Профессор Шегельман. В единстве науки и спорта

Илья Шегельман — человек активный и разносторонний: в списке научных работ более 200 изобретений, а также многочисленные книги, статьи, крупные научные проекты. Его жизненный путь — классический пример человека, который сделал себя сам, поэтапно, ступень за ступенью поднимаясь на новые уровни развития личности.

– Илья Романович, расскажите, пожалуйста, о своей семье.
– Корни нашей семьи из Белоруссии, дедушка — мамин папа — жил в Мозыре, отец — из Бобруйска. Я родился в эвакуации, в Киргизии (сейчас Кыргызстан). После войны мы жили в Бобруйске. Старший и младший братья уехали в Петрозаводск, а я окончил школу рабочей молодежи. С 15 лет начал работать, много занимался спортом. Мне никто никогда в жизни ничего не давал, мы с братьями с детства жили самостоятельно, привыкли пробиваться своими силами.
Я ехал в Ленинград поступать в Политехнический институт, но по дороге навестил друга в Лесотехнической академии — там меня уговорили сдать вступительные экзамены. Так я стал студентом. Через две недели первокурсников собрали и объявили, что мы попали под «хрущевский набор» — нас отправили на лесозаготовки. Согласно положению, отработать надо было год. Далеко не все с этим справились. Я рубил сучки, потом работал чокеровщиком*, помощником вальщика. На момент поступления в академию я весил около 55 кг. На работе нужно было поднимать и носить 12-килограммовую пилу, бачок с бензином 10–12 кг, цепи и валочную лопатку. Работа была очень непростая, все приходилось делать вручную. Поначалу я даже немного боялся леса. Пришлось освоить очистку лесосек, нижний склад, лесосплав, шпалорезно-тарный цех… Помню, что все время хотелось есть, молодой организм требовал своего. После года работы в лесу началась учеба, было много практик. Как ни странно, я все выдержал.
– Было ли в вашей семье еврейское воспитание?
– Настоящего еврейского воспитания мы с братьями не получили — время было такое, когда родители многие темы не обсуждали с нами. Они любили и берегли нас, поскольку некоторые родственники находились в местах не столь отдаленных. Я немного понимаю идиш, поскольку мама и папа говорили между собой на этом языке, а мы подслушивали. Как в любой еврейской семье того времени, стояла задача, чтобы сыновья в первую очередь получили высшее образование. На это меня настраивали родители. Я был записан на заочные курсы разных вузов, готовился, занимался дополнительно.
– Как сложилась ваша дальнейшая трудовая деятельность?
– После окончания вуза меня направили в Карелию, хотя мне хотелось на Сахалин. Меня распределили младшим научным сотрудником в Карельский научно-исследовательский институт лесной промышленности. Это не случайно: мой дядя, Борис Наумович Одлис, более 20 лет был директором Онежского тракторного завода, старший брат Роберт работал на Петрозаводскмаше, где стал заслуженным машиностроителем Карелии, младший брат Марк учился на строительном факультете Петрозаводского университета (сейчас — заслуженный строитель России и Карелии). В институте мы создавали и испытывали различную технику, аналогов того, что было создано тогда, к примеру, для осмолозаготовок, по сей день нет. Тогда как раз  начались проблемы с Китаем и Португалией. Эти страны приравняли канифоль и скипидар к стратегическому сырью. СССР закупил десять канифольных заводов, их распределили по всей стране, а наш институт стал в проекте головным. Мы создали механизированную технику, обеспечивавшую заготовку сырья. Эта работа легла в основу моей кандидатской диссертации. Потом мне предложили должность завсектором координации и планирования научных работ института с совмещением с должностью ученого секретаря. Удалось сохранить коллектив и продолжить развивать свои направления. В этот период появились первые научные статьи, изобретения.
После защиты кандидатской диссертации в Лесотехнической академии стал думать, чем заниматься дальше: человек всегда должен расти. Решил попробовать себя в прогнозировании развития науки и техники в лесной отрасли, познакомился с трудами Генриха Сауловича Альтшуллера и других специалистов в области методологии творчества, которые меня очень заинтересовали. Теория решения изобретательских задач (ТРИЗ) внесла колоссальный вклад в идеологию изобретательства, понимание его духа. Я попытался создать методологию функционально-технологического синтеза патентоспособных объектов техники, что позволило мне и коллективу специалистов, которым я руководил, создать более двух сотен изобретений. Докторскую защитил во времена перестройки, когда остальные начинали зарабатывать деньги. Начался непростой период: институт перестали финансировать, многие специалисты оказались не готовы работать в хозрасчетных условиях. Мы с командой тех, кто мог трудиться в любой ситуации, зарегистрировали филиал Петрозаводского университета и перешли в его структуру. Я стал руководить Карельским НИИ лесопромышленного комплекса и заведовать кафедрой технологии организации лесного комплекса, где средний возраст тогда составлял 70 лет. Сразу набрал аспирантов, создал одну из самых молодых кафедр в университете: на сегодняшний день все сотрудники за небольшим исключением — бывшие мои аспиранты и докторанты. Под моим руководством защищено три докторских и более 20 кандидатских диссертаций.
– Всю жизнь вы профессионально занимались спортом, возглавляли КРОО «Федерация самбо и дзюдо». Как вы пришли в спорт?
– Вольной борьбой увлекся в раннем детстве, в Лесотехнической академии занимался самбо. После приезда в Петрозаводск я практически сразу приступил к тренерской работе в маленькой университетской секции самбо. Время для тренировок мне выделяли в девять-десять вечера, поскольку только тогда я освобождался с работы: под Кондопогой мы испытывали новую технику. Я проводил тренировку, возвращался домой, а уже в пять утра уезжал на новые испытания. Такой у меня был график. Дом и заботы о детях целиком лежали на моей супруге Лидии.
– Как формировалось ваше еврейское самосознание?
– Я пришел на работу в лесную отрасль, где было не так много евреев. Всю жизнь меня окружали лесники, рабочие, спортсмены. К тому же я работал на севере, а северные евреи — особенные, они отличаются, скажем, от бобруйских. Случаев антисемитизма здесь было гораздо меньше, у меня никогда не было препятствий в научной деятельности, работе — я стал проректором Петрозаводского университета. Столкнулся с таким явлением лишь однажды. В автобусе, ехавшем на лесозаготовки, люди обсуждали «шовинизм» и «мировой антисемитизм». Мне пришлось сказать по ходу обсуждения, что я — еврей и не буду участвовать в дискуссии. «Но вы же наш, свой! Они там другие», — ответила мне какая-то женщина…
Мое развитие как еврея продолжилось после того, как мой замечательный старший брат Вадим, тренер высокой квалификации, директор спортивной школы, репатриировался в Израиль. В советское время это был серьезный шаг, означавший отказ от всего, что было наработано в Союзе. Через год Вадим пригласил меня к себе в гости и прислал билеты. Так я впервые побывал в Израиле. Меня очень тепло принимали, показали многие интересные места.
После поездки я понял, что мало знаю о еврейской истории и традиции. Еще во времена учебы я ходил в библиотеку, читал журнал «Наука и религия», старые книги, старался разобраться, кто такие евреи, но информации не хватало. Я стал снова погружаться в тему, отправил жену на изучение иврита, после и сам несколько месяцев занимался языком.
– Какие качества вы считаете в себе главными?
– В науке я больше интегратор, коллектив, который работает со мной, — один из самых сильных в университете. Это совершенно разные люди — ученые, экономисты, технологи, механики, математики, изобретатели, производственники... Сам я всю жизнь много работаю: с юных лет и до сих пор, возможно, это мое самое сильное качество.
Наталья ЛАЙДИНЕН, Россия
_______
* Чокеровщик — работник, занятый на лесосечных и лесокультурных работах.