сумки и абажуры, черепа и кости шли на анатомические пособия...
– Как такое могло быть?! — не выдержав, повернулся ко мне Костя. — Почему немцы так издевались над твоим народом?
Я не сумел сразу ответить ему... Многое надо было рассказать из того, что я уже знал... И только через много лет, сотни книг, научных трактатов, воспоминаний свидетелей Холокоста пробился ко мне самый очевидный, короткий и страшный ответ: только потому, что эти люди были евреями...
– Однажды, — продолжил бывший узник, — я несколько дней мыл полы и стены в разных комнатах. Мне удалось спрятать и пронести в барак один из оставшихся кусков мыла, выданных для этой цели. Хотел обменять потом на еду. Когда я показал его своему товарищу, тот сказал, что, судя по надписи, сварено оно из останков человеческого жира евреев... Страшные слухи уже ходили по нашему лагерю. А он узнал об этом от охранника, который, напившись шнапса, похвастался очередным немецким «достижением». Более того, солдат предупредил, что в ближайшее время всю команду отправят на мыло... Скоро их загнали в газовую камеру... А сведения о том, что подобные эксперименты проводят в разных местах, со временем подтвердились. Поэтому я так возмутился, когда увидел знакомые брикеты, — признался Иосиф. — Откуда они у вас?
И тетя Клава рассказала нам историю своей находки.
– Я куплю все четыре куска. Сколько я вам должен? 
– О чем вы! Как можно даже спрашивать об этом?! Возьмите пока то, что завернуто в эту бумагу, потом ­зайдете за остальным. Если бы я знала... Разве нормальному человеку может такое прийти в голову? Но зачем вам это мыло сейчас?
Иосиф смутился еще больше и, стараясь снова подавить волнение, тихо ответил:
– Я хочу похоронить его...
– Как? — вырвалось у всех троих.
– Как хоронят людей, в земле на еврейском кладбище, — медленно раздумывая, ответил он. — Кто знает, сколько жизней было загублено ради этих нескольких кусков, но в них осталось что-то от людей, души которых живут на том свете. Я верю в это. В любом случае надо дать этим останкам вечное пристанище. А мы должны быть уверены в том, что любая жизнь священна для всех.
Александр ШАПИРО, Буффало