Беспроволочная связь

Ну и что! Хаим ласково поглядел на сидящую рядом жену. Эстер приготовила роскошные бутерброды, сейчас им принесут бутылочки минеральной воды, и они на славу позавтракают.

Эстер и Хаим поженились чуть больше года назад. В отличие от стародавних времен, когда жених впервые встречал невесту уже под хупой, свадебным балдахином, они успели повидаться целых четыре раза, прежде чем сообщили родителям о согласии. Да, вольные ветры веяли над Бруклином, подвергая коррозии принципы, до сих пор казавшиеся неколебимыми, точно базальтовые скалы.

Впрочем, чтобы узнать человека, достаточно четырех встреч. Хаим и Эстер приглянулись друг другу с первого взгляда, а начав обсуждать проблемы, с которыми они могут столкнуться, если решат вместе создавать дом, с удивлением и радостью выяснили, что между ними нет никаких разногласий. Более того, почти по всем вопросам они придерживалась весьма схожих точек зрения.

В таком удивительном совпадении не было замешано чудо. Родители и с той и с другой стороны провели кропотливую подготовительную работу, выяснив вкусы, привычки и взгляды претендентов и претенденток. Затем, сразу отбросив явно неподходящих, они просеяли всех остальных через мельчайшее сито и выбрали тот единственный вариант, который должен был подойти по всем параметрам.

Почти все уже было решено, кроме одного, самого главного: юноша и девушка должны были понравиться друг другу. Приязнь или неприязнь невозможно вычислить или предугадать, дело сие весьма личное и заочно не решаемое. Хотя еще каких-нибудь пять десятилетий назад… Впрочем, сегодня об этом и говорить ни к чему. Времена меняются, меняются и представления, поэтому то, что было в ходу у бабушек и дедушек, внукам не совсем подходит. Или совсем не подходит, тут уж каждый решает для себя сам.

Пара получилась, как говорят, по велению Небес. Год, прошедший со дня свадьбы, Хаим и Эстер прожили душа в душу, без размолвок и споров. По обычаю вижницких хасидов, юноша после женитьбы оставлял ешиву и уходил в мир бизнеса. Теперь он был главой семьи, которую предстояло содержать, кормить, образовывать и воспитывать. А для этого в нашем неспокойном мире требуются немалые средства.

Отец Хаима стал потихоньку вводить его в свой бизнес. Предполагалось, что, освоив дело, Хаим откроет собственную фирму. Ну, фирма — это громко сказано, речь шла о расширении сети дешевых автоматических прачечных в бедных кварталах. Поездка в Лос-Анджелес была чисто деловой, и Хаиму предстояло провести в этом городе больше недели. Мысль о долгой разлуке была столь непереносимой, что супруги решили лететь вместе.

Стюардесса принесла воду, Эстер вытащила бутерброды: крекеры с колбасой, кружочками соленых огурцов и полосками свежих помидоров. Хаим произнес благословение и с аппетитом принялся за еду. Ему нравилось все, что готовила его жена, даже самый обыкновенный бутерброд в ее руках превращался в чудо кулинарного искусства. По крайней мере, ему так казалось.

– Почему ты не ешь? — спросил он жену, увидев, как та с легкой гримасой отвращения отвернулась от столика.

– Меня что-то мутит.

– Может, апельсин?

– Нет, спасибо.

– А может? — Хаим перевел взгляд на живот жены и вопросительно поднял брови.

Они ждали этого уже год, но Всевышний не торопился освятить их союз потомством.

– Не знаю, — ответила Эстер. — Может быть, и это. Но как-то сильно нехорошо.

Она попыталась улыбнуться, но тут же поднесла руку ко рту, скрывая позыв на рвоту.

До Лос-Анджелеса Эстер вырвало четыре раза. И когда самолет — наконец! — приземлился, Хаим повез жену прямо в больницу. У него была дорогая медицинская страховка, позволяющая не думать о расходах. Он хотел выяснить, что же творится с его любимой женой. Ему почему-то казалось, будто проверка не должна занять много времени, однако вышло совсем по-другому. Врач выслушал Эстер, покивал, сделал пометки в карточке, и… началось.

Проверка за проверкой, кабинет за кабинетом. К вечеру Хаим, вымотанный ожиданиями перед нескончаемой вереницей дверей, за которыми то и дело исчезала Эстер, решил прекратить этот марафон и отвезти жену в гостиницу. Но не тут-то было, он своими руками закрутил механизм, вырваться из-под власти которого было совсем не просто. В девять вечера ему объявили, что Эстер оставляют до завтра для завершения проверок.

– Неужели дело столь серьезно? — обеспокоенно спросил Хаим старшую медсестру.

– Понятия не имею, — пожала плечами медсестра, отводя глаза в сторону. — Мы просто выполняем предписания врача. А что, почему и как он вам завтра сам объяснит.

Ночь в пустом номере тянулась бесконечно. Да что там номер — весь мир без Эстер стал для Хаима пустым, необитаемым местом. Он сидел на диванчике, осторожно поглаживая рыжую корку апельсина, который заботливая Эстер не забыла положить в сумку. Ему казалось, будто ее жизнь и его благополучие зависят от сохранности этого фрукта.

Утром сразу после молитвы он отправился в больницу. Эстер уже забрали на проверки, а врачи принимали только после обхода, часов в десять-одиннадцать. Время тянулось бесконечно, он ходил взад и вперед по коридору, неустанно повторяя псалмы. Но вот наконец вернулась Эстер. В больничной пижаме, за одну ночь похудевшая, с бледным лицом. Они только начали разговаривать, как Хаима пригласили к заведующему отделением.

– Я не буду от вас ничего скрывать, — сказал заведующий, не успел Хаим сесть. — У вашей жены рак в последней стадии. Удивительно, как она до сих пор ничего не чувствовала. Видимо, взлетная перегрузка стронула что-то с места.

– Рак? — Хаиму показалось, будто кто-то с размаху врезал ему под ложечку. За прошлую ночь ему приходили в голову всякие дурные мысли, но он решительно гнал их прочь. — Давайте скорее лечить, операцию, химиотерапию, что-нибудь, только скорее! — вскричал он.

Заведующий отделением скорбно развел руками.

– Слишком поздно. Медицина уже бессильна. Мой совет: ничего не говорите жене, постарайтесь оставшееся время радовать ее чем сумеете.

– Сколько, — еле выговорил Хаим, — сколько осталось?

– Никто не может знать, — со вздохом произнес завотделением. — Но немного, совсем немного.

Эстер выписали. Хаим с бодрым лицом что-то соврал про временное недомогание, недостаток витаминов, отдых, здоровую пищу.

– Но я совсем не устала, — удивилась Эстер. — Да и отчего мне уставать? А питаемся мы с тобой вполне разумно.

– Пройдет, все пройдет, — отмахнулся Хаим. — Ну их, этих врачей. Им только в лапы попадись, сразу сделают из здорового человека ходячую развалину. Давай лучше покатаемся по Лос-Анджелесу.

– Давай! — согласилась Эстер. — А потом где-нибудь пообедаем. Знаешь, меня ведь сутки практически не кормили, только кровь высасывали!

Она весело рассмеялась, совсем как прежде. И Хаиму на мгновение показалось, будто разговор с завотделением ему просто приснился.

К вечеру ей стало хуже. Сославшись на усталость, Эстер рано легла спать, а Хаим остался в гостиной и принялся за учение. Дождавшись полуночи, он перешел на псалмы, читая их с такой яростью, словно каждое слово наносило ущерб болезни и чем больше слов он успеет произнести, тем легче станет Эстер.

Было уже около двух часов ночи, когда, выронив книгу, Хаим воздел руки к небу и с отчаянием вскричал:

– Ребе, ребе! Услышь меня, ребе! Вымоли у Всевышнего спасения для моей Эстер!

Тишина была ему ответом. «Связь между душами, — подумал Хаим, — должна быть, как беспроволочный телеграф, для которого расстояние не играет роли. Если она есть, эта связь».

Он зашел в туалетную комнату, ополоснул лицо холодной водой, вернулся в гостиную, поднял книгу с пола, прикоснулся губами к обложке и продолжил чтение. Его ребе был далеко, за океаном, в Эрец Исраэль. Он вспомнил величественную синагогу в Бней-Браке, похожую на Храм, вспомнил, как вместе с другими вижницкими хасидами стоял в очереди за благословением ребе, и подумал, что лучше всего было бы привести к нему Эстер. Но нет, она уже не выдержит двенадцатичасовый перелет, понял Хаим. И разрыдался.

Зазвонил телефон. Хаим машинально посмотрел на часы. Половина третьего ночи, кто может звонить в такое время?

– Это Хаим? — спросили по-английски с тяжелым русским акцентом.

– Да, а кто спрашивает?

– Говорит раввин Ходаков, секретарь Любавичского Ребе из Бруклина. Ребе просил передать, чтобы завтра утром вы отправились в больницу «Гут Самаритан», отыскали там доктора Шнейдера и рассказали ему о вашей проблеме. Он вам поможет. Вы все поняли?

– Да, — хрипло прошептал Хаим.

– Тогда желаю удачи.

Несколько минут он стоял ошеломленный, не в силах сдвинуться с места. Иная реальность, еще недавно казавшаяся невозможной, с каждым проходящим мгновением становилась обыденностью, простым существованием чуда.

– Кто, говорите, послал вас ко мне? — с удивлением спросил доктор Шнейдер, маленький рыжий человек с лицом, щедро осыпанным веснушками. — Любавичский Ребе? В первый раз слышу! Впрочем, какая разница. Покажите анализы.

Он взял из рук Хаима папку, принялся перелистывать, то щурясь, словно от удовольствия, то хмуря брови.

– Случай, конечно, запущенный, — сказал он, долистав до конца. — Но далеко не безнадежный. А где, собственно, пациентка?

Эту историю я слышал от самого реб Хаима, стоя на ступеньках синагоги «Бейт-Менахем» в Кфар-Хабаде. Мы отмолились послеполуденную молитву, минху, и коротали время, дожидаясь вечерней, майрива. Рыжее солнце важно опускалось в апельсиновые рощи, окружающие Кфар-Хабад.

– Мой отец — вижницкий хасид, — сказал реб Хаим. — И дед был вижницким хасидом, и прадед, и прапрадед. Но когда я взмолился о помощи, меня услышал не Вижницкий ребе, а Любавичский. Поэтому я стал хабадником.

– А что стало с Эстер? — спросил я.

– Помучили ее, — вздохнув, ответил реб Хаим, — ох как помучили, но вылечили. Давно это было, почти сорок лет тому назад. У нас, слава Б-гу, пятеро детей и уже восемь внуков.

– А телеграф больше не включался? — нахально спросил я, но реб Хаим, казалось, не заметил бесцеремонности вопроса.

– Ребе спас не только Эстер, но и меня. С той ночи в Лос-Анджелесе моя душа навсегда связана с ним. Когда я открываю книги Ребе, мне кажется, будто слышу его голос, вижу его лицо. Ребе обращается лично ко мне, и эта беспроволочная связь работает без малейших сбоев. Всю мою жизнь…

Яков ШЕХТЕР, Израиль