Ресторан «Шмуэль Коэн»

Ресторанчик «Шмуэль Коэн» оказался крохотным — человек на 30. Стены действительно были увешаны картинами знаменитых израильских художников и портретами президентов с премьер-министрами с дарственными надписями. На торжестве у раввина тоже присутствовали несколько депутатов кнесета и министров. Поэтому особо рассматривать картины мне оказалось недосуг — и самому надо было выступать, и слушать их выступления. Да и не до еды было — на такие сборища приходят не поесть.

Но даже в такой экстрим-ситуации я впечатлился от едва попробованных блюд. Они вызвали у меня приступ ностальгии: именно так готовила моя покойная бабушка Двойра Хаймовна. Вернувшись домой, я пообещал жене, что обязательно поведу ее в этот ресторан, чтобы в спокойной обстановке насладиться настоящей ашкеназской кухней.

Но, как известно, скоро обещания жене сказываются, да не скоро выполняются. Только сейчас я наконец собрался и повез супругу в «Шмуэль Коэн». Договорился, естественно, заранее: попасть в него вот так, с улицы, сложно. Как говорит один из его завсегдатаев Шимон Перес, «теоретически — да, а практически — нет».

Начали мы с легких закусок. Которые, на самом деле, штука сложная. Ни в одном израильском ресторане вкусных солений нет. Таковые имеются только в русских деликатесных магазинах, но туда я, понятное дело, не ходок. Малосольные огурчики и капуста оказались выше всех похвал. А селедка! Вымоченная в парном молоке, а потом и обычная — давно я не ел такую настоящую селедочку!

Фаршированная рыба, она же гефилте фиш, вальяжно лежала на тарелке, подмигивая желтыми морковными глазками. Хрен к ней был подан крепкий и душистый. Под две рюмочки лимонной водки — тоже собственного производства «Шмуэля Коэна» — гефилте фиш  уплыла в считанные минуты.

Куриные шкварки, перемешанные с мелко нарезанными луком и яйцом, вернули меня в детство — на кухню моей бабушки Двойры. Все лето она готовила банки с гусиным жиром и шкварками. Сперва они хранились в холодильнике, а когда наступали холода, их выстраивали между рамами окон. В серовато-желтом жиру банок чернели туго скрученные шкварки, и бабушке приходилось постоянно пресекать мои наглые попытки выколупать их и съесть прямо из банки.

В ресторанном салате шкварок было много — ешь не хочу. Но под пристальным взглядом жены, она же мой прикрепленный диетолог, я удовольствовался двумя, нет, тремя-четырьмя. Кончилось дело тем, что жена забрала тарелку и поставила возле себя. До этого, не щадя живота своего за здоровье любимого супруга, она уже изъяла из нашего общего употребления хорошо перемолотую печенку. Я успел только намазать два ну совсем крохотных бутерброда.

Пока официантка убирала со стола остатки салатов и готовила его к продолжению банкета, я поговорил с Ципи Коэн. Как и ее отец Шмуэль, она сабра.

– Мои дедушка и бабушка репатриировались в 1936 году из Польши и сразу же открыли семейный ресторан, — рассказывает Ципи. — Над названием голову долго не ломали и украсили вывеску собственной фамилией. Бабка стряпала, а дед покупал продукты, вел бухгалтерию и все остальные дела. Клиентуру составляли выходцы из Польши, стосковавшиеся по родной еврейской кухне.

– Судя по тому, как приготовлены блюда, скорее всего, ваши дед с бабкой прибыли из пограничных с Литвой районов, — перебиваю я Ципи. — Моя бабушка готовила в таком же стиле, а ее научила мама, которая была родом из Любавичей.

– Точно, — улыбается Ципи, — я не знаю, из какого именно города они приехали, но наверняка знаю, что из этого района.

Теперь становится понятным, почему вся израильская элита столовалась в этом ресторане. А какие же еще разносолы могли любить выходцы из Пинска – Минска – Бобруйска – Варшавы?

С 1936 года ресторан находится в одном и том же помещении. Но его размеры, казавшиеся для Тель-Авива середины 1930-х годов очень приличными, сегодня выглядят весьма скромными. Тот самый случай, когда мал золотник, да дорог.

Эстафету родителей принял Шмуэль, а затем его дочь Ципи. Эстафету и рецепты. Я попытался вытащить из нее какую-нибудь историю о семейном рецепте, передающемся из поколения в поколение, но Ципи отмахнулась.

– Никто мне никаких рецептов не передавал. Я с детства проводила время на кухне, помогая маме и отцу. Так что рецепты эти для меня — нечто само собой разумеющееся.

Ципи скромничает. До сих пор она готовит все сама, никого не пуская в святая святых. Кроме сына Томера — продолжателя традиции. Конечно, рутинную работу делают помощники — помыть, почистить, нарезать. Но потом они уходят, и на кухне остается только Ципи.

Традициям в этом ресторане придают особое значение. Даже посуда в нем такая, какую в современном Израиле не встретишь. Тарелки, чашки, блюда в стиле ретро 1950-х, не похожем на китайский всепланетный ширпотреб. Есть и еще одна традиция, сформулированная уже Шмуэлем: «Все наши клиенты — как пальцы одной руки. Все любимы и равны, вне зависимости от занимаемого ими поста. И ни о ком ничего рассказывать нельзя».

Признаюсь, я потерпел фиаско. Тщетно пытался я раскрутить Ципи хотя бы на одну историю о том, как, скажем, Бен-Гурион или Эзер Вейцман совмещали в этом зале ашкеназские блюда с левантийской политикой. Я не зря выбрал именно их — оба видных израильских государственных деятеля до сих пор присутствуют в ресторане: бюст Бен-Гуриона и портрет Вейцмана с теплой надписью.

– Что было, то было, — улыбается Ципи. — А было много чего за эти годы. Я, конечно, все знаю, но ни о чем говорить не буду. Так научил меня отец, так я и веду себя по жизни.

Живой иллюстрацией нескончаемой популярности ресторана у израильской элиты был в тот вечер Шмуэль Флатто-Шарон, франко-израильский миллионер, бывший депутат кнесета. Он сидел с дамой под фотографией Вейцмана, уставший и постаревший. Увидев направленный на него объектив, старый политический конь враз оживился, голова поднялась, спина выпрямилась. От усталости не осталось и следа, он подмигнул мне: «Мон ами, я готов!»

Искры из его глаз летели во все стороны столь явно, что чудесную метаморфозу ощутили и американские ешиботники, давно сидевшие в другом конце зала. Они враз обступили Флатто-Шарона, попросили автографы, начали по очереди с ним фотографироваться. Американцы — они и есть американцы…

На эту сцену с удивлением взирала пара российских туристов с двумя детьми. Войдя, они объяснили русскоязычной официантке, что столик заказал их турагент, «потому что попробовать настоящую еврейскую еду можно только здесь». И тут мне стала понятна еще одна странность в этом суперкошерном ресторане — меню на русском языке…

«Шмуэль Коэн» имеет удостоверение глатт-кошер, то есть кошерности высшей категории. Но подавляющее число его посетителей в тот вечер были люди абсолютно светские.

– Такой состав у вас каждый вечер или мне особо повезло? — поинтересовался я у Ципи.

– Конечно, каждый. Сюда приходят не потому, что у нас еда кошерная. А потому что — вкусная. И она объединяет всех — светских, религиозных, евреев и неевреев.

И это правда. Отведав бульон с крепелах, а потом ассорти из фаршированной кишки, чолнта, жареной утки, языка и еще каких-то непонятных мне мясных деликатесов, я еле унес из ресторана ноги. Сам себе я напоминал волка из знаменитого мультика. Желание запеть, опасное для душевного здоровья окружающих, я подавил стаканом чая и муссом из шоколада и халвы, тоже поданных в необычной посуде и тоже необычайно вкусных.

– Теперь — неделю на диете, — указала мне жена по дороге домой. Я согласился легко. Ради такого удовольствия стоит попоститься и больше!

Давид ШЕХТЕР, Израиль

Фото автора