Властитель дум

Однажды февральским вечером, чуть больше сотни лет назад, Бродвей переживал свою первую пробку: ньюйоркцам не терпелось попасть на лекцию француза Анри Бергсона (Henri Bergson). Ничего удивительного: идеи этого человека расходились по Европе, как горячие пирожки, стирая границы, словно в насмешку над всеми попытками приписать себя к той или иной школе мысли, а гарвардские ученые пели ему дифирамбы. Позже скажут, что философ предвосхитил теорию относительности и современные исследования сознания; тогда же он верил в простые идеи и не отказывал себе в удовольствии поспорить с Кантом, Дарвином или лично с Эйнштейном. При жизни выбранный им путь на ниве никому не нужной дисциплины привел к бешеной популярности и доступу к высшим эшелонам дипломатии, собрал все хоть сколько-нибудь примечательные лавры и удивительно разносторонние познания.

Путь этот, надо сказать, вызывал не меньше вопросов и раздражения, чем непосредственно философия господина Бергсона. Анри родился во Франции в семье преуспевающего еврейского музыканта родом из Польши и англичанки с ирландскими корнями. К 17 годам мальчик выбрал французское гражданство, доказал, что станет выдающимся математиком и, к ужасу своего преподавателя, отвернулся от блистательной карьеры, поступив в Эколь Нормаль Суперьор (Ecole Normale Superiore) на гуманитарное отделение. К слову, эта высшая школа с высочайшим конкурсом прочно зарекомендовала себя как альма-матер французских ученых (и не только) с мировой известностью. В выпуске Бергсона оказались, к примеру, Эмиль Дюркхайм, один из основоположников социологии, и Жан Жорес, революционер, чьим именем названо по улице в каждом французском городе.

Не изменив своим привычкам, Анри подготовил сразу две дипломные работы (исследование поменьше было написано на латыни); обе обрели вторую жизнь в качестве учебных пособий. Защитившись, вступил в должность преподавателя и ученого; его гений в сочетании с обезоруживающей скромностью постепенно оброс неприличных размеров легендарностью. На пике карьеры Бергсон возглавил кафедру в Коллеж де Франс (College de France), и самую уважаемую и влиятельную обитель знаний в стране стали называть «домом Бергсона». «В гости» на каждую лекцию наведывался, без преувеличения, весь Париж: светские львицы с маленькими собачками, маститые ученые без собачек, бродяги-художники и солидные обладатели чиновничьих мандатов.

Наряду с личным обаянием блестящего оратора, интерес подогревали научные труды профессора, увенчанного степенями доктора наук (в частности, от Оксфорда), а в 1927 году удостоившегося Нобелевской премии по литературе. Сделавшись мастером «классических» гуманитарных дисциплин, Бергсон, как философ, относился к языкам с бесконечным подозрением; он не забросил своего увлечения естественными науками, одно время возглавлял Общество психологических исследований. Его учение отталкивалось от основных, «незыблемых» постулатов и достижений человеческой мысли и выводило, в лучших традициях метафизики, подкрепленных здравым смыслом, совершенно отличное, парадоксальное видение реальности. Видение, свойственное теории относительности, квантовой физике и современному пониманию сознания, но никак не «механистической» вселенной, господствовавшей в качестве единственно возможной к началу прошлого века.

Бергсон, казалось, взял лучшее от различных философских течений и избежал противоречия. Он считался эмпириком, но, отдавая должное разуму и опыту, опирался на собственное понятие интуиции, подвергаясь жесткой критике. Был мистиком, сравнившим дух с курткой на вешалке, и последователем научного подхода, не приемлющим детерминизма. Он определил динамичную природу временного континуума, как совершенно отличную от измеримого и делимого пространства. Разграничил аналитические функции разума и созидательный импульс интуиции, способной познать чуждое и непознаваемое и нуждающейся в интеллекте для самовыражения.

Анри Бергсон видел смысл жизни и эволюции в творчестве, относился к юмору с пониманием и ответственностью, наглядно продемонстрированной в трактате о природе комичного, и не терял убежденности в первоочередной простоте измышлений любой сложности. Философ не обошел вниманием вопросы религии и морали, отнеся первые к личному «мистическому» опыту, а вторые к противоборству двух сил. «Закрытая» мораль оперирует доктринами и чувством долга, рационализируя и стабилизируя «открытую»: сплав из любви, творчества и движения. Бергсон был, по собственному мироощущению, католиком — запрещенным к прочтению католической церковью. Он также был евреем и им оставался, предвидя массовые репрессии. Тщательно дистанцируясь от вопросов политики и от еврейской общины, профессор, тем не менее, пытаясь предотвратить войну, отправился с дипломатической миссией в Америку, поучаствовав в написании 14 резолюций Уилсона и прочих делах Лиги Наций (в частности, побыв президентом будущего ЮНЕСКО), а на пороге смерти при немецкой оккупации отправился за желтой звездой Давида, презрев положенные ему правительством Виши привилегии.

Современники восхищались Бергсоном как человеком, вернувшим миру духовную жизнь (слова Шарля Пеги, известного журналиста и редактора начала XX века), мыслителем с большой буквы и с высочайшими принципами. Анри женился на кузине Марселя Пруста, стал ментором и другом банкиру Альберту Кану. К слову, господин Кан в свое время, не пожелав уготовленного ему будущего фермера, предпочел совмещать работу, знакомство с миром финансов и учебу (в чем ему и помог Бергсон), основал свой собственный банк, разбогател просто-таки неприлично и занялся меценатством настолько успешно, что его проекты и слава филантропа, дипломата и пацифиста надолго пережили его финансовую империю, рухнувшую в Великую депрессию.

Кавалер ордена Почетного легиона и председатель французской Академии наук, Бергсон пополнил собой парижский Пантеон почета. Бергсоновскую теорию «творческой» эволюции исследовал и опроверг лауреат Нобелевской премии по медицине Жак Монод, а теория сознания, несмотря на склонность к мистицизму, задала направление последующим исследованиям. Бергсоновскую философию разобрали на штампы и цитаты и, по большей части, позабыли (не считая найденных Жилем Делезом и Альфредом Уайтхэдом приложений к физическому миру и позднего признания от известнейших интеллектуалов); считается, однако, что сегодня это направление мысли переживает эпоху возрождения. Пожалуй, футуристическим картинам мира удивительных технологий и гармонии, царящим в умах и сердцах современных любителей перемен, трудностей и нестандартного мышления, как нельзя кстати придется тот самый творческий импульс, что столетие назад гнал философа Анри Бергсона вперед и вперед.

Яна НАХИМОВИЧ, Париж